Сить — таинственная река
Шрифт:
— Понял.
— Туда Митюха тебя сведет. Обратно сам дорогу найдешь. Ходить будешь — слово сказать станешь: «кажи». Это «кошка» по-русскому. Запомни: «кажи». Без этого слова на пост нельзя ходить. Все запомнил?
— Все.
— Тогда ложитесь и спите. Посветает — я будить стану.
Но Митя и Ленька еще раз вышли на крыльцо посмотреть далекое зарево.
В черноте ночи оно по-прежнему светилось широко и зловеще.
— Ну, сволочи, найдете вы свою погибель в наших лесах!.. — прошептал Митя.
А Ленька молчал.
За полями и узкой грядой леса, севернее деревни Коровья пустошь, широко простиралась с запада на восток безлесная топь — Мярг-со — Мокрое болото. На южной окраине топи, врезаясь в нее острым клином, возвышалась, как хребет исполинского чудовища, высота Нена-мяги — Нос-гора, — третий, центральный пост сухогорских партизан.
Пост этот считался важнейшим. Мокрое болото суживалось здесь в горловину не более километра шириной — единственное место, где можно было пересечь топь с севера на юг.
Предполагалось, что в случае наступления враг может воспользоваться этим переходом.
На гребне горы партизанами была вырыта глубокая подковообразная траншея с гнездами для стрелков, а у подножия в три ряда протянута колючая проволока.
В центре горы, на ее высшей точке, в окопе под сосной находился постоянный наблюдательный пункт, где бессменно дежурил Василий Тихомиров по кличке Кривой.
Митя и Ленька прибыли на Нена-мяги с восходом солнца.
— Кто идет? — окликнул их постовой и щелкнул затвором винтовки.
Митя сказал пароль. Кривой опустил оружие и с холодным любопытством уставился на ребят единственным глазом.
— Чего пришли?
— Связного привел. — Митя кивнул головой на Леньку.
— Мало показалось, что я сдыхаю в этой норе, так еще и мальчонку послали!
— Приказ, — пожал плечами Митя. — Пост, сказано, должен быть круглосуточным.
— Должен — значит, будет, — вздохнул Кривой. — Только через эту трясину ни одна чертяка не полезет.
Леньке показалось, что постовой недоволен появлением связного.
— Ну, а ты сам куда? — спросил Кривой у Мити.
— На первый.
— Один?
— Один.
Кривой был угрюмым и мрачным нелюдимом. Жил без семьи, бобылем, работал сторожем на маслозаводе да шил сапоги. Глаз он потерял еще в молодости, в драке, и в армию его не взяли.
Ленька ничего этого не знал. Убежденный в том, что Кривой получил инвалидность на фронте, он спросил:
— А вы где воевали? Где вас ранило?
Кривой ожег связного холодным взглядом, ответил:
— Много знать будешь — стариком станешь.
Ленька почувствовал себя неловко за поспешно заданный вопрос и, чтобы исправить оплошность, примирительно, извиняющимся тоном сказал:
— Я это так спросил. Война уже многих покалечила.
— Нужна она мне, эта бойня, как козе коровий хвост.
— Она никому не нужна. Но раз фашисты напали, надо воевать.
Кривой помолчал, спросил:
— А ты-то откуда взялся? Это не тебя Антип с Савельичем в лесу нашли?
— Меня, — ответил Ленька, радуясь, что Кривой уже слышал о нем.
В разговоре с партизаном, пусть неприветливым и угрюмым, не было надобности таиться, и Ленька рассказал, кто он, откуда и как оказался в этих краях.
— Глуп ты, вот что, — в раздумье произнес Кривой. — Выходит, война ничему тебя не научила. Мало, что родных потерял, сам в пекло лезешь.
— Но ведь война!.. — оторопел Ленька. — Я должен отомстить…
— Тоже мне мститель!.. Хотя дело твое, раз один остался. Каждый живет, как умеет. Да и не все ли равно, когда и где помирать…
— Я помирать не собираюсь.
— Смерть — она не спрашивает, собираешься помирать или нет. Ну, здесь-то, конечно, и воевать можно: не передовая, цел будешь.
Леньке стало обидно, что взрослый человек, партизан, не может, не хочет понять его страстный порыв. И он с грустью подумал, как бы хорошо было, если бы его послали связным на первый пост, к Мите. Даже не обязательно к Мите — к любому другому, только бы не к этому угрюмому и неприветливому человеку.
— Ладно. Раз пришел, вот бинокль, и сиди. А я спать буду. Целую ночь, как пень, торчал… Если что заметишь — разбуди…
Кривой улегся в окопе на охапке сена, зажал меж коленей винтовку и скоро захрапел.
Ленька огляделся. Вокруг окопа на Нена-мяги густо желтели стволами сосны. Впереди узким коридором открывался вид на Мярг-со — бурое с прозеленью и ровное, как поле. Ленька поднял к глазам бинокль, но увидел лишь расплывчатые очертания веток да сосновых стволов.
Не раздумывая долго, он полез на сосну, что росла возле окопа.
Ленька добрался почти до самой вершины и удобно расположился в развилке ствола. На всякий случай пристегнул себя ремнем к дереву, обломал сучья, которые мешали обзору. Теперь болото было как на ладони. Отчетливо виднелась кромка леса на той стороне и даже отдельные деревья.
Целыми днями Ленька просиживал на сосне. Время в постоянном ожидании и напряжении проходило медленно, а порою казалось, что солнце остановилось и висит над лесом неподвижным огненным шаром. Все вокруг было спокойно и тихо. Не верилось, что всего в каких-то тридцати километрах проходит линия фронта. Но иногда оттуда доносился глухой гул канонады, который напоминал о том, что передовая действительно близко.
Как-то показались на болоте лоси. В бинокль Ленька хорошо видел серовато-бурого рогача, который легко, без видимого усилия шагал по топи, выкидывая далеко вперед длинные светлые ноги. За ним шли лосиха и два рыжеватых лосенка.