Скалолаз
Шрифт:
Шеель посмотрел на Сергея:
– «Крыша» – твои ровесники, в коже, в спортивных шмотках, кулаки, как помойные ведра, головы – не лучше, на джипах. Ты не поверишь, Курочкин, я приехал на задрипанной «Волге». Мне – под пятьдесят. Я показал им дорогу: прямо и направо, желательно не оглядываться. На джипах, говорю, доедете. Они не поняли. Хорст, Мартин, Дитер – всем за тридцать, у каждого автомат. Мы решили проблему с «крышей» просто – расстреляли бандитов, и все. – Шеель повернул голову к Кроужеку. – Вот тогда, Мирослав, я и взял тебя за руку и вел четыре года.
Сергей нетерпеливо перебил немца:
– Мне это очень хорошо знакомо. У нас, в России, пальба идет не хуже, чем у вас. И посты занимают примерно тем же методом. Но
– Он этого не хотел.
Сергей закатил глаза:
– Он наводчик? Координатор?
– Да. И очень хороший. Ему не хотелось платить нам из собственного кармана, так он придумал нам работу, за которую мы сами платили ему проценты. Он давал нам наводку, мы брали заложников, нам приносили деньги. С его информацией это раз плюнуть. Расклад вплоть до секунды. И он вне подозрений. И опять же в этом была моя заслуга. К примеру, Мирослав дает наводку на своего друга. Я ему говорю: после случившегося не рвись высказывать свои сожаления первым. Потому что люди не дураки, такой расклад мог дать только близкий, хорошо знакомый человек. Вот он и ходил утешать где-то в середине: узнал, мол, но ты извини, много работы. А подозрения обычно падали на тех, кто приперся соболезновать одним из первых.
Сергей остановил немца жестом руки:
– Ты стратег, Ларс, молодец! Тебя я больше остальных знаю. Но ты все же объясни: вот он – наводчик, зачем он тебя-то за собой в горы потянул и давал на себя наводку? Он что – больной?!
– Он не тянул меня за собой в горы.
– Но наводку он тебе давал?
Шеель согласно кивнул:
– Давал. Где остановились, какая погода, где задержатся на день, в какой палатке у них рация. В общем, все, что мне было необходимо. У нас с ним была связь. Ровно в десять часов вечера. Он связывался со мной, я расспрашивал его, он мне отвечал.
Сергей повторился:
– Он больной?
– Нет.
– Тогда я больной. – Парень потрогал голову. – Новак, ты больной? А ты, Доктор? Тоже нет? Тогда для начала ответь мне, почему тебя зовут Доктором. Может, тогда я пойму?
Кроужек упорно молчал. Слово опять взял Шеель:
– Это я назвал его так. Причем совсем недавно. Мирослав сообщил мне, что ему поручено курировать вопросы по здравоохранению. Я в шутку назвал его доктором. И это прозвище как-то приклеилось к нему.
– Так, все равно непонятно. – Сергей медленно прошелся перед вице-премьером. – Вот он, доктор, идет по горам и не хочет, чтобы его похитили. Зачем тогда он тебе обо всем рассказывал, а, Ларс?
– Я сам его просил об этом. Мне, мол, интересно, скучаю по горам и прочее. Он и звонил мне, соединяясь по магнофону – это автономная связь. О ней он сам мне рассказал, а я очень хорошо знаю этот аппарат. Я еще в Чехии объяснил Мирославу, как можно соединиться со мной, используя только клавиатуру рации – никаких, говорю, кодов городов и процедур клонирования. Я ему дал номер, по которому он связывался со мной. Он звонил мне в Чехию. Но это он так думал. А я был от него всего в нескольких километрах, смотрел на нашу с ним гору.
Ну вот и все. Сергей наконец все понял – в одну секунду, дивясь изобретательному уму Шееля. Он посмотрел на сгорбленную фигуру Мирослава Кроужека и равнодушно спросил:
– Как он тебя, а?..
И уже чуть разочарованно спросил у Шееля:
– А зачем он вывел из строя магнофон?
