Сияй, Бореалис! Армейские байки
Шрифт:
— Давай хватайся! — прохрипел Седой, который бежал чуть впереди.
Он на бегу протягивал руку, собираясь телепортироваться. Лирет почти коснулась его ладони, однако внезапно что-то вцепилось в плащ. Девушка повалилась на мёрзлую землю, вскрикнув. Гончая разодрала плащ, как бумагу, затем встрепала волосы, распустив завязанный хвост. Лирет обожгла морду псины вспыхнувшим в ладони огнём, и та отпрянула, но тут же следом вцепилась прямо девушке в правое бедро и прокусила ткань. Воздух разодрал пронзительный крик.
Седой едва успел затормозить и вернуться
Их выбросило в какое-то тёмное, почти замкнутое место, воткнув прямо в грязный сугроб. Седой собирался встать, но ощутив, что воздух в лёгких всё ещё густел, вдруг повалился в обморок. Он не спешил приходить в себя. Зажимая рану, Лирет подползла к напарнику. Она стянула с себя то, что осталось от плаща и поторопилась сообразить повязку, крепко затянув на бедре. Ногу сводило немыслимым жаром, затем боль начинала превращаться в колику, кристаллами наполняя укус.
Первые признаки заражения.
Всё внутри у девушки охладело и рассыпалось в осколки. Окунаясь в отчаяние, она постаралась отмахнуться от наивных надежд о возвращении. По щекам скатились слёзы, и Лирет вытерла их дрожащими руками. Такие эмоции сложно обуздать, так же сложно принять и скорую смерть. Девушка затравленно посмотрела на напарника.
Он ещё может вернуться в Гвальтзард. Он может вернуться живым, чтобы обо всём доложить генералу. А она теперь не сможет.
Для Лирет время медленно останавливалось.
Где-то снаружи ещё были сектанты и их верные питомцы. Они искали подбитых путников и скоро найдут их здесь.
Очень долго Лирет сидела возле парня и перебирала печати, пока недуг медленно охватывал её. Ей нужно было уйти отсюда поскорей, чтобы не навредить ему, когда рассудок покинет её голову. Девушка наложила на Седого мощную печать скрытности, которая оставалась на самый крайний случай. Что ж, судьба дала прекрасную возможность воспользоваться этой печатью. Остались печати барьерной огненной ловушки, в которую можно заманить сектантов и совершить сожжение. Лирет знала, что будет делать.
Она сняла футляр и положила перед собой. Пальцы робко потянулись к застёжкам. Дрожа от озноба, Лирет зажмурилась, услышав два щелчка. В нос ударил тонкий запах, пленяемый внутри футляра долгое время. Пахло тем далёким местом, которое было стёрто из воспоминаний, но всё ещё крепилось где-то на задворках памяти. Девушка смотрела на скрипку, как на дитя в колыбели. Лакированная дека чуть блестела в темноте. Лирет провела по ней пальцем, нащупав аккуратно вырезанное красивыми извилистыми буквами «Ви-Ви». Несколько раз девушка шёпотом произнесла это слово, будто пробуя блюдо, чей вкус был со временем забыт. Затем она достала смычок. Он бережно хранил на себе прикосновение давно ушедших дней. Девушка встрепенулась, выныривая из мыслей. Времени ударяться в прошлое теперь больше нет.
Лирет нашла в кармане клочок бумаги — использованный поездной билет — вынула источенный до размера
Седой медленно поднял ещё тяжёлые веки. Сознание неторопливо заползало в голову, когда он едва понял, что держит что-то в руке. Вначале он принял это за мусор, каким-то интересным образом попавшим ровно в ладонь, затем обнаружил, что от присутствия Лирет остался только скрипичный футляр.
Открытый.
Парень встрепенулся, будто внутри него натянулись струны и рвущиеся нити. Он внимательно посмотрел на помятый листок и сфокусировал зрение.
«Седой! (Вообще я хотела бы написать здесь твоё настоящее имя, которое не знаю).
Я смертельно ранена и уже, вероятно, умерла, но не переживай: я отвлекла внимание сектантов на себя и загнала их в ловушку — всё равно мне больше нечего терять. Этот футляр забери — может, генерал знает, откуда я. Хотелось бы вернуть его близким. Они должны знать, что меня больше не нужно ждать.
Спасибо, что был моим напарником. Пускай ты и такой себе парень, было где-то даже весело».
Седой растерянно возил взглядом по листку, будто слова были на ином языке. Отчего-то у парня даже задрожали руки. Он подполз к футляру и провел внутри рукой, как бы давая себе понять, что скрипки там действительно нет. Затем взгляд зацепился за неприметный листочек, приклеенный к внутренней стороне крышки.
«Верь, у тебя получится».
И ведь же он узнал этот почерк, узоры старательных юных рук.
А потом до него донесся плач скрипки, коснувшийся сердца невидимой холодной рукой.
— Дура, — проворчал парень.
Он швырнул клочок бумаги в сторону, подхватил футляр и на онемевших ногах бросился туда, куда вела нить мелодии. Он так никогда ещё не спешил.
Пальцы заскользили по струнам. Лирет волнительно вздохнула, стараясь насытиться воздухом перед своим уходом навсегда. Руки делали своё дело, в то время как разум едва осознавал этот талант. Каждый палец помнил жгучее прикосновение струн, и оттого девушку охватило щемящее чувство, будто прошлое стояло перед её закрытыми от отчаяния и слёз глазами. Мелодия просачивалась в закутки разума, нанизывая осколки воспоминаний и собирая их в единую цепь.
Это всё так было знакомо: ощущение скрипки, её плач, полностью копирующий мелодию, которая создавалась в душе. Тогда Лирет и поняла: «Иррайзер» забрал у неё нечто ценное.
Он забрал не только воспоминания, но и любовь к скрипке. Любовь к родной Ви-Ви. Всё это время девушка была уверена, что ненавидит играть на скрипке и хотела от неё избавиться.
Это всё не так. Неправда.
Чувство долга, военные знания и отчуждение прошлого — это всё было искусственным. В армии никому не нужны беглецы, одержимые мечтами.