Сизые зрачки зла
Шрифт:
– Как прикажете доложить?
– Князь Горчаков, супруг Веры Александровны.
Лицо слуги мгновенно сделалось красным, как свекла, но он побоялся переспросить и нерешительно затоптался у двери.
– В чем дело? – поинтересовался Платон, и дворецкий, судорожно кивнув, проскользнул в комнату.
Через мгновение он вернулся и с поклоном распахнул двери перед гостем. Горчаков вошел в небольшой уютный кабинет, где, откинувшись на спинку кресла, сидела бледная как полотно графиня Чернышева. Увидев гостя, она сделала над собой усилие и поднялась ему навстречу.
– Здравствуйте,
Платон поздоровался, но не решился поцеловать теще руку, складывалось такое впечатление, что та смотрит на него, как на привидение.
«Вольно же было так шутить, – пожалел Горчаков, – теперь расхлебывать придется».
Он послушно опустился в предложенное кресло и, видя растерянность хозяйки дома, попытался взять разговор в свои руки:
– Софья Алексеевна, я приехал по поручению Веры – узнать, получили ли вы деньги, переданные от ее имени.
– Да, получила, – графиня как будто пришла в себя и нерешительно спросила: – вы представились ее мужем. Как это понимать?
– Мы с Верой Александровной поженились три недели назад. Она оказала мне честь, приняв мое предложение. Я не оставил бы жену, если бы не необходимость быть в столице во время суда над нашими родными. Вера осталась в Полесье. Наши имения теперь объединены, она продолжает добывать соль и присмотрит за моими пятнадцатилетними сестрами.
В полной растерянности, графиня молчала. Поняв, что теща сейчас спросит о том, где письмо от ее дочери, Платон поспешил изложить свою версию:
– Вера отправила вам письмо вместе с деньгами, а остальное поручила мне рассказать на словах.
Он в подробностях изложил все последние события, начав со встречи в Смоленске и закончив свадьбой, и, желая окончательно успокоить графиню, сообщил:
– Я уважаю стремление Веры быть опорой своим близким и считаю, что ваше семейство вполне может обойтись без удушающей «помощи» Александра Ивановича Чернышева. Я сделаю все, что нужно, чтобы тот никогда не стал опекуном ваших дочерей, и помогу вашей семье вернуть из-под ареста их приданое.
Софья Алексеевна всматривалась в лицо своего новоявленного зятя. Она видела его явное смущение, слышала сбивчивость в как будто отрепетированной речи. Что в действительности связывало ее дочь с этим красивым и сильным мужчиной? Неужели брак-сделка? Неужто Вера пошла на это? Сообразив, что все не так однозначно, как пытается ей внушить свежеиспеченный зять, графиня решила докопаться до правды, и начала допрос:
– Ваши резоны мне понятны, но для моей дочери то, что вы рассказали, – слишком незначительные причины для замужества. Неужели моя Вера не заслужила хотя бы восхищения? В ваших словах – лишь прагматизм и обоюдные выгоды. Мне не нужно этих выгод ценой счастья дочери!..
– Я в восторге от Веры, – удивился Платон, – для меня это абсолютно естественно. Как можно не восхищаться такой красивой и умной девушкой? Любой мужчина не устоит перед ней. Я думал, что вы это понимаете, поэтому и не говорил о том, что для меня – само собой разумеется.
– Возможно, для мужчины это и естественно, но любая мать хочет убедиться, что ее дочь ценят так, как она того заслуживает.
Софья Алексеевна хотела сказать слово «любят», но не решилась. Слишком мало она знала этого красавца-кавалергарда, а самое главное – панически боялась увидеть иронию в его глазах, когда тот услышит слова о любви. Современная молодежь теперь стала странной. В моду вошли иронический пессимизм и скучающее высокомерие, и, ослабив напор, графиня решила перевести разговор в деловое русло.
– Правильно ли я информирована, Платон Сергеевич, что вы сдаете полк по требованию генерал-лейтенанта Чернышева?
– Да, это – его условие.
– Я нахожусь в более сложной ситуации: мне он никаких условий относительно сына не поставил, хотя я сама все отдала бы ему за обещание освободить Боба.
– Он не поставил вам условий потому, что и так надеется все получить.
– Я знаю, – призналась Софья Алексеевна.
Горчаков как будто почувствовал почву под ногами и поспешил предложить:
– Я мог бы стать опекуном двух ваших младших дочерей.
Но теща перебила его:
– Вера говорила вам, что я собираюсь уехать за сыном туда, куда его отправят? – спросила она.
– Да, жена сказала мне о вашем решении, я не знаю, разумно ли это, но вы имеете право поступить так, как считаете нужным. В любом случае, ваши дети останутся под моей защитой.
Софья Алексеевна надолго замолчала, а затем тихо спросила:
– Вы будете любить мою старшую дочь и беречь младших?
– Обещаю, – твердо ответил ей зять, и графиня поверила. Она давно научилась различать фальшь в людских речах, а сейчас ответ показался ей абсолютно искренним.
– Хорошо, – кивнула она и предложила: – Пойдемте обедать, а я пока вызову нотариуса, чтобы он подготовил нужные документы.
За обедом хлебосольное московское сердце Софьи Алексеевны радовалось: зять ел с удовольствием изголодавшегося в дороге человека. Житейский опыт давно подсказал графине, что к мужчине с хорошим аппетитом всегда легче подобрать ключик в семейной жизни, чем к худосочному зануде. Похоже, что ее умнице-дочке повезло: Верин муж оказался богатым и знатным, он не был юнцом, но и до старости ему было очень далеко, он был красив, силен, искренне восхищался женой и сам хотел стать опорой семьи Чернышевых. Этот брак оказался подарком судьбы, и, самое главное, он подоспел в самый нужный момент!
«Спасибо тебе, Господи, – мысленно поблагодарила Софья Алексеевна, – за мою Веру и за других детей тоже».
Вечером, передавая зятю бумаги, графиня подумала, что вручает тому судьбу своей семьи, но уже ни тени сомнения у нее не осталось. Она знала, что это – рука провидения.
Сразу по приезде в столицу, Платон отправил Чернышеву записку, прося о встрече. Он думал, что ответ привезут не скоро, и очень удивился, когда в его квартиру вдруг прибыл порученец от генерал-лейтенанта – до измождения худой лысоватый чиновник в зеленом вицмундире.