Скандальная репутация
Шрифт:
– Понятия не имею. Но я всегда был уверен, что причина ее смерти намного сложнее, чем та, что мне поведала Ата.
– А вы не пытались разговорить бабушку?
– Ата была очень расстроена. Все же две кончины близких людей за такое короткое время. А потом и Генри отправился за родителями. Честно сказать, я не хотел причинять боль бабушке. Разве что когда-нибудь потом, когда она снова станет прежней.
– Но вы обязаны узнать правду. Иначе никогда не сможете жить в мире с самим собой.
–
– Но ведь в этом нет вашей вины!
– Я должен был увезти ее, когда она умоляла меня об этом!
– Но вы же сознавали, что отец все равно найдет ее и ситуация лишь ухудшится.
– Вы лучше, чем кто-либо другой, понимаете, в каком аду она жила каждый день, каждый час. Я, ее обожаемый сын, должен был дать ей хотя бы один шанс на счастье! – воскликнул Люк.
– Вы ошибаетесь, и бесплодные сожаления лишь ослабляют ваш дух. Я могу это утверждать, основываясь на собственном опыте. Кстати, – продолжила Розамунда, – она все равно не могла быть по-настоящему счастлива – постоянно тревожилась бы, что ваш отец ее отыщет. Прятаться далеко не идеальный выход, уверяю вас. Вы поступили правильно. Сделать для нее что-то большее было немыслимо. Да и вам было всего семнадцать!
– Я оставил ее под одной крышей с человеком, которого она боялась, в то время как тот, кого она боготворила, был от нее далеко. – Странно, но все это Люк говорил почти спокойно. Ему казалось, что он покинул собственное тело и наблюдает за происходящим откуда-то сверху. Или снизу. Как посмотреть.
– Люк, – прошептала Розамунда.
Услышав свое имя из ее уст, Сент-Обин вздрогнул от сдерживаемых эмоций.
Розамунда потрясла его за плечо.
– Воображение всегда хуже правды. Если мать действительно любила вас так сильно, как вы говорите, а в этом у меня нет никаких сомнений, скорее всего она находила утешение в мысли, что вы теперь не зависите от отца, даже если сама она не стала свободной. Только отчаяние заставило ее просить вас о невозможном. Думаю, она до конца своих дней сокрушалась именно об этом.
Люк почувствовал, как Розамунда прислонилась головой к его плечу.
– Мне это хорошо знакомо, – шепотом продолжила она. – Я до сих пор считаю, что была эгоисткой. Ведь я не настояла, чтобы Сильвия вернулась в дом отца. Вы хотите лучшей жизни для тех, кого любите. А лучшая жизнь для самого себя – это благо, которое вы уступили вашей матери. Уверена, она гордилась героизмом сына и его продвижением по службе.
Герцог обернулся и заключил Розамунду в объятия. Вдохнув исходящий от нее аромат цветов и утренней росы, он возбужденно зашептал:
– Хуже всего то, что я действительно собирался вернуться за ней и увезти, как только стану капитаном. Я даже нанял для нее коттедж, в котором отец никогда бы ее не нашел. Домик находился вдали от тех мест, куда он в первую очередь бросился бы на поиски. И я навещал бы при каждой возможности. Или я…
Его прервал громкий стук в дверь. Глаза герцога полыхали огнем, он чувствовал себя так, словно его душа выгорела дотла. Отпрянув от Розамунды, Сент-Обин бросился к столу.
На пороге появилась взволнованная Мэдлин. Из-за ее спины послышался голос вдовствующей герцогини:
– Люк, карета ждет. Ах, дорогая, вы тоже здесь. Вот я вас и нашла. – Ата выглядывала из-за плеча Мэдлин. Она счастливо улыбалась, на щеках горел румянец. Старушка крепко обнимала внучку за талию.
Розамунда взяла цветы и передала невесте.
– Это из ваших садов и теплицы, как вы и просили.
– Какой прелестный букет! – воскликнула Мэдлин. – Вы говорили, что у каждого цветка есть свое значение, но не предупредили меня, что вместе они будут столь восхитительно красивы. Расскажите же нам о букете!
Розамунда принялась объяснять:
– Флердоранж – символ супружеской верности, лилии – хорошего характера. Белые розы – это любовь, гелиотроп – преданность, синий гиацинт – настойчивость, плющ – дружеские отношения.
Люк потряс головой.
– Там еще что-то должно знаменовать глупость, смелость и стойкость.
Розамунда покосилась на Сент-Обина с явным недовольством.
– Или хотя бы что-то защищающее от скуки и ссор. Теперь на него устремились суровые взгляды трех женщин.
– Ну, вижу, я, как всегда, остался в меньшинстве. – По крайней мере Люку удалось восстановить в комнате атмосферу непринужденности, хотя на сердце у него было нелегко. И еще он никак не осмеливался взглянуть на Розамунду.
Он открыл перед ней душу и чувствовал себя чертовски скверно. Совершенно незачем было показывать свою слабость. Все его существо бунтовало против этого.
– Полагаю, пора ехать? Надеюсь, остальные уже отбыли?
– Конечно! И если мы немедленно не отправимся за ними, Питер решит, что я передумала! – воскликнула Мэдлин.
– Ничего страшного, пусть помучается. Иначе он будет считать, что ты слишком спешишь.
– Люк! – в один голос закричали Мэдлин и Ата.
– Ради Бога… – Он запнулся, встретив гневный взгляд герцогини. Как все-таки хорошо снова надеть свою привычную и такую удобную маску иронии. Тот, кто считает благотворной исповедь перед другим человеком, – сентиментальный болван.
– За это ты понесешь цветы, – заявила Мэдлин и сунула букет ему в лицо. Люк оглушительно чихнул.