Сиверсия
Шрифт:
Скворцов грустно усмехнулся.
– А я после детдома поболтался, маленько. Никто никуда не берет. Жрать нечего. Вот я и пошел служить. В Афган заявление подал. Как узнали, что родных нет – зеленый свет. После «учебки», на пересылке, мы впервые «груз-200» увидели. Да не так, как по телеку показывают – в цинковых гробах, а просто человеческое мясо. Его брали из бочки и прямо из самолета, как попало, раскидывали по этим цинковым гробам: куда ногу, куда кусок туловища. Помню, ведрами из бочки черпали куски тел наших ребят и по гробам разливали. Пацаны тогда мочу
– Как же вы выбрались?
– Наши «вертушки» стали зачистку делать. Конечно, не разбирали, кто свой, а кто… Мне повезло. Мне и еще сержанту из второго взвода. Женя, скажи мне, – Скворцов привстал, склонился к Лаврикову, – зачем я выжил? Чтобы эти суки за бабки свои, грёбаные, меня, как кота помоешного, задавили?! Зачем?!
– Тихо! Тихо, позвонок. Люди спят! – Лавриков больно сжал его руку. – Все будет хорошо, Олежек. Сева Гордеев уже наверху. Нас очень скоро отсюда вызволят. Сева парень не промах. В подземельях как у себя дома.
Скворцов отстранился, лег.
– Как думаешь, они Саню с девчонкой уже?
– Не знаю. Не думай об этом. Поспи, Олежек. Уже сутки на ногах. Устал ты. Да и я вздремну.
– Хотел бы уснуть. Не могу. Женька, я ничего не могу…
– Алёнушка, через полтора часа ты и увидишь, и обнимешь меня. Обещаю! Ну, перестань! Как не совестно… – полковник Звягин прикрыл трубку рукой, отошел подальше от «Соболя», на целые сутки ставшего ему и домом и рабочим кабинетом. – Люблю тебя. Слышишь?
– Товарищ полковник, «восьмой» на связи. Еще по телевизору про наш пожар говорят.
Демочкин протянул полковнику рацию.
– Сейчас иду! – рявкнул Звягин. – Иди в машину! – и уже совсем по-другому, тихо и нежно в телефон: – Аленка, мы уже сворачиваемся здесь. Я? Конечно, соскучился! – он улыбнулся. – Я всегда голодный. Ты же знаешь.
Он обернулся на шум взревевших моторов.
– Сейчас колонна пойдет. Не могу говорить. Еще чуть-чуть поруковожу и обниму мою строгую жену…
Шум приближающейся колонны нарастал. Отработав, пожарные возвращались назад, в часть. Звягин спрятал телефон в карман, закурил, с удовольствием затянулся, поежился от мороза, глянул на часы: 3.20.
– С Новым годом, Иван Лукич! – поздравил он сам себя. – Как говорится, как встретишь…
Он запрокинул голову и посмотрел на звезды.
«Хорошо, что ветер восточный. Дым не в город…» – невольно отметил он.
Звягин устало закрыл глаза и так замер. Его лицо было словно вырубленным из глыбы мрамора умелым скульптором: резкие, крупные черты лица, строгие, мужские.
– Товарищ полковник, «восьмой» же на связи! – из «Соболя» опять высунулся Демочкин.
– Давай! Дверцу закрой, замерзнете.
Звягин взял рацию, но в машину не сел. После суток беготни и нервотрепки от тепла в салоне клонило в сон.
– Звягин на связи, – и, через паузу. – Слушай, Андрей Сергеевич, это что, шутка про ФСБ-шников? Если они мне пожар едут помогать тушить, так опоздали! – Потом он долго слушал, его лицо становилось все более серьезным. – Я понял. Понял тебя. Конец связи.
Звягин сплюнул с досады.
– Не человек я, что ли?! Водки, селедки и горячей картошки хочу! – Он открыл дверцу в салон «Соболя».
– Жандаров! Михайлов! Демочкин! Подъем! Срочно привести в порядок отчет о тушении пожара. Жандаров, вызывай назад наряды. Готовность номер один. Вероятность подземного взрыва.
– Товарищ полковник, это что, шутка? – Жандаров сонно таращил глаза.
– Шутка, майор, будет позже. Сейчас «клоуны» из ФСБ подъедут, обхохочемся!
Вот уже третий час ничем не примечательная площадь Советских Космонавтов была центром внимания средств массовой информации.
Несмотря на новогоднюю ночь, в близлежащем парке вырос целый городок из спецмашин ТV и палаток-студий с выставленным светом. Журналисты сновали вокруг оцепления, пытаясь раздобыть хоть какую-то информацию, и даже с крупицами новостей выходили в прямой эфир.
– Товарищи журналисты, проявите терпение! Мы предоставим вам полную информацию сразу по завершении операции. В настоящее время наше нежелание общаться с вами обусловлено только интересами дела. Возможно, это создает трудности в вашей работе, но это наше окончательное решение и, боюсь, мы не сможем его изменить, – Андрей Сергеевич Сомов был максимально дипломатичен.
Сквозь плотное кольцо журналистов ему с трудом удалось пробраться назад, за милицейское оцепление.
– Откуда пронюхали? Черт! – выругался Сомов.
– Что, досталось?
Худощавый высокий брюнет в штатском, плохо скрывавшем его военную выправку, протянул руку.
– Полковник Хрыпов.
– Здравия желаю. Меня предупредили. Я в вашем распоряжении. Хотя, говоря по правде, даже не знаю, чем могу помочь.
Сомов зачерпнул горсть снега с крыши машины «Центроспаса», отер лицо.
– Говенная работа у нас, полковник. Не смогу простить себе этот риск, эту прыть свою! Честное слово!
– Сможешь, – Хрыпов спокойно и холодно смотрел на него. – Ты вот что, Андрей Сергеевич, дай нам спасателя своего, ну, того, что назад добрался.
– Гордеева?
– Он, говорят, эти подземелья хорошо знает.
Сомов с готовностью кивнул.
– Конечно, берите. Только живым верните.
– Снимайтесь отсюда! Милицейский пост оставим, чтобы журналисты не борзели, и все. Тем путем, каким ушли твои спасатели, – Хрыпов топнул по крышке канализационного люка, – они уже не вернутся.