Шрифт:
Китовьи берега и стальные гиганты
Когда со здоровьем случается что-то неладное, это всегда можно понять. Болит ли зуб или скручивает живот: зубная боль — это зубы, спазмы в животе — какое-то кишечное расстройство, если не иначе. А бывает, что распознать сигналы тела удаётся с трудом, когда ощущения мало напоминают боль. Размышления нахлынули на Лирет, как только проснулась после очень жуткого ночного кошмара, который запомнился урывками, будто по голове прошлись кувалдой, а после ещё и заставили выпить залпом несколько стопок алкоголя. Крепкий привкус во рту, по крайней мере, не исключал такой вариант. Пробуждение далось с огромным трудом,
Хотя какая мистика может быть в мире магии? Магия и есть своего рода мистика.
Настроение превосходное, как после хорошей вечеринки — ощущение весьма странное и как бы ни к месту, когда за стенами, где-то в нескольких километрах, свой своеобразный пир вели демоны. Лирет разглядывала стены казармы, которая напоминала огромный курятник, где вместо насестов возвышались двухъярусные кровати. Остывший за ночь воздух пробирался в лёгкие тягучей прохладной субстанцией. Рядом лежали сотоварищи и поочерёдно просыпались, как петухи на рассвете. У всех в глазах искрился огонёк, в котором можно было прочесть нечто, напоминавшее предвкушение долгожданных выходных. Гнетущая атмосфера улетучилась (хотя, начиная с сегодняшнего утра, её и так не было). Лирет списала такой расклад дел на проведённую процедуру, однако за вуалью хорошего настроения притаились опасения и то, что обычно называют плохим предчувствием.
Новобранцы вставали на утреннее построение. Все суетливо одевались. Никто ни у кого не спрашивал, что за чертовщину им устроили посреди ночи и зачем. С сегодняшнего дня это никому не было интересно. А может, каждому внушили, что разговоры об этом были из ряда чего-то непристойного — в любом случае, у Лирет отсутствовал тот набор неловких ощущений, которые могли бы не дать поинтересоваться у Гарина.
— Это «Иррайзером» называется, — сказал напарник, будто поперхнулся.
— Я это уже узнала, но почему все молчат? Что это такое и зачем вообще нужно? — проявила настойчивость девушка.
Гарин несколько секунд сосредоточенно жевал сардельку. Его телепатический лоб нахмурился, вбирая в морщинки информацию, сотканную в окружающем пространстве. Кажется, в этот раз парню далось это не так просто. Он икнул, прервав странный ритуал, затем сделался задумчивым, словно читал в газете утренние новости.
— Странная штука. Вроде как стирает память и вбивает какие-то новые установки. Ну, что-то вроде альтернативной личности: вот была ты музыкантшей, а теперь будешь солдаткой, и в голове у тебя будут солдатские знания и инстинкты. Тебе не показалось странным, что все сегодня какие-то радостные? Это всё частичная утрата памяти.
— Но я помню, кто я и откуда. Я даже помню, как прощалась с родителями, — задумчиво нахмурилась Лирет.
«А вот тоски больше не чувствую».
— Я тоже всё помню, — пожал плечами Гарин. — Но всё равно что-то не так с моим восприятием. Всё кажется каким-то…даже не знаю, как и объяснить. Мне как будто плевать на всё или что-то в этом роде. Я словно всегда здесь был. Но, честно признаюсь, я не помню имен школьных преподавателей, хотя вспоминал их перед отъездом в армию. Помню, как они ругали меня, а вот имена вдруг забыл, хоть убей. Ну да ладно. Забей.
— Какой «да ладно»? Какой «забей»?! — рассердилась девушка. — Ты хоть знаешь, что я прошла? — она показала изрезанные струнами подушечки пальцев. — Даже язык не повернётся сказать «забей».
— Моя жизнь, увы, не такая уж
С того момента Лирет всерьёз решила взяться за свою память и не дать ей разорваться на клочки. Девушка повторила в мыслях имена всех тех, кого когда-либо знала, убедила себя, что ничего не потеряла, и в какой-то момент обрела уверенность, что «Иррайзер» попросту на неё не подействовал. На всякий случай Лирет перед каждым сном просеивала через сито памяти все самые важные имена, не давая им распылиться. Затем демоны напомнили о своём существовании, и сотрясать память стало некогда.
Мало кто знал, что эффект «Иррайзера» проявлялся постепенно и пожирал воспоминания невидимым паразитом. Кусочек за кусочком.
Наступление могло произойти в любое время. Несколько раз Лирет приходилось подрываться глубокой ночью, которая придавала битве особый оттенок. Тогда город-крепость загорался искрами и наполнялся воплями, несмолкаемыми криками и суетой в то время, когда обычные города затоплены умиротворённой тишиной. Вокруг роились твари, напоминавшие воплощения шибко изощрённой фантазии. Твари попадались разных видов — одни уродливей других — но тем не менее некоторые из них напоминали диких зверей с рогами, копытами и несколькими парами глаз. Впрочем, за свою рогатость и, так называемую, копытность они и стали называться здесь демонами. У каждого вида отмечались свои особенности: одни могли становиться невидимыми, другие плевались кислотой, третьи прогрызали зубами кирпичные стены, как пряники. Отдельную группу занимали редкие виды, чьи способности оставались смертельной загадкой. Всех их объединяло одно очень неприятное свойство: способность заражать укусом и вселять демоническую сущность, высасывая естественную прану, которая для них была лакомством.
Заражённых «лечили» по-особенному.
Гвалт вздымался в воздух и касался задетых огненным заревом облаков. Раненых тащили в укрытие, а вот заражённых убивали на месте, не слушая мольбы о пощаде. О, каков взгляд человека, которому намеренно обрывают жизнь! Новичок, увидав такое зрелище, не всегда выдержит. Хуже, когда собственными руками приходилось совершать убийство — не сделай это, ждало наказание пострашнее смерти. Но выбор был всегда: либо ты убиваешь заражённого, либо грузишь трупы в телегу и везёшь в могильную яму за стенами города. Там тела сжигались специальной магией за несколько минут.
Работа барьерщика напоминала крысиные бега. Несясь по специальным путям, они латали защитный барьер крепости, закрывая разломы, и ставили ловушки. Техника была отработана до совершенства. Работа изнуряющая, но Лирет внезапно открыла в себе способность совершать спринт от одной точки разлома до другой. От окружавшего зрелища кровь будоражило так, что усталость оставалась лишь словом, которое скоро переставало существовать. Таково желание выжить: оно наделит руки силой, а ногам даст способность бежать и не останавливаться. Со временем такое попросту перестаёт пугать и становится чем-то само собой разумеющимся, как поход в магазин или заваривание чая.
Страх пропал. Вот так взял и исчез, словно тогда, в кресле, кто-то залез в голову и разнёс в прах всё, что строило каркас страха. Каждый бой напоминал скорее игру, похожую на те, в которые обычно играются подростки за компьютерами. Есть осознанность, есть некое ощущение опасности, но нет страха. Как будто после проигрыша будет ещё сотня попыток вернутся и утереть нос противнику. Только вот здесь не было такого шанса.
И так от битвы к битве: кровь, смерть, демоны. Самое худшее забывается благодаря «Иррайзеру», но вместе с тем постепенно забывалось и прошлое.