Сирота
Шрифт:
Добытая где-то Витькой замусоленная, растрепанная и вспухшая, как мочало, книжка Сетон-Томпсона о животных захлестнула Лешку новыми восторгами, а кинокартина "Лесная быль" окончательно заслонила недавние. Нет, не геологом, а натуралистом и охотником следовало Лешке быть! Потом Джек Лондон зажег мерцающее таинственным светом полярное сияние над бескрайними льдами Арктики, а "Два капитана" Каверина указали Лешке его окончательное призвание полярника… Паустовский рассказал о превращении гиблой Колхиды в апельсиновый сад, а в рассказах Станюковича заплескалось, зашумело море, и Лешка снова услышал призывный голос маяка…
Бесконечная и необъятная, единая и многоликая жизнь звала его тысячью голосов, простирала перед ним тысячи дорог, и Лешка с замирающим сердцем метался между всеми дорогами, откликался на все голоса. До уроков ли уж тут!
Ксения Петровна увидела Лешкин табель за первую четверть и всплеснула руками:
— И тебе не стыдно?
В тот же вечер его позвали к Людмиле Сергеевне. Лешка не видел ее целый день и, войдя, поздоровался. Людмила Сергеевна ответила не глядя. В комнате сидели Сима, Жанна и все члены совета отряда. Они тоже не смотрели на Лешку. Только Кира и Алла коротко взглянули и сейчас же отвели глаза.
— Что будем с ним делать? — спросила Людмила Сергеевна, кивнув в Лешкину сторону и опять даже не взглянув на него.
— Пусть он сам скажет, как это получилось, — предложил Митя.
— Он уже высказался. — Людмила Сергеевна взяла лежащий перед ней Лешкин табель и показала. — Что он еще может сказать? Что он неспособный? Что к нему придираются?
Все посмотрели на табель, потом на Лешку.
— Молчите? Тогда я скажу. Вы плохие товарищи! Да, да!.. Вы гордитесь, что, мол, вы все за одного… Где, в драке? Там, конечно, вы вступитесь. А если он плохо учится, портит себе будущую жизнь — вам нет дела?
— Мы говорили, — вставил Митя. — Воздействовали…
— Это Яша виноват, — сказала Кира и покраснела. — А что? Конечно!.. Он его книжками заразил…
— Глупости какие!.. — усмехнулась Алла. — Просто Горбачев - лентяй.
— Никакие не глупости! Я же знаю… Раньше он хорошо учился… ну, не совсем хорошо, а все-таки ничего… А потом начал книжки читать и забросил уроки. Даже в столовой пробовал читать…
— Пожалуй, верно, — смущенно признал Яша. — Я думал: он полюбит читать, станет культурнее, и ему будет легче. А получилось вот так… — развел он руками.
— Запретить ему, и всё! — энергично тряхнул кулаком в воздухе Митя.
— Запретить читать книги? Вот уж это действительно глупости!
– сказала Людмила Сергеевна. — Запрещать мы не будем… Эх, Алеша, Алеша! — вздохнула она и помолчала. — Я думала, ты уже большой, сознательный мальчик и все понимаешь… Если мы за галчатами… за малышами следим, чтобы пуговицы были целы, чтобы под носом было чисто, это понятно — они маленькие… А ты… Ну что ж, будем и тебе нос вытирать.
Все ребята, кроме Аллы, улыбнулись. Она смотрела на Лешку с недосягаемых высот техникумовского первого курса с таким пренебрежением, с таким холодным и даже брезгливым любопытством, будто и на самом деле под носом у него повисла капля.
— Можешь идти, — сказала Людмила Сергеевна. — А вы останьтесь.
Лешка ушел. Как он их ненавидел!.. Ну — книжки читал, ну — не учил уроков…
А может, ему эти уроки совсем не нужны? Может, у него будет такая специальность, что можно без всяких уроков?.. Очень просто: вот возьмет уедет и станет… Лешка остановился под тополем и задумался о том, кем он станет.
Дул холодный ветер, голые ветви, обледенелые после мокрого снегопада, стеклянно звенели. Под ногами громко шуршали палые, тоже заледеневшие листья. Лешка бегал с ребятами к морю и знал, что по утрам у берега появляется хрупкий, гонкий ледок, вода стала густой и тяжелой, будто тоже сжалась от холода.
А на Севере, куда ушел «Гастелло», должно быть, сплошные льды.
Может, «Гастелло» вмерз где-нибудь в ледяное поле, Алексей Ерофеевич, капитан с Чернышом и все стали как челюскинцы… Оттого, наверно, Алексей Ерофеевич ни разу не написал. И хорошо, а то бы Людмила Сергеевна написала ему про двойки.
Лешка представил, как Алексей Ерофеевич читает такое письмо.
Анатолий Дмитриевич заглядывает ему через плечо и, присвистнув, говорит: "Сдрейфил парень! Кишка тонка…" Алексей Ерофеевич молчит и только прищуривается, как… как будто это не он, а Алла.
Ну и пусть! А он уедет, и пусть щурятся как хотят, и пусть говорят… Вот сейчас он потихоньку уйдет, сядет на поезд, на товарный какой-нибудь, и всё… Его хватятся, будут искать, заявят в милицию. А он будет сидеть на площадке, будет холодно, но он все равно не слезет с поезда и не вернется…
Ветер пронизывал брюки у коленей, задувал под куртку. Лешка запахнул куртку плотнее и уже без восторга рисовал себе последствия бегства.
— Ты что здесь стоишь? — подбежала к нему Кира. — Пойдем, замерзнешь…
— Не твое дело. Отстань!
— Какой ты… — дрогнувшим голосом сказала Кира, потопталась около него и убежала.
— Ребята! — услышал издали ее голос Лешка. — Заберите Горбачева, вон он там стоит… Он же простудится!
К нему подошли Яша и Тарас.
— Пойдем домой, — сказал Яша.
— Да что вы привязались? Маленький я, что ли? — закричал Лешка.
— А то нет! — ответил Тарас. — Вон и Людмила Сергеевна говорила, что маленький… Сам пойдешь, чи отвести?
Лешка пошел сам.
Мало-помалу горечь и обида после разговора у Людмилы Сергеевны ослабевали. Ослабела, а потом и вовсе исчезла мысль о бегстве, однако со своими обидчиками Лешка не разговаривал. Они делали вид, будто ничего не случилось.
Кто-то разболтал о том, что было на совете отряда, и однажды вечером Валет, ухмыльнувшись, сказал, ни к кому не обращаясь:
— Может, деткам пора баиньки?..
Лешка притворился, что это его не касается.
В другой раз Валет, уже глядя прямо на Лешку и так же отвратительно ухмыляясь, запел: