Скандальная жизнь настоящей леди

Мецгер Барбара

Он что-то проворчал, а затем игнорировал ее в пользу этого проклятого силабаба. Симоне не хотелось еще больше раздражать его, так как секретарь будет тем, кто станет выполнять те распоряжения, на которые решится майор. Должно быть, до него дошло, что девушка молчит, или он осознал недостаток собственных манер, потому что мистер Харрис спросил:

– Скажите мне, вы никогда не задумывались над тем, чтобы стать актрисой? Учитывая ваши финансовые обстоятельства, сцена могла бы принести вам больше денег.

– Но это не слишком респектабельно.

– А прости… этот путь респектабелен?

Симона, не подