Сирота
Шрифт:
Помнили о топоре или нет – бог весть. Судя по слою пыли он тут уже год, если не больше валялся. Так или иначе Андрейка прямо расцвел и приободрился, когда его нашел.
– Умирать так с песнями… – тихо, сам себе под нос прошептал он. И уселся поудобнее – ждать удобного момента для побега, который, по его мнению, мог наступить ночью. Или, если сторож отлучится по нужде…
Глава 5
1553 год, 3 мая, Тула
Андрейка
К двери приближался кто-то. Шаг за шагом.
«Может смена караула?» – пронеслось у него в голове.
Однако подошедший без лишнего промедления открыл дверь и вошел. Это был воевода.
Парень сидел на сундуке по-турецки, вполоборота к двери. И лишь чуть скосился на гостя, старательно игнорируя его. Далеко для рывка. А топор был под левой рукой, укрытой от входа его телом. И он не должен был наблюдаться с того ракурса.
– Остыл? – поинтересовался воевода.
Андрейка никак на этот вопрос не ответил. Да и что сказать? Разве он остыл? Отнюдь. За минувшее время, что он тут просидел, его скорее напротив, можно так сказать подогрело и прокипятило накручивание.
– Значит не остыл, – все понял правильно воевода.
– Почему меня тут оставили без поганого ведра? – наконец соизволил произнести Андрейка, которого не шуточно плющило. – Мне на пол гадить?
– Без? – неподдельно удивился воевода. – Вот обалдуи! Сенька! Вот ты куриная башка! А ведро поганое где?
– Так… это… батька… ты же не сказывал.
– А сам подумать не мог? Или хочешь, чтобы он весь чулан загадил от щедрот своих? Ты бы все убирал. Разумеешь? – а потом повернулся к парню и спросил. – Поджимает?
– Терпимо. Ты зачем пришел? Решили уже что со мной делать?
– Экий ты быстрый.
– А чего тянуть?
– Ты человека убил.
– Не назвал бы я его человеком. Тать и мерзавец.
– Ты убил его, провозгласив Божий суд, хотя не имел на то никаких прав. Ты понимаешь, что это серьезное преступление?
– Его Павлуша провозгласил, когда я поклялся Богом, что Петр на меня наговаривает и я ему ничего не должен. И я защищался, так как на меня напал Петр и именно Петр нанес первый удар.
– Твои слова, против его?
– Видаков того полно.
– Ремесленников?
– Коли тебе правда нужна, то и ремесленника послушаешь. А коли кривда, то только того, кого удобно. – с нотками раздражения произнес Андрейка. – Я тебе сказывал, что Петр не успокоится. Сказывал. Так что и на тебе вина лежит. Тебе хотелось все замять, чтобы шума не было. Так ведь? А разобраться? А правду выяснить? Или ты полагаешь, что обижать сироту, сына человека, который жизнь отдал за веру, царя и отечество – это нормально и правильно?
– Все сказал?
– Я только начал.
– Тогда я пойду. И загляну завтра, как закончишь. – воеводе очень не понравился настрой парня, который не только не испугался своего положения, но и озлобился. Хуже того – он произнес крайне опасные для него слова, взвалив вину произошедшего на него.
Андрейка же на слова воеводы промолчал, никак не отреагировав. И даже ухом не повел. Как смотрел лютым волком перед собой, так и продолжил. И тут воевода заметил край топора, что едва выступал из-за парня. Отчего побледнел, но, к счастью, при освещении чулана этого было не видно.
– Ты пойми, что я не желаю тебе зла.
Тишина.
– Я не могу действовать вне закона. Вот начал я тяжбу. У тебя видаки есть? Нет. У него есть? Нет. И что получается? Слово против слова. А его слова весомее твоего. Он – заслуженный человек, стоящий на службе Государя нашего. А ты? Просто юный отрок. Да, помогший городу, но этого недостаточно, чтобы сравнятся с заслугами Петра. Тяжба была лишена смысла. Понимаешь? В твоем случае даже Божий суд не назначишь. Ведь в словах Петра и обычай, и его право.
Тишина.
– Я тебе зла не желаю. Сам видишь – не в холодной сидишь.
– Это что-то меняет?
– Это меняет все. Но и порядок мне нужно блюсти. Ты убил человека.
– Я защищался.
– Его люди сказали, что напал. А ремесленный люд подтвердил. Дескать, первым обнажил саблю.
– Разве это считается нападением?
– Ты обнажил оружие!
– Когда они хотели меня палками поколотить!
– Это их не красит. Но первым обнажил оружие – ты.
– Проклятье!
– Я рад, что ты это понимаешь. Но не все так плохо. И ты зря обо мне плохо думаешь. Я знал и уважал твоего отца. И тебя защищал как мог. И продолжу. Обещаю – суд будет, но я тебя оправдаю. Мню, ты разумеешь, что сие не просто. И нужно много с кем договориться, чтобы последствий не было. Поэтому мне нужно заручиться твоим согласием в одном вопросе.
– Каком? – намного мягче спросил Андрейка, которого начало отпускать.
– У Петра осталась дочь – Марфа. Она сейчас как раз подходящего для замужества возраста. Чтобы замять дело тебе должно взять ее в жены.
– Чтобы она меня отравила?
– И взять на содержание ее мать – вдову Петра Евдокию.
– О Боже! Это же безумие! Я и года не проживу в такой компании!
– Чтобы облегчить тебе это бремя, на верстании мы нарежем тебе его поместье, доброе и заселенное густо. Там три дюжины крестьян. У тебя ведь два послужильца. Так? Этого вполне хватит. Коней я тебе на время верстания выдам из своих. Потом отдашь, как обзаведешься. С таким поместьем это будет несложно.
– Долг?
– А если и долг, то что? – фыркнул воевода. – А про баб ничего дурного не думай. Им с того одна радость. И ты для них – всяко лучше, чем по миру пойти. Да и справедливо это будет…