Системный сбой
Шрифт:
– У меня тут «гость» и «местный». «Гость» с ранением, – пиджачок без интереса оглядел Целтина, кивнул, словно соглашаясь с собой.
Только спустя пару секунд Целтин сообразил, что кивок, это ответ на принятое через гарнитуру сообщение – как на той стороне уловили жест, было непонятно. Шизоидно озираться он не стал, да и не позволили.
– Самостоятельно идти можете?
– Да, могу, – отрапортовал Целтин, пробуя наступить на ногу.
– В таком случае, следуйте за мной.
Пиджачок развернулся, намереваясь шагать откуда пришёл. Марья стояла, подперев руками бока, на силовика смотрела с явным презрением. Целтин
– Куда вы собираетесь меня отвести? – спросил он, и не думая сходить с места.
Пиджачок остановился. Глянул через плечо. Поманил зажатым в руке пистолетом.
– Там вам всё объяснят. Идёмте.
– Где это – там?
– В пансионат он вас ведёт, – пояснила Марья, выворачивая прохудившуюся сумку. – Выяснят кто таков и отправят восвояси. Огласка им ни к чему. Они бы и нас, местных, тульнули, да шумихи лишней не хотят, вот и терпят. Хотя чего нас терпеть... Мы народ скромный, копошимся сами по себе, в чужие дела нос не суём. А раз случилась такая беда на нашей земле, так помощи никакой и не требуется – сами уж как-нибудь разберёмся, без посторонних глаз.
Силовик хмыкнул, на прихожанку даже не посмотрел, словно та опостылела, как ненужная вещь.
– Она права? – спросил Целтин. – Если будете отвечать односложно, я с этого места не сойду. Хотите, стреляйте. Думаю, так для вас будет проще.
Пиджачок развернулся. Потёр пальцами шею, чуть ниже кадыка. Улыбнулся уголком блестящих губ.
Целтину показалось, что по белоснежной коже лица пробежала еле различимая рябь – кажется, прояви незнакомец чувства не так сдержанно, фейс треснул бы подобно фарфоровой чашке, рассыпавшись на множество звенящих осколков!
– Вы правы, так будет проще, – силовик шагнул навстречу. – Мир вообще станет проще, если по поводу или без повода стрелять человеку в лицо. Вам так не кажется, Сергей Сергеевич?
Целтин невольно отступил.
– Ведь, рано или поздно, поводов этих совсем не окажется.
– Кто вы такие? – Целтин не мог сказать, почему поставил вопрос именно так – не «кто ты», или «на кого ты работаешь», а именно «кто вы такие»? Почему-то ему казалось, что он стал заложником некоего коллективного разума, обращаясь к отдельным представителям которого, надо подразумевать общение сразу со всеми сущностями, слагающим единый организм.
– Вашей жизни ничто не угрожает. Даю слово, скоро вы получите ответы на все интересующие вас вопросы. Ну, или почти на все.
Целтин мялся.
Марья, вытряхнув сумку, медленно удалялась по своим делам. На Целтина и человека в чёрном тётка не обращала внимания. Словно и не было ничего – так, средь бела дня случилось затмение, налетели тени, повоевали и унеслись прочь, ничего после себя не оставив. Даже воспоминаний.
– Так и быть, – согласился Целтин, понимая, что просто так его не отпустят. – Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Мы всё знаем, – последовал шлакоблочный ответ, на который и возразить нечего.
Прихрамывая, Целтин шёл за силовиком чуть ли не след в след. При этом не отрывал взгляда от тучной фигуры Марьи, раскачивающейся на значительном отдалении.
– Мясо, – рискнул заговорить Целтин. – Оно ведь не для собак?
– Нет, – ответил пиджачок после продолжительной паузы.
– И вы смотрите на это сквозь пальцы?
– Им нужна надежда. И мы не отнимаем её у них, – пиджачок кивнул.
Рощица по краям дороги сначала поредела, а потом и вовсе исчезла – за разговором Целтин не заметил, как они вышли на открытое пространство. Капли больше не шлёпали, под ногами расходились по лужам круги, серое небо сделалось совсем низким, голодным.
Нельзя было достоверно сказать, сколько этажей в здании, к которому они приближались, – как-то уж всё было размыто, подёрнуто поволокой или плацентой. Два – это точно. Скорее полтора – второй этаж если и был, находился по ту сторону бытия, в ином измерении, в параллельной вселенной! Он был проглочен бездной. Так как это случается в фантастических фильмах про машину времени или телепорт, когда устройство выходит из строя, взрывается, оставляя после себя клочки исковерканного пространства, существующие одновременно в разных местах и эпохах, вросших в стены домов людей, нарушенные, а то и вовсе стёртые локации.
Марья подошла к заборчику, что огораживал всё это безумие извилистой змейкой, стремящейся вдоль просёлочной дороги навстречу неизвестности. Чего-то подождала, оглянулась на пиджачка и Целтина. Затем опустила голову, поднесла руки к груди – по всему, молилась.
Над головой женщины носились диковинные создания – кувыркались через голову, переворачивались вдоль продольной оси, срывались в пике! Целтину почудились летучие мыши, но то оказались отнюдь не гадкие грызуны с локатором в голове. Всего лишь кленовые листья, оторванные от ветвей налетевшим порывом ветра, брошенные в неравный бой со стихией. Целтин подивился – со стороны листопад и впрямь напоминал стаю обезумевши животных, ну или птиц.
Разыгравшееся воображение продолжало рисовать картины первозданного ужаса, от которого леденела кровь в жилах. Твари кружили над протянувшей вперёд руки женщиной, застревали в полах одежды и в волосах, старались выхватить из пальцев окровавленную плоть, гнались друг за другом, в стремлении быть первыми... Однако лишь коснувшись сокровенного дара, сразу теряли скорость, облик, фантомную текстуру, заново становясь теми, кто они есть – лишёнными сознания, не восприимчивыми к боли, опавшими. Кажется, даже свет померк, не в силах созерцать творящийся средь бела дня беспредел. Небо опустилось ещё ниже, сменило цвет со свинцового на какой-то сизо-болезненный, приобрело человеческие черты.
Целтину пришлось на мгновение закрыть глаза. Последнее, что он увидел, это как срывается с посеребрённых век пепел... Такое ощущение, будто небо выгорело дотла, а некто могущественный, отлучившийся на какое-то время по делам, вернувшись, обнаружил на месте былой утопии пепелище и теперь скорбел, проливая серебряные слёзы на грешный мир, которому и предписывалась вина во всех смертных грехах. Простого дуновения сквозь неплотно сжатые губы хватило бы, чтобы стереть с лица земли всё живое, что так и не научилось ценить бесценный дар созидания. Паразиты умели лишь разрушать, причём зачастую то, к возведению чего не приложили даже мизинца. Дефектные гены дали сбой, оттого и плакал творец, а вовсе не из-за потери дома, которого у него, по сути, никогда не было.