Сизые зрачки зла
Шрифт:
Платону казалось, что ямская карета просто ползет. Вроде бы и тройка была свежей, а дорога – сухой и твердой, но Хвастовичи почему-то не становились ближе. В ожидании встречи с женой он извелся, а неопределенность в их отношениях подпитывала его хандру.
«Вера должна была понять, что я не хотел оскорбить ее, – вновь и вновь уговаривал он себя, – я, как любой нормальный муж, порадовался тому, что первая любовь моей жены оказалась наивной мечтой, а не серьезным чувством».
Все было так, да только теперь это мало утешало. Платон уже
Экипаж резко свернул, и Горчаков выглянул из окна. Это оказался тот самый поворот, где в ночь нападения он простился с Верой. До дома оставалось – рукой подать.
– Вот и приехали, – пробормотал Платон и ощутил предательскую дрожь века. Он волновался, даже боялся, но ни за что на свете не повернул бы обратно. Он был боевым офицером, пусть и отставным, и хотя вместо мундира кавалергарда его плечи теперь облегал сюртук от лучшего французского портного, сердце под серым сукном билось прежнее. Он пойдет – и победит, и это окажется самой главной победой в его жизни!
Кони стали у крыльца главного дома. Тут же подлетел дворовый мальчишка и распахнул для барина дверцу. Платон вышел и сразу спросил:
– Барыня где?
– Она на шахте, еще не возвращалась, а барышни в Солиту поехали, смотреть на новый дом, – обстоятельно объяснил паренек.
– Скажи на конюшне, чтобы мне Гермеса оседлали!
Расплатившись с ямщиком, Платон взбежал по ступеням крыльца и отправился в свою спальню. Толкнув дверь, он сразу понял, что комната изменилась: на туалетном столике лежали гребни и щетки с малахитовыми ручками, а у самого зеркала стояла такая же круглая шкатулка. Затаив дыхание, Платон приподнял украшенную золотой бабочкой крышку, и сразу уловил нежный запах. Внутри лиловым пухом рассыпались засушенные головки фиалок.
– Господи, спасибо! – обрадовался он.
Быстро разыскав в шкафу охотничий сюртук, он натянул высокие сапоги и спустился вниз. Гермес уже горячился у крыльца, считая ниже своего достоинства подчиняться дворовому мальчишке. Увидев хозяина, конь тихо заржал и потянулся к нему.
– Вези меня к своей хозяйке, старина, – попросил Платон и вскочил в седло.
Проскакав по широкой дуге, Гермес, вылетел со двора и свернул на липовую аллею. Миновав овраг, князь взял левее, и, объезжая сжатые поля, направился к темнеющему на горизонте перелеску. Он не погонял коня, но тот, чувствуя нетерпение хозяина, сам летел изо всех сил. Наконец они свернули на просеку и через пару минут остановились у шахты. Здесь оказалось на удивление тихо. У коновязи ожидали седоков три коня, а у платформы, где обычно выгружали соль, беседовали Марфа и Татаринов, больше никого не было. Услышав стук копыт, оба управляющих обернулись. Узнав хозяина, Татаринов приветственно помахал рукой, а Марфа даже сделала что-то вроде легкого реверанса.
– Добрый вечер, – поздоровался Платон, он спрыгнул с коня и подошел к управляющим, – а где княгиня?
– Она за щенком спустилась, ваша светлость, – объяснил Татаринов. – Мальчишка, что за ним смотрит, вновь упустил собаку, вот Ричи и прибежал за хозяйкой. Он ее по запаху всегда находит. Я предлагал поймать щенка, да Вера Александровна говорит, что он мне в руки не дастся.
– Понятно, – кивнул Горчаков и, посмотрев на большое металлическое кольцо с ключами в руках у Марфы, уточнил: – это от здешних дверей?
– Да, но нужно будет только замкнуть спуск в шахту. Все кладовки и сараи уже заперты, завтра здесь никого не будет, все работают в поле.
– Оставьте мне ключи, а сами езжайте отдыхать, – предложил Платон. – Я спущусь за княгиней и помогу ей, а потом мы вместе вернемся в Хвастовичи. Когда своих коней забирать будете, Гермеса привяжите, пожалуйста, рядом с Ночкой.
– Хорошо, – кинув выразительный взгляд на Татаринова, с готовностью согласилась Марфа. Управляющий намек понял: он тут же забрал из рук князя повод и повел Гермеса к коновязи. Платон уточнил у Марфы:
– Фонарь там есть?
– Даже два: большой – на шесть свечей – внизу в первой камере у лестницы стоит, а ручной княгиня с собой взяла.
Платон подошел к зияющему жерлу шахты. Теперь вход в нее был защищен высоким навесом, всю землю вокруг забрали дощатым настилом, а в темную глубину убегала крепкая лестница с перилами из тонкого бруса.
– Умница моя, – пробормотал Платон, восхищаясь деловой хваткой своей жены.
Он спустился вниз. Тяжелый кованый фонарь у основания лестницы освещал большое помещение с сероватыми стенами. Три туннеля зияли чернотой на противоположных стенах. Платон вгляделся во тьму, пытаясь различить огонек фонаря, но ничего не увидел.
– Велл!.. – закричал он. – Ты где?
Из левого туннеля донесся далекий лай собаки, а следом отозвался чуть слышный голос жены:
– Я здесь!..
Вынув из фонаря одну свечу, Платон шагнул к левому туннелю и вдруг почувствовал под ногой что-то мягкое. Он пригляделся и увидел, что у стены лежит кусок жареного цыпленка. Две толстенькие ножки и остаток хребта расплющились под его сапогом, а верхней части у цыпленка не было.
«Ричи откусил, – определил Платон и улыбнулся, но тут же спросил себя: – Интересно знать, кто же это жареными цыплятами в шахте разбрасывается? Явно не мужики!»
Он уже хотел свернуть в туннель, когда над его головой что-то зашипело, а потом затрещало. Платон поднял голову, и ужаснулся: выскочив из туннеля и огибая камеру с двух сторон, вдоль потолка змеились струи огня. Пламя плевалось искрами. Такое Платон видел не раз, да только это всегда было на войне. Так по запалу к пороховым зарядам бежал огонь.
– Кто здесь? – вновь раздался голос жены, теперь она была совсем близко.
– Велл, беги! – закричал Платон и кинулся в туннель.
Свеча в фонаре подсвечивала силуэт идущей ему навстречу женщины. Та вела на поводке голенастую собаку. Платон в два прыжка преодолел разделяющее их расстояние, вырвал поводок из руки жены и, крепко сжав ее ладонь, кинулся бежать.