Скалаки
Шрифт:
Теперь все было покрыто снегом, и лишь темная скала выделялась на белом фоне; молодая ель, вросшая корнями в скалу, склоняла свои ветви под тяжестью снега. От дома к речке, извиваясь змейкой, сбегала узкая тропинка, по которой ходили только обитатели усадьбы. Летом ветви деревьев и кустов прикрывали ее зеленым навесом. В окрестности мало кто знал об этой тропинке.
Внизу под обрывом, на маленькой лужайке, у излучины реки примостилась убогая лачуга. Старый клен и темные ольхи прятали ее в своей густой листве. Покосившиеся от старости стены не белели среди темной зелени, и золотые лучи солнца не отражались в ее окнах. Слежавшуюся соломенную крышу зеленым ковром покрывал мох. Тут было хорошо только весной и летом, когда ласточки вили
В 1627 году усадьба «На скале» опустела. Владелец ее не смог выполнить крепостные повинности, ему не на что было содержать жену и детей и нечем было кормить скотину. На следующую осень в усадьбе все же появился хозяин. Вначале никто не знал, откуда он пришел.
— Этот тоже скоро уйдет,—поговаривали немногочисленные жители, еще оставшиеся в некогда многолюдном селе. Однако новый хозяин не ушел. И над скалой по-прежнему подымался дымок, а в окнах вечерами мерцал свет.
Новый хозяин проявил большое мужество, поселившись в запущенной, покинутой крестьянской усадьбе. В те времена самый бедный крестьянин, получив большой участок от помещика, считал это несчастьем и умолял своего господина сжалиться над ним и отдать хозяйство кому-нибудь другому.
Нового обитателя усадьбы «На скале» звали Ира Скалак. Однако вскоре стало известно, что имя это не настоящее, и вначале Скалаку не доверяли. Но постепенно он завоевал доверие и уважение односельчан и стал одним из первых людей на селе. Не осталось тайной и то, что в начале 1628 года Ира Скалак участвовал в опоченском крестьянском восстании. Необученные и плохо вооруженные повстанцы были быстро разбиты дворянами, которые призвали на помощь императорского генерала, жестокого Дона Мартина де Хуэрта. Он овладел городом Нове Место на реке Метуе и замком, в котором забаррикадировались восставшие, и разогнал их. Вожаки были схвачены и жестоко наказаны.
Об участии Иры Скалака в этом восстании имелись записи и в протоколах судебного следствия в Опоченском замке и в семейной книге Скалаков. В них содержались одни и те же сведения, но по-разному истолкованные. Протокол гласил, что Ира Скалак, со своим братом Микулашем, «совращал чернь на бунт и тем учинил, а также что он был мятежником, восставшим против милостивых господ, и что совместно с другими бунтовщиками участвовал в ограблении и разорении Новоместского замка. А на переплете старой книги, семейной реликвии рода Скалаков, сын Иры, Микулаш, записал, что его отец был среди недовольных, восставших против господ. И что он был ранен, пойман и вместе с братом Микулашем и другими подвергся жестоким истязаниям.
Брата его Микулаша колесовали, а для Иры, в виде особой милости, наказание было смягчено: ему отрезали уши и на спине выжгли клеймо. Он убежал из Опочена и поселился в селении Ж. Находского панства, в усадьбе «На скале». Хотя и было известно, что он обезображен и клеймен, это не помешало ему снискать уважение соседей и даже покорить сердце одной девушки, которая согласилась стать его женой. Потомки Скалаков продолжали жить «На скале». Дух предков переходил от отца к сыну, и каждый из них черпал силу и утешение в книге, которая была тайной семейной святыней.
Миновали ужасы Тридцатилетней воины, наступил новый век, а войнам все не было конца. Села исчезали, от них и следа не оставалось. Крестьяне бежали с насиженных мест, а их сыновья, как пленные рабы, проливали кровь на далеких полях сражений.
Род Скалаков удержался «На скале». Они терпеливо сносили все тяготы крепостничества и страдания, причиняемые прусскими войнами; казалось, они утратили силу и отвагу своего предка, а жестокое рабство притупило их умы. Предание о геройстве первого Скалака изгладилось из памяти односельчан, и они уже не видели в его потомках своих защитников. Только благоразумие, доброта и знание священного писания остались в их роде,— этим и продолжали отличаться Скалаки от остальных жителей села.
В последние годы Семилетней войны самым старшим из Скалаков был Ира. Он-то и вынужден был подстелить последнюю солому своей последней коровы господским лошадям и засыпать им остатки муки и отрубей — последнее пропитание своей семьи. Он вел хозяйство вместе со своим единственным рано овдовевшим сыном Микулашем, молодая сестра которого, Мария, заменила мать его маленькому сыну Иржику, тому храброму мальчику, так смело заступившемуся за свою Рыжуху.
В этот вечер Микулаша не было дома. Еще пополудни возле усадьбы остановился отряд заблудившихся гусар генерала Фестетича. Гусары заставили молодого хозяина отправиться с ними, показать дорогу на Броумов. Несмотря на метель, ему пришлось бежать рядом с лошадьми, ибо командир венгерских гусар подгонял его саблей.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«ПРОПОЙТЕ НАМ ИЗ ПЕСЕН…»
ПСАЛОМ 137 (136)
Когда старый Скалак вошел в избу, один из приезжих сидел у стола подле большой печки; другой, тот, что отобрал у бедного крестьянина последние припасы, стоял в стороне, все еще не снимая плаща.
Кисть с известкой никогда не касалась деревянных стен избы. Бревенчатый потолок потемнел от копоти. Справа от двери на старинной полке стояли пустые миски. На стенах никаких украшении, ни одной картинки. Пол был похож на утоптанное гумно. Низкие окна снаружи закрывались двустворчатыми ставнями. В черном деревянном светце, стоявшем неподалеку от стола, красным пламенем горела сосновая лучина. Обгорая, ее конец чернел и закручивался.
Широкий теплый плащ, развешанный на жердочке возле печки, образовал балдахин над молодым господином. Камердинер приказал хозяину развести огонь. Крестьянин бросил в печь сухой хворост, поджег его лучиной, и дрова мигом запылали. Тогда слуга достал из своего плаща сверток, развернул его, выложил на глиняную тарелку, поданную крестьянином, большой кусок мяса и предложил своему господину. Молодой человек был приятно удивлен.
Как только камердинер снял плащ, старый крестьянин, стоявший у стены за печкой, сразу вспомнил этого «пана». Он часто видел его в Находеком замке, когда ходил по вызову управляющего поместьем, и теперь узнал это мрачное лицо с тупым носом и бесцветными маленькими глазками. Камердинеру было лет за тридцать; высокого роста, широкий в плечах, он всем своим видом больше напоминал сурового солдата. Когда он обращался к своему господину, на его лице и во всех движениях появлялись подобострастие и рабская угодливость. Серые глаза выражали преданность, толстые губы расплывались в сладкой улыбке, обнажая крупные белые зубы.
Молодого пана, сидевшего за столом лицом к печке, Скалак не знал. Несомненно, это был высокопоставленный гость хозяев замка. Старик судил об этом по особой услужливости камердинера и по одежде незнакомого пана. Бледное худощавое лицо молодого человека с орлиным носом было красиво. Из-под густых изогнутых бровей смотрели холодные глаза. Над губой и на подбородке еще не пробивался пушок. Белый парик с косой скрывал его волосы. Стройную, хрупкую фигуру тесно облегал мундир тонкого темно-красного сукна, под которым виднелся дорогой расшитый камзол, доходивший до узких бедер. На ногах были лосины и высокие, до колен, сапоги с серебряными шпорами. Великолепная шпага, которую камердинер отстегнул от пояса господина, стояла неподалеку от стола. Молодому пану было не более семнадцати лет, но выглядел он гораздо старше.