Сиверсия
Шрифт:
Алина улыбнулась лукаво, интригующе, обняла Орлова за шею и склонила голову ему на плечо.
Тот страдальчески возвел глаза к небу.
– Мы будем танцевать так всю ночь… – заговорщически прошептал он.
Но «всю ночь» не вышло. Лавриков нахально забрал у Орлова даму и в серии изящных медленных па увлек в дальний угол безбрежной гостиной.
– Люда, ты не знаешь, кто это? Женька от нее просто не отходит, – внимательно следя за Лавриковым и Алиной, спросила Виктория Орлова.
– Вроде бы одноклассница его. Женя сказал,
– Давно они вместе?
– Вика, я не знаю. Он молчит как партизан.
– Что это у вас за сепаратные переговоры?
Раскрасневшийся от выпитого, Олег Скворцов обнял женщин за плечи.
– Олежек, где Хабаров? Он приедет? – вместо ответа спросила Орлова.
– Не знаю, ваше прокурорское высочество. Никто не знает. Мобильный молчит.
– Я как-то в суде его видела. У него был такой взгляд… Как после тяжелой болезни, – Орлова выдержала паузу, закурила. – Вас всех пришибить, к чертовой матери, за веселье ваше! Друзья называется! И вообще… – Орлова обвела всех кокетливым взглядом. – Я, может, только из-за Саши сюда и приехала!
– Смотрите, смотрите, что делается! – Людмила Скворцова указала на Лаврикова и Алину.
– По-моему, у Казановы проблемы, – констатировал Скворцов, не без интереса наблюдая за тем, как Алина ловко ускользнула от поцелуя.
– А не выпить ли нам под горячее? – Лавриков сделал музыку потише и усадил Алину за стол. – Впереди ночь большая. И натанцуетесь, и напляшетесь. Дичь, господа! – объявил Лавриков. – Мужики, наливайте!
Веселье длилось. Из-за стола переместились на второй этаж, как точно подметил Сева Гордеев, в «музыкальную гостиную». Под аккомпанемент рояля пели песни. Лаврикова за игру хвалили, единодушно отмечая, что скрытых талантов у него куда больше и те таланты куда значительнее. Потом Володя Орлов взял на гитаре «три аккорда», пробежался по струнам. Гитару у него дружно отобрали, посетовав, что после Виктора Чаева, когда-то завсегдатая таких посиделок, видеть в чьих-то руках гитару просто оскорбительно.
Скворцов, изрядно захмелевший и раскрепощенный алкоголем, откровенно клеился к жене Гордеева. А Гордеев с Орловым подбили всех на «старинную русскую игру» под названием «бутылочка». Очень хотелось похохотать.
Посреди бесшабашного веселья Алина тихонько исчезла. Она спустилась на первый этаж, надела полушубок и вышла на крыльцо, осторожно прикрыв за собою дверь.
Ночь была морозной. Небо сверкало крупными празднично начищенными бриллиантами звезд.
«Ночь, звезды и млечный путь, уносящий время… Все, как тогда…» – Алина судорожно вздохнула, силясь не заплакать.
Дом утонул в бархате голоса Фрэнка Синатры. С застывшей печальной улыбкой Алина слушала историю о двух усталых путниках, случайно встретившихся на жизненном пути.
– Прости меня, Хаб… – она тряхнула головой, вытерла слезы. – Моя усталая соломенная собака… Где теперь ты?
Скрипнула входная дверь.
– Алина! Едва нашел тебя.
Лавриков запахнул на ней полушубок. Попытался поцеловать в щеку, но она уклонилась.
– Ты чего ушла?
– Я побуду здесь немного. Голова от выпитого кружится, – соврала она для убедительности.
– Ты устала. Весь день крутилась на кухне.
– Я сейчас… Иди в дом.
Она отстранила его, отвернулась. Ей не хотелось делить с ним эту ночь, эти звезды, этот млечный путь.
Где-то вдалеке, в лесу, урчала машина, очевидно, увязнув в снегу.
Алина оглянулась. Сквозь застекленные двери была хорошо видна ярко освещенная гостиная. Народ пристраивался к столу для очередных возлияний. Володя Орлов что-то шумно рассказывал, чем приводил в неописуемый восторг барышень. Время от времени они визжали и хлопали в ладоши.
«Зачем я здесь? – вдруг подумалось ей. – Я, как тот человек, что застрял с машиной в лесу. Вроде бы и люди рядом, а один. И никому до него нет никакого дела…»
Сама не зная зачем, повинуясь скорее порыву, чем разуму, Алина сбежала с крыльца, торопливо надела перчатки и, утопая в глубоком снегу по колено, пошла прочь от дома.
Она не чувствовала холода.
«Скорее! Скорее! Чтобы не догнал никто! Чтобы не вернули!»
Она шагала так быстро, как только могла.
Дачные домики кончились. Начался лес, темный и недобрый. На опушке Алина остановилась. Она оглянулась назад, отдышалась, потом упрямо двинулась по дороге вглубь леса.
В лесу снега было поменьше. Попадались совсем свободные от снега островки, где дорога была укатанной, твердой. Но больше все-таки было переметов – языков снега шириной метров пять и глубиной в метр или полтора. Такие снежные «крепости» приходилось брать штурмом.
Шум мотора становился все громче. Наконец между деревьев показался яркий свет фар. Теперь Алина шла на этот свет, как на свет маяка.
Проложенная по следам пьяного ямщика дорога петляла между деревьями.
Преодолев очередной глубокий сугроб, Алина остановилась и привалилась спиной к сосне. Нужно было отдышаться. Ее щеки горели, волосы растрепал ветер.
«Все равно дойду! Доползу! Мне бы только на шоссе…»
Хотелось пить. Она зачерпнула пригоршню снега и двинулась дальше. Сейчас Алина отчетливо видела, как внедорожник медленно, но упорно пробирается сквозь снежные заносы.
Когда между ними было метров пятнадцать, машина остановилась, хлопнула дверца, и в свете фар возникла мужская фигура. Несколько мгновений мужчина стоял неподвижно, точно свыкаясь с тем, что видит, потом пошел навстречу.
– Какого черта вы здесь бродите? – крикнул он хрипло.
Алина с трудом перевела зашедшееся дыхание. В бьющем в глаза электрическом свете рассмотреть незнакомца не было никакой возможности. Она стояла посреди занесенной снегом дороги, утонув по колено в снегу, и ждала, когда он подойдет.
Он шел к ней неправдоподобно долго.
В какой-то момент мужчина остановился, что-то пробормотал и кинулся к ней, точно одержимый.
– Ты почему здесь?! Что случилось? – его голос полоснул по сердцу.
– Соломенная собака… – она не нашлась сказать ничего больше.