Сияющий вакуум (сборник)
Шрифт:
Было известно, что еще в середине двадцать второго века по приказу Измаила Кински был построен аппарат, способный восстановить солнечные фильтры. Фильтры можно было восстановить, лишь наладив энергетический мост между марсианским гибким спрутом и четырьмя земными спрутами — океанами, что после гибели самого Марса стало практически невозможно.
По замыслу ученице двенадцатого тысячелетия, Филипп Костелюк должен был проникнуть на специальную базу Всемирного Банка, находящуюся во второй четверти двадцать второго века, и при помощи ЛИБа заставить Кински запустить аппаратуру.
— Вот планы базы, — раскладывая на столе невесомые кальки, исчерченные тонкими черными линиями, говорила Аджера. — Вам нужно все это как следует изучить. Самое опасное там — это так называемые «временные капканы». Мы не все их нашли.
— А что это — временные капканы?
— Варварская шутка. Если человек попадает в подобный капкан, его мгновенно отбрасывает на огромное расстояние в прошлое. И никогда не известно, насколько глубоко он провалится. Ни один из попавших в капкан еще не вернулся. Мы искали этих людей, но так глубоко в прошлом наши возможности очень ограничены. — Она набила следующую сигарету, помолчала, закурила и продолжала: — Кроме капканов, есть, конечно, и обычная охрана. Но здесь как раз просто. Ни пуля, ни сталь, ни луч облитератора не смогут причинить вам вреда. Вот это защитит вас.
Женская рука положила поверх кальки с планом большой розовый тюбик.
— Это крем-бронежилет. Вы намазываете свое тело и становитесь совершенно неуязвимы. Единственное неудобство — его уже никогда нельзя будет с себя снять, и, таким образом, вы никогда не сможете иметь потомство.
Бросив горящую сигарету вниз, Филипп Костелюк смотрел, как, рассыпаясь, уголек падает, как превращается в точку и исчезает.
— Мы предусмотрели, что вам это не понравится, — сказала Аджера. — Поэтому мы позаботились о продолжении вашего рода, Филипп Аристархович. Вашего сына мы взяли из разбитой банки лаборатории в конце пятого тысячелетия. Это произошло уже давно. Он вырос. Ему теперь уже сорок семь лет. Биологически он уже старше вас. Другого вашего потомка, Илью Самуилова, зверски зарубленного женщиной из зерна, в середине двадцать второго столетия мы подняли из могилы и оживили. Они оба останутся здесь, а вы, Филипп Аристархович, должны вернуться…
Высоко в белом просторном небе парили несколько человеческих фигур. Подняв голову, Филипп Костелюк наблюдал за ними, потом спросил:
— Когда я должен отправиться в прошлое?
— ЛИБ нестабилен, и наши ученые рекомендовали бы вам отправиться в ближайшие несколько часов.
СЕНТЯБРЬ 2147 ГОДА. НЬЮ-ЙОРК
Обнимая за талию Земфиру, Филипп висел в километре над верхними уровнями здания. Земфира дрожала. Филиппа тоже прохватывало ветром. Заранее надетый костюм начала третьего тысячелетия мало подходил для подобных воздушных прогулок. Аджера сказала:
— Если остались вопросы, задавайте их теперь. Мы больше никогда не увидимся.
— Как зовут моего сына? — спросил Филипп. Последнее, что он видел, была лукавая улыбка Аджеры.
— Дионисий, — донеслось до его слуха.
Никакого шумящего рефрижератора, никакого процессора «ПТ», смонтированного с бешено вращающимся движком.
В лицо будто пахнуло белым ледяным туманом, и Филипп Костелюк увидел себя стоящим прямо посреди грязной нью-йоркской улицы. Вокруг бешено проносились машины. Воняло бензином. Над головой было открытое небо. Солнце прыгало, как белая искра. Небо клубилось, как океан в шторм. Ухватив Филиппа за рукав, какой-то негритянский мальчишка пытался продать наркотические таблетки.
— У вас будет такой вязкий обморок, мистер, — настаивал он, — что ноги не выдерете из галлюцинации до конца жизни. Нет, мистер, правда. Проглотите розовую таблеточку и уже никогда не сможете отличить реальности от собственных сексуальных фантазий.
— Где тут ближайший храм артезианцев? — сунув в черную ладошку полдоллара, спросил Филипп. —
Я хочу помолиться. Проводи, получишь еще столько же.
— Мистер хочет к Богу! — восхитился негритенок. — Тоже товар. Пойдемте, я провожу вас.
В отличие от Москвы, ушедшей под землю, и Парижа, накрытого куполом, Нью-Йорк 2147 года выбрал комбинированный жесткий стиль. Город наполовину ушел под землю, превратившись в распахнутый с запада гигантский бункер, а наполовину оставался открыт посевам и солнцу.
Но ни одно зерно не долетало даже до крыши самого высокого небоскреба. Лучевые зенитки уничтожали посевы в воздухе. И круглые сутки в свете цветных рекламных прожекторов и лучевых вспышек над Нью-Йорком клубился чудовищный ревущий вихрь разлетающихся в пыль семян.
Наверное, несколько часов Филипп простоял на коленях в центральном храме Нью-Йорка. Храм был новенький, ультрасовременный, но Филиппа теперь не мог раздражить ни голографический жрец, ни ласково обмывающий и обтирающий ноги синтетический ковер, он молился, и ничто не могло помешать его молитве.
Прямо из храма они с Земфирой направились в гостиницу «Пиранья». Это было дешевое заведение на краю шоссе, при самом въезде в бункер.
Плешивый администратор в желтом пиджаке с кожаными заплатками на локтях долго слюнявил старенькие двадцатидолларовые купюры. Потом кивнул и снял со щитка ключ от номера.
Лифт не работал. Номер располагался на седьмом этаже. Они поднялись по лестнице. Расплачиваясь фальшивыми долларами, изготовленными в восьмом тысячелетии, Филипп Костелюк испытал легкое угрызение совести. И это было совсем новое чувство.
Запершись в номере, он лег на постель. Земфира в ванной пустила воду, и шум воды смешивался с постоянным шорохом разрывающихся в воздухе семян.
Филипп лежал с открытыми глазами, смотрел в потолок, но ему было очень трудно сосредоточиться и избавиться от вдруг нахлынувшего острого чувства чужого стыда.
После того как ЛИБ перешел на новый режим работы, казалось, не Филипп Костелюк пользуется прибором, а прибор пользуется Филиппом.
ЛИБ впервые требовал от своего обладателя выполнения желаний окружающих людей. Филипп Костелюк против воли переживал вместе с ними, против воли испытывал их страсти и также против воли жаждал воплотить их тайные вожделения.