Сить — таинственная река

Петухов Анатолий Васильевич

«За что я смерть людям приведу? — думал Кривой. — Ради брата? Но какой он мне брат? По крови только. Случись в бою, не моргнув, пулю влепит. И веры в меня у него нету. Была б вера, к чему было б патроны из винтовки вынимать? А он вынул. Видать, по себе судил. Отпустил бы он меня с миром? Не отпустил бы. Не зря намекал: «Ты так и так теперь не жилец…» Ему, поди, выслужиться надо, фашистским героем стать хочет. Я же вроде крестника на такое дело…»

Кривой сел на пень возле окопа, снова закурил. Вспомнилось, как Федор Савельевич, тогда еще мужик в силе и здоровье, уговаривал

не жениться на вдове Марфе — женщине своенравной и гулящей. Не послушался. А жизни-то путной в самом деле не получилось. Потом в памяти всплыло, как на суде мужики просили не давать Василию много лет тюрьмы за кражу колхозного сена и добились, что суд дал только два года… Вспоминались беседы Никифорова, который не раз убеждал взяться за ум и зажить по-человечески: не пьянствовать, не перебегать с одной работы на другую, — но Кривой снова «срывался»…

«Выходит, люди добра мне хотели, а я сам несчастье себе делал, — думал Кривой. — Выходит, не было счастья оттого, что сам я не искал его, не сумел его взять. Поздно хватился, век уж прожил… Однако какой век в сорок годов? Кой-что и впереди есть… Впереди? Нет, впереди уже ничего нет. Поздно!..» Он взялся руками за голову и стал медленно раскачиваться из стороны в сторону…

Луна высоко поднялась над болотом, и бор уснул, облитый ее светом и погруженный в синие тени. Колючий можжевельник источал смольно-пряный аромат, от земли сильней запахло брусникой, муравьями и еще чем-то особенно лесным — то ли грибами, то ли древесной прелью. Наступила ночь. «Теперь скоро», — подумал Ленька и вздрогнул: на болоте коротко вспыхнул огонь. Потом еще и еще раз.

Сигналы!

Митя и Ленька видели, как медленно встал Кривой. С минуту он смотрел туда, где только что сверкали вспышки, а затем неторопливо, будто нехотя, стал спускаться с Нена-мяги.

— Пошел, гад, все-таки пошел!.. — сквозь зубы прошептал Митя.

Ему почему-то думалось, что Кривой никуда не пойдет. И сигналов тоже не будет. Думалось! И хотелось какого-то чуда, потому что горько и страшно оказаться свидетелем предательства.

Но чудес не бывает. И вот уже Кривой перелезает через колючую проволоку…

— Доложи командирам — можно занять траншею! — шепнул Митя.

Ленька кивнул головой и осторожно, пятясь, выбрался из можжевельника, скользнул меж деревьев.

Неслышной цепью, как тени, двинулись автоматчики из глубины сосняка. Впереди — Никифоров и молоденький лейтенант с полевой сумкой через плечо и с пистолетом на кожаном ремне. Сбоку от них — Ленька и подоспевший Митя, а сзади — целый взвод солдат с автоматами в руках.

В свете луны на болоте тихо покачивалась темная фигура Кривого. Она становилась все расплывчатей — вот-вот растворится на темном фоне мха и растает в тумане.

Командиры остановились у окопа. Лейтенант окинул взглядом глубокую траншею и тихо сказал Никифорову:

— Это для обороны. А для открытого боя не годится: деревья мешают. Спустимся вниз и займем позицию по краю сосняка.

— Да,

конечно! — согласился Никифоров.

— Карпов!

— Я! — отозвался ближний к лейтенанту автоматчик.

— Передай по цепи: по-пластунски развернутым фронтом — за мной!.. А вы, — обернулся он к Мите и Леньке, — в окоп. Да головы не высовывайте!..

— Есть в окоп и головы не высовывать! — совсем по-военному ответил Митя и первым нырнул на дно окопа.

За ним последовал Ленька. Под колено подвернулось что-то твердое. Ленька пошарил рукой — бинокль!

— Мить! Гляди, он и бинокль забыл!..

— Не забыл — бросил. На что он ему?..

Будто гигантские ящерицы, ползли автоматчики по склону горы вниз. Вот они преодолели проволочные заграждения и залегли у подножия горы за крайними соснами.

Ждать оставалось недолго.

17

Командиры лежали рядом. Лейтенант неотрывно смотрел в бинокль.

— Не видно? — спросил Никифоров.

— Нет. Туман понизу густоват.

— Может случиться, они изменят первоначальный план.

— Бесполезно: уйти им некуда. С той стороны тоже сделан заслон. Десант в кольце… Стоп! Кажется, идут… Идут! Карпов!

— Я!

— Передать по цепи: приготовиться к бою, без моей команды не стрелять, предателя взять живьем. Мой сигнал — пистолетный выстрел.

— Есть передать по цепи!..

Сверху, из окопов, забыв предупреждение лейтенанта не высовываться, тоже смотрели по очереди в бинокль Митя и Ленька. Они считали десантников: семнадцать… двадцать человек… двадцать пять… А в голубоватом сумраке из тумана появляются все новые и новые фигуры.

— Не иначе, целая рота! — сказал Ленька.

— Хоть две! Из этого болота теперь ни одна сволочь не вылезет…

Десант двигался гуськом. Кривой шел впереди, за ним — видимо, офицер — рослый десантник с пистолетом в руке, а дальше — автоматчики в серо-зеленых маскхалатах.

— Гадина, продажная шкура… — шипел Никифоров, не сводя глаз с Кривого. — Малярийным прикинулся, гнида паршивая!

— Мы их вплотную подпустим, — шепнул лейтенант. — Хорошо бы вместе с предателем и пару «языков» прихватить…

Но тут произошло неожиданное: Кривой вдруг резко обернулся назад и коротко взмахнул рукой. В бинокль было видно, что в руке предателя сверкнул нож. В тот же миг там хлопнул выстрел.

— Он кого-то ударил ножом! — шепнул Ленька, ничего не понимая.

Митя выхватил у товарища бинокль, но рассмотреть ничего не успел: голова десанта смешалась, строй мгновенно рассыпался.

Тотчас внизу раздался выстрел командира взвода, и затрещали наши автоматы.

Десантники залегли и открыли ответный беспорядочный огонь. По стволам сосен на Нена-мяги торопливо защелкали пули. Митя и Ленька поспешили укрыться.

— Ну и дадут им наши, вот дадут!.. — размахивал кулаком Ленька.

Митя вытащил из кармана пистолет.

— Пошли!

— Туда? Нам же приказано здесь быть.

— Это лейтенант на всякий случай сказал. В бою каждый действует, как умеет.

Они выбрались из окопа и, прячась за деревьями, поползли вниз.