Сизые зрачки зла
Шрифт:
К праздной жизни за казенный счет Вано привык быстро и находил в ней немало приятного, и все у него складывалось совсем неплохо, пока хозяин трактира по секрету рассказал ему последнюю новость: два самых крупных имения в округе объединяются, поскольку их хозяева вступают в законный брак. Это оказалось катастрофой. Даже не представляя, что станет делать, Вано кинулся в Солиту, но проделать сразу такой путь верхом не смог и заночевал в уездном городке. Лучше бы он этого не делал: все равно так и проворочался без сна в крохотной комнатенке над трактиром. На кону стояла его карьера, он должен был сорвать эту свадьбу,
Дорога наконец-то вывела на знакомый косогор – Солита лежала рядом. Вано пришпорил коня и поспешил к флигелю графини. Он спрыгнул с коня и, бросив поводья, взбежал на крыльцо. Дверь оказалась не заперта, но комнаты были пусты. Куда все подевались? Вано вывалился на улицу, но усадьба как будто вымерла. Печерский вскочил на коня и поскакал к выстроенным между барским домом и садом службам. По крайней мере, в конюшне явно теплилась жизнь: дверь ее была распахнута, а изнутри слышались мужские голоса. Вано вбежал туда и увидел трех конюхов в компании с почти пустой четвертью мутного самогона. Мужики попытались подняться, но с перепугу получилось это у них не сразу.
– Где графиня? – гаркнул Вано.
– Так известно где, в церкви, – комкая в кулаке шапку, сообщил самый старший из выпивох.
– Но заутреня давно кончилась, может, она куда поехала? – напирал Печерский.
Мужики расплылись в блаженно-хмельных улыбках и, как глиняные коты, затрясли головами.
Не, не, барин, – заблеяли они, а потом, перебивая друг друга, донесли до Вано ужасную правду: его несостоявшаяся невеста два часа назад обвенчалась с князем Горчаковым.
Удар оказался силен, однако Иван Печерский получал и не такие. Не вышло с первого раза? Получится со второго, просто придется побольше повозиться, ведь мишеней стало на одну больше.
Свадебный обед подходил к концу. Милейшая попадья Анна Ивановна так старалась поразить гостей изобилием вкусных местных деликатесов, что во главе целого взвода дворовых баб простояла у плиты целых два дня. Искушая взор и желудки, перемены блюд следовали одна за другой, однако приглашенные не могли столько съесть. Их оказалось слишком мало – только члены семьи и домочадцы. Из посторонних позвали лишь Бунича и Щеглова. Конечно, исправник изрядно раздражал Льва Давыдовича своим занудством и въедливостью, но куда же от него теперь деваться, коли жених по непонятным причинам прямо-таки прикипел к Щеглову.
«Своего ума не хватает, приходится за чужой цепляться», – раздраженно философствовал Лев Давыдович.
Впрочем, даже неприятное соседство не могло испортить великолепного настроения Бунича. Он с иронией отметил изумление на лице новобрачной, когда та увидела его церкви. Милая Вера искренне считала, что своим отказом разбила ему сердце. Наивная! Слава Богу, что она это сделала – освободила его от опрометчиво сделанного предложения. Вот, что значит, Господь отвел: пожалели на небесах Леву Бунича! И теперь он рассчитывал бросить всю свою ловкость и обаяние на завоевание истинного сокровища, счастья всей своей жизни – Вероники ди Сан-Романо.
Лев Давыдович сам назначил себя распорядителем праздника. Сегодня он был в особом ударе: остроты его сыпались, как из рога изобилия, комплименты выходили один цветистее другого. Но на самом деле он старался лишь для единственного ангела. Судьба вернула ему первую любовь, и его ангел вновь оказалась пятнадцатилетней, как будто и не было всех этих бесконечных лет. Только бы ничего не испортить, не наделать ошибок!
Бунич глянул на Веронику. Запрокинув голову, она звонко смеялась, а он не мог оторвать взгляд от ее белоснежного горла. Сладкой мукой было смотреть на эту чаровницу.
«Потерпи, любовь моя, – мылено попросил он и пообещал: – я зацелую тебя с ног до головы, ни кусочка твоей белоснежной кожи не пропущу».
Чей-то взгляд кольнул Льва Давыдовича: его пристально разглядывала новоиспеченная княгиня Горчакова. Этого ему только не хватало! Бунич расплылся в улыбке и любезно поклонился хозяйке дома, та сразу смутилась и отвела глаза. Вот уж чего ему не нужно, так это преждевременного внимания со стороны родственников Вероники. Все должно остаться тайной, никто ничего не должен знать до той поры, пока он не увезет свою юную избранницу, ну а после венчания Горчаковы уже никуда не денутся.
«О чем только думает новобрачный? – окончательно разозлился Бунич – другой бы еще час назад увел жену в спальню. Что за манеры?!»
Хозяин дома как будто услышал его подсказку: князь наклонился к уху жены, и та заалела, как маков цвет.
«Иди те же, – мысленно поторопил их Лев Давыдович, – сколько можно копаться?»
Но его терпение еще с полчаса подвергалось испытанию: невеста кидала букет. Обычай этот, привезенный из покоренного Парижа, в другой раз позабавил бы его, но сейчас он суеверно замер, надеясь, что букет поймает его суженая. Чуда не произошло: пучок фиалок в кружевной оборке достался коломенской версте – Марфе, и единственным утешением Буничу послужил лишь уход новобрачных. Как только за ними закрылась дверь, Лев Давыдович поспешил к своей синеглазой мечте. Вероника вместе с другими девушками шутливо поздравляла Марфу. Бунич присоединился к этому цветнику, выразил свое восхищение удачей дочки управляющего, а потом провозгласил:
– Мадемуазель Вероника, вы необыкновенно похожи на свою маменьку – одно лицо и, как я вижу, одна душа.
Глаза девушки мгновенно засветились счастьем, и Бунич понял, что его стрела попала в цель. Немного усердия и везения и такая же теплая зведная ночь станет брачной и для него.
Глава 21
Бархат тихой теплой ночи накрыл Полесье. Перламутровый месяц повис над пышными кронами цветущих яблонь. Взявшись за руки, молодожены шли через сад.
– Это здесь, – шепнул жене Платон.
Впереди показался небольшой двухэтажный дом, лунный луч посеребрил его стены, в окошках слабо горел свет – похоже, от одиноких свечей – не домик, а сказочное убежище! Они поднялись на крыльцо, и он предупредил:
– Я перенесу тебя через порог.
Платон толкнул темную дверь и внес свою жену в дом. Вера даже не успела осмотреться, как он взбежал по лесенке на второй этаж и вошел в большую полутемную комнату. Она оказалась спальней. Платон усадил жену на кровать и, сев рядом, потянул с плеч форменный колет. Он остался в белой рубашке, и когда вновь обнял Веру, прохладный шелк его рукава скользнул по ее открытой коже. Она напряженно ждала продолжения, но муж не спешил.