Системный сбой
Шрифт:
На бетонной плите, некогда бывшей частью лестничной клетки, сидел, прислонившись спиной к дверям несуществующего больше лифта, Самохин-старший, слепо смотрел в багровые небеса, прижимая к груди бесформенный куль чего-то цветастого. Когда Гнус подошёл ближе, его чуть не вывернуло наизнанку. Куль вовсе не был кулем. Это была Иринка.
Гнус замер на полпути, не в силах сделать больше ни шагу, а бледный, как смерть, Самохин-старший при этом говорил, явно обращаясь к сыну, хотя и нёс откровенный бред:
– Я облажался, прости сынок. Всегда думал, что делаю, как надо, а получалось, что порол горячку. Жаль, поздно понял, но уж лучше так, чем никогда. Обидно только, что глаза открываются на истинную
– Чёрт побери, да ведь он рехнулся, – Гнус так и стоял на отдалении, не в силах сдвинуться с места.
– Отец... – Димка стоял с поникшими плечами и руками, опущенными воль тела. Боли он больше не чувствовал... Чувств вообще не было никаких. Его сущность словно выпотрошили, на какое-то время лишив души. Наверное, это даже хорошо. В противном случае, было бы так просто сойти с ума вслед за отцом.
– Отец, Иринка... Она... Она.
– Она спит, не тревожьте её, – Гнус поднёс указательный палец к губам, отрицательно покачал головой.
Димка проглотил слёзы, кивнул.
– Я просто хотел узнать её самочувствие, – испуганно проговорил Самохин-старший. – Она давно спит. Временами мне даже кажется, будто она умерла, как... Как Галина.
– Мама? Её больше нет?..
– Прости, Димка, я не смог защитить их обеих. Но я пытался. Я делал всё возможное! И Иринка тоже. Она смелая девочка. Ты сам в этом скоро убедишься. Вот вырастет, всем пацанам фору даст! Ну же, возьми сестру, унеси её отсюда. Тут плохо, пахнет смертью. Скоро придут бесы и будут срать на пепелище! Так уж они устроены, могут лишь только глумиться. Смотрите сколько денег! Не перечесть! Подходите все, кому не лень! Это поле чудес! Ха! Кто хочет приз?.. – Самохин снова стал выпадать из реальности; Димке пришлось прервать его бессвязную тираду:
– Отец, мы вытащим тебя отсюда. Это вовсе не конец. Ты понимаешь меня?
– Нет. Я с места не сдвинусь! Я их дождусь, хочу посмотреть в глаза. Что там, на месте глаз, евроценты или копейки, куда нынче курс стремится, в какой оф-шорт урожай прятать... Хе... А Иринку возьмите, незачем ей на гадость треклятую смотреть, ещё не на такое в жизни насмотрится. Ну же, милая, скажи папочке, до свидания...
– Отец...
– Димка, прости меня, непутёвого. Христом-богом прошу, прости! Я, правда, сделал всё что мог. Ирина, ну проснись хоть на минутку... Ради меня. Скажи, что не сердишься... Ну или что сердишься, только честно.
– Папа... всё хорошо. Я люблю... тебя и маму. Всегда буду любить.
Гнус с Димкой стояли, как вкопанные, смотрели на обгорелый трупик в руках безумно улыбающегося Самохина-старшего и не верили собственным ушам.
Первым отмер Гнус, обернулся.
Соня застыла позади него, прижав руки к груди, сжав ладошки в кулачки. Взор девчушки был устремлён на умирающего взрослого со страшной поклажей на руках.
– Папочка тоже тебя любит, родная. И мамочка. Но сейчас тебе лучше пойти с братом. У папочки дела. Нужно отмстить за мамочку. Ты ведь меня понимаешь? – Не дожидаясь ответа Самохин протянул мёртвую Иринку, как дар.
– Я понимаю, – сказала Соня; по щекам девочки сбегали слёзные дорожки.
– Тут где-то Звон бродит. Его подберите тоже. Чего твари мучиться...
Димка принял сестру на руки; Самохин-старший сразу обмяк, будто лишился тяжёлой ноши, довлевшей над его бренным существом всё это время, не позволяя испустить дух.
Гнус указал на торчащие из-под обломков шпаклёвки клыки. Звона больше не было, он стал частью бетонного скопления, впитавшего в себя не только страдания людей, но и боль животных.
Они, покачиваясь, брели вниз по крошащемуся гравию, обходя хвостовое оперение подбитого вертолёта, когда Димка вдруг сказал:
– Иринка первой назвала маму мамой. Отец всегда завидовал ей. Хм...
Гнус обернулся на спотыкающуюся позади Соню.
– Это ведь её первые слова? Ну... в своём теле?
– Думаю, да.
– Знаменательно произошло я бы сказал. Как в кино.
Димка молча кивнул.
– Ты почему не послушалась? – спросил Гнус Соню. – Я же сказал не высовываться.
Девочка остановилась. Присела, совсем как животное, готовая бежать при первой же опасности.
– Всё-таки она не человек, – вынес вердикт Гнус, отворачиваясь. – Но всё равно, спасибо. То, что ты сделала, вполне человечно.
– Иринку нужно похоронить здесь, – Димка остановился. – Как думаешь? Мне кажется, не нужно увозить её далеко от родителей.
– Тело нужно сжечь, – твёрдо сказал Гнус.
– Чего?
– Ты же сам видел. Большая часть из того, что на нас сегодня нападало – люди. Их просто переделали и заставили убивать. Если хочешь в дальнейшем избежать неприятных сюрпризов, мой тебе совет: сожги сестру.
Тело Иринки сожгли на месте сквера там, где раньше были качели и карусель. Димка отсчитал шаги от уцелевшей проезжей части, других ориентиров у него не было. Соня следовала по пятам, будто тень. Такое ощущение, девочка чувствовала себя виноватой. Извиниться она не могла, так как ещё не научилась толком общаться. Чувства проявляла по-детски банально, может даже немного навязчиво.
Дорога на Малинищи уцелела. На пути никто не попадался, и Димка вдавил педаль газ в пол, видя, как медленно, но верно угасает Гнус. Друг был не жилец – слишком много хапнул радиации, – что делать с ним в убежище Димка не знал. Однако он всё равно спешил, стараясь выполнить долг дружбы: нельзя допустить чтобы Гнус отдал концы вот так, посреди пути, так и не достигнув поставленной перед ними цели: доставить девочку целой и невредимой.