Сирота
Шрифт:
— Мы пришли потому, что нам все отказывают. А мы считаем - неправильно!
— В чем отказывают? Давай не с конца, а с начала.
Митя, изредка направляемый репликами Яши, рассказал о мастерской в детском доме, о сарае, как ребята работают и хотят, чтобы была мастерская, а никто ничего не дает. Лешка разглядывал депутата, его блокнот, стол, застеленный зеленой бумагой. Бумага была в чернильных пятнах, на красном переплете блокнота блестела тисненная бронзой надпись: "Депутат Верховного Совета УССР". Лицо депутата не обещало ничего хорошего.
— Так не дают директора? — переспросил Шершнев и выпрямился. — Я вот тоже директор и… тоже не дам. Не имею права. А если бы узнал, что кто-то с завода дал, я бы его — под суд.
Митя встревоженно оглянулся на Яшу.
— А как же, если шефы? — спросил Яша.
— Шефство — одно, а иждивение — другое. Это раньше с шефов, как с дойных коров, тянули. Пора эту штуку прикрывать: надо беречь государственное имущество…
— Но мы же тоже государственные! — сказал Яша.
— Вы? — Брови депутата поднялись и опустились. — М-да… Вроде так. — Он помолчал, потер подбородок. — Вот что, ребята: с завода я дать ничего не могу, не имею права, но — подумаем!.. Как вашего директора фамилия?.. — Он записал в блокнот.
Ребята встали.
— Нам еще прийти? — спросил Яша.
— Нет, приходить не надо. Я дам знать.
Забыв попрощаться, они торопливо протиснулись все разом в дверь и плотно прикрыли ее за собой.
— Я говорил — не даст! — сказал Митя. — Только хуже сделали…
Еще, может, Людмиле Сергеевне за нас попадет… Эх ты, академик!
Придумал тоже: депутат… А что ему, если у нас мастерская пропадает?!
Яша молчал.
Людмиле Сергеевне решили пока ничего не говорить: может, обойдется, депутат забудет, и всё…
Проводив взглядом нахохлившихся ребят, Шершнев посидел с минуту неподвижно, потом потер ладонями лицо, будто умываясь или стирая усталость, и снял телефонную трубку:
— Третье ремесленное. Да… Я прошу Еременко… Товарищ Еременко?
Здравствуй… Шершнев, да. Ты помнишь, как на выставку к себе зазывал?
Помнишь? Цела она у тебя?.. Ага. Хорошо. Завтра или послезавтра заеду посмотреть. Часов в двенадцать. Всего!
…Получив переданную шофером записку Шершнева, в которой тот просил приехать к нему, Людмила Сергеевна расстроилась. Записка была на бланке с грифом "Депутат Верховного Совета УССР". Должно быть, к депутату поступила жалоба, вот он и вызывает. Всю дорогу к заводу.
Людмила Сергеевна перебирала в памяти происшествия, которые могли бы вызвать жалобу, но так и не нашла ничего подходящего.
Секретарша скользнула в высокую обитую черной клеенкой дверь и, тотчас вернувшись, сказала, что товарищ Шершнев просит несколько минут подождать, он сейчас выйдет. Людмила Сергеевна рассматривала замысловатые узоры из обойных гвоздей на черной клеенке и тщетно пыталась угадать, что послужило поводом для жалобы. Обитая клеенкой дверь директорского кабинета распахнулась, в приемную вышел Шершнев и, как показалось Людмиле Сергеевне, неприязненно посмотрел на нее.
— Товарищ Русакова? Здравствуйте. Шершнев. — Он протянул руку.
– Может, мы проедем на место, там и поговорим?
— Куда, Михаил Харитонович? — включая зажигание, спросил шофер.
— В третье ремесленное.
Ни шины, ни рессоры не спасали на булыжной мостовой от тряски. Придерживаясь рукой за спинку переднего сиденья, Людмила Сергеевна все пыталась и не могла угадать причину вызова.
— Что, товарищ Шершнев, комиссия какая-нибудь, что ли?
— Вроде, — покивал, не оборачиваясь, Шершнев.
Двухэтажное здание ремесленного училища было старой, времен первой пятилетки, постройки, когда не в меру бойкие архитекторы пытались в своих проектах объединить оранжерею с пакгаузом. В этом здании, несмотря на обилие окон, пакгауз явно восторжествовал. Шершнев покосился на мрачные бетонные стены и помянул черта.
— Углем, что ли, они его красили, идолы?
Вопрос не был обращен к ней — Людмила Сергеевна промолчала. Со второго этажа, топоча по каменным ступеням, сбегали два подростка в черных рубашках. Один догнал другого и щелкнул по затылку. Тот хотел дать сдачи, но оба одновременно заметили посторонних; присмирев, чинно прошли мимо и потом еще быстрее ринулись к выходу. Людмила Сергеевна внимательно приглядывалась к ремесленникам — через год и ее ребята сюда пойдут… Ничего. Бледноваты немножко. Кормят их плохо, что ли? Или на воздухе мало бывают? А так ничего, веселые. К перилам на всем протяжении лестницы были привинчены угловатые деревянные бруски.
— Видали? — показал на бруски Шершнев. — Это чтобы ребятишки не скатывались. Сам в детстве небось не одни штаны порвал, а для других изобрел… гений!
— Так что же, пусть катаются? — сдерживая улыбку, спросила Людмила Сергеевна.
— Ну, не знаю… Во всяком случае, не лестницу же портить!
В гулком, пустом коридоре во всю стену шло окно, другую прорезали одинаковые двери. В простенках, едва не под самым потолком, висели щиты. На них были аккуратно прикреплены машинные детали, тщательно отшлифованные инструменты.
По коридору навстречу пришедшим спешил низенький, рыхлый мужчина в вышитой рубашке с закатанными рукавами.
— Вот, знакомьтесь, — сказал Шершнев, — это наш главный кузнец кадров, Еременко.
Людмила Сергеевна назвала свою фамилию. Вытирая пот со лба, "кузнец кадров" недоуменно шевельнул бровью, озабоченно улыбнулся и протянул руку.
— Пройдемте в кабинет? — задыхающимся, астматическим тенорком спросил он.
— Кабинет нам не нужен — свои надоели, — сказал Шершнев. — Давай хвастай достижениями.
— А вот! — широким жестом показал Еременко на щиты с экспонатами.
— Пойдемте оттуда смотреть.
Они вернулись к началу коридора.
— Ты бы их еще к потолку подвесил! — сказал Шершнев. — Боишься - сопрут?
— Да нет, пока такого не было, а… — он осторожно улыбнулся, - береженого, говорят, бог бережет.
— Тебе бог не нужен — ты лучше бога упрячешь.
— Вот первой группы слесарей, — поспешил перевести разговор Еременко. — Тут простая работа. Планки всякие, гайки, молотки хлопцы пиляют… Потом замки, ключи, инструмент попроще… А вот тут кронциркули, штангеля, плашки…