Сияющий вакуум (сборник)
Шрифт:
— Простите меня! — неожиданно для самого себя сказал Филипп и сразу прикусил себе язык. Не стоило этого говорить. Ведь полковник еще не знает о том, что его ждет.
Полковник удостоил заключенного коротким взглядом. Филипп Костелюк смотрел в окно. Все в этом кабинете было таким же, как и раньше, хотя тот кабинет был глубоко в прошлом в Москве, а этот располагался в административном крыле центральной лунной тюрьмы. Все, кроме окна.
За окном над лунным плато, над владениями Виктора Фримана висел огромный мерцающий шар Земли, и все было залито его голубым сиянием.
— Почему вы не ликвидировали меня? — наконец справившись со своими чувствами, спросил Филипп. — Почему не расстреляли? Зачем вы держите меня здесь?
Наголо бритый череп полковника, как и все предметы в комнате, был нежно-голубым.
— Вы, Филипп Аристархович, слишком значительная фигура, и этот вопрос дискутируется на самом верху, — сказал он, немного подумав. — Вы гарантированы по крайней мере на ближайшие полтора года. Впрочем, не исключено, что вас и тогда не убьют, а просто прилепят на лоб новый пластырь. Ведь правда же, голова совсем не болит?
Филипп смотрел в окно. Он все понял и теперь ждал следующей фразы полковника. Он знал, что скажет полковник, и ему стало скучно.
— Вас, наверное, интересует, — продолжал Дура- сов, — почему шеф подразделения «Темп» оказался обыкновенным рядовым следователем в ведомстве Виктора Фримана? В каком качестве он здесь? Следователь? Дознаватель? Или что-то еще?
Филипп оторвал наконец взгляд от лунной пустыни и, глядя в глаза Дурасову, отрицательно покачал головой:
— Нет, не интересует. Я догадываюсь!
— А вам не кажется, Филипп Аристархович, — прикуривая новую сигарету и выпуская в лицо заключенного струйку вонючего дыма, медленным голосом продолжал Дурасов, — вам не кажется, что я слишком давно преследую вас? Вам не кажется, что вопреки официальному запрету у меня может возникнуть желание убить вас просто по собственной инициативе? Скажем, при попытке к бегству?
ИВАН КУРАВСКИЙ
На следующий день, проснувшись по общему звуковому сигналу и заняв свое место в строю, во время переклички Филипп еще сомневался в том, что проживет хотя бы ближайший час.
Может быть, произошла ошибка? Ведь не могли же его просто так бросить в тюрьму, без суда и следствия. Преступника, находившегося в розыске столько лет.
После переклички Филиппа вместе с остальными накормили завтраком. И он пошел по специальному прорубленному в скале коридору на работу в табачные оранжереи.
Здесь под куполом работали одновременно несколько сот заключенных. Здесь было жарко и душно. Основная работа состояла в срезании и упаковке табачных листьев.
Узенький белый транспортер, на котором лежали холщовые мешочки с листьями, двигался внутри стеклянной трубы, и изнутри оранжереи было видно, как эта прозрачная труба, извиваясь, под небольшим углом уходит вверх и упирается в серое здание тюрьмы.
Остро пахло табачным листом и потом заключенных. Сверкали длинные ножницы, расхаживали, помахивая дубинками-парализаторами, жирные охранники. И все время слышалось:
— Давай, давай, не отлынивай! Запишу тебя, без ужина будешь! Ну что встал? Что вылупился? В карцер захотел? В склеп?
Все это производило неприятное, тягостное впечатление, но работа, рассчитанная на калек, ведь многие здесь трудились одной рукой или стоя на костылях, для здорового человека не могла быть обременительной.
Индивидуальная поливка табачных насаждений, поиск и уничтожение сухих листьев — все это Филипп Костелюк проделывал с легкостью.
Уже на второй день у него после выполнения нормы образовался кусочек свободного времени. Присев возле прозрачной стены оранжереи, Филипп наконец-то смог полюбоваться знаменитым лунным паноптикумом.
Паноптикум, порожденный космическими посевами, был поистине величественным зрелищем.
В основном зерна, попадающие на Луну, гибли. Живая ткань не могла существовать при температуре, близкой к абсолютному нулю, в отсутствие почвы и атмосферы, но одно из ста тысяч семян все- таки прорастало.
Зерно прорастало, чтобы тотчас погибнуть. В результате возникали каменные фигуры.
Вся лунная поверхность была уставлена этими фигурами. Их хорошо было видно сквозь стекло купола: женщины в платьях различных эпох, женщины с тепловыми шлемами на головах, мужчины в латах, мужчины во фраках, мужчины в набедренных повязках, дети, животные, смешные машины, какая-то хитрая мебель, примитивные роботы с треугольными головами, деревья с большими плодами, теперь выглядевшие как каменные шары…
Все эти окаменелости еще раз подтверждали простую мысль: «Вселенная поразительно однообразна в своем выборе форм. Но то, что уже было избрано Аханом, отточено до полного совершенства».
Нужно было, воспользовавшись свободной минуткой, встать на колени и помолиться, но Филипп Костелюк просто прилип лицом к стеклу оранжереи, не мог оторваться. Фантастический музей на открытом пространстве лунной пустыни завораживал его.
Фигуры по ту сторону выгнутого стекла были начисто лишены цвета. Только черное и белое. Жесткий контраст. Если долго не отводить глаза, они начинали слезиться. Филипп промокнул рукавом лицо, и в эту минуту кто-то положил руку на его плечо.
— Лучше не смотреть. Лучше отойти.
Филипп обернулся. Рядом, так же как и он сам, на корточках сидел, белобрысый молодой человек в полосатом костюме заключенного.
— Вы недавно здесь? — сказал молодой человек. — Вы, наверное, еще не знаете порядков? Должен предупредить, если глазеть на пейзаж больше десяти минут, вам пропишут плетей. Теперь, по уголовному положению 2147 года, они имеют на это право. И поверьте, они им пользуются. — Дружелюбно улыбнувшись, молодой человек протянул руку и представился: — Иван Куравский!