– Его никто из строя не выводил. Просто я видел, что Хорст рехнулся окончательно, постоянно гадая, кто же Координатор. Накануне операции я сказал ему: «Координатор вывел рацию из строя». Хорст совсем спятил, заподозрил Алину. А вообще, Мирослав стал очень жадным последнее время. Чем больше денег, тем он становился жаднее. Я воспользовался его гениальной идеей отпраздновать день рождения в горах и поставил перед собой три задачи: посмотреть на свою гору, прилично в последний раз заработать и наказать Мирослава. И он не способен был догадаться об этом. Хотя я проявлял довольно подозрительный интерес к его предстоящему походу. Но он за четыре года привык видеть во мне послушного исполнителя, не более. Для него это был шок, когда два дня назад он увидел меня. Но соображает он быстро: пять секунд – и он хлопнулся в обморок. Для нас он – идеальный заложник. Ни у кого не надо просить выкупа за него. Только привести его в банк в одной из подходящих для нас стран. Разумеется, мы выбрали Китай, а не Северную Корею…
А Мирослав потому так легко согласился на выкуп, что мое внезапное появление просветило его мозги: компромат. Даже раскаленное железо не делает человека таким сговорчивым, как компрометирующий материал на него. Без досье на такого влиятельного человека я бы не предпринял столь дерзкого мероприятия. И он понял это до того, как в ужасе произнес мое имя в промежуточном лагере. Я мог бы еще в Чехии путем шантажа потребовать у него деньги. Но он был бы в безопасности и мог пойти ва-банк: давай, Ларс, я потеряю власть, но ты останешься без денег. Плюс я терял «крышу» в госбезопасности Чехии. А мне это до поры до времени было не на руку. Но если уж совсем честно, то компромат я держал не с целью выкупа. Просто мне представился случай взять Мирослава. Объемистый пакет, включая магнитофонные и видеозаписи, стоит тех денег, которые я запросил с него. Но главное, для чего я записывал наши с ним беседы, – это крайний вариант, это моя свобода. Прав был один негодяй, когда говорил, что КГБ – это Ватикан. И ему важнее заполучить досье на третье лицо государства, чем видеть лицо террориста за решеткой. Как – детали этого обмена мною полностью продуманы. И поможет мне в этом тот же негодяй, Йозеф Янчула. А ты, Курочкин, напомнил мне об одном подарке. Меня, террориста, вы втихаря обменяли на какую-то мелкую сошку. Это мой козырь, и я буду им биться. Эту информацию подтвердит тот же Янчула и его близкий товарищ, который все еще работает послом в Москве. Кто знает, может быть, сверху я потребую вознаграждение.
Шеель вдруг переменился в лице. Он не без оснований подумал о том, что эта операция длилась четыре года и завершилась не в его пользу. Четыре года назад он взял Кроужека под защиту, видел завтрашний день, который любил за его непорочность, но не видел дня сегодняшнего. И виновником трагедии стал этот русский парень. Четыре года он преследовал его и своего добился: «Красного спасения» больше не существовало. Он упорно не хотел признавать того, что бригада развалилась ровно в тот день, когда он взял Кроужека под свою защиту. Он попал в колею и не смог выбраться из нее. Он перебрал в уме товарищей. Дитер Лемке: «Лотхен, привет, дорогая!» Мартин Вестервалле: «Здравствуй, братишка!» Йохан Фитц: «Мама…» Нытики.
– Мне бы такого парня, как ты, Сергей, – неожиданно сказал он. – У тебя еще есть шанс остаться со мной. Ты поможешь мне, я помогу тебе. Двадцать пять миллионов долларов…
При этих словах Новак напрягся. Его руки крепче сжали автомат. Он глянул на Шееля, потом перевел взгляд на Сергея Курочкина. Он без особого труда представил следующую картину. Он выходит из машины и полной грудью вдыхает малярийный воздух долины. Для него эта атмосфера намного легче разряженного воздуха гор. Он смотрит через лобовое стекло на своего шефа, сидящего на переднем сиденье, и машет ему рукой: «Разомни ноги, Мирослав».
Вице-премьер отказывается. Он все еще живет кошмаром, который вполз в эту долину вместе с немецким отрядом Ларса Шееля. Но надолго задерживает взгляд на своем телохранителе, которому теперь некого охранять. Но дело не в этом. Оно заключалось в необычайной силе Новака, в его медвежьих руках. Просто не верится, что он протопал два километра с восьмидесятикилограммовой ношей на плечах. Плюс оружие, которым он натурально обвешался.
Наконец Новак садится за руль джипа и повторяет свои недавние мысли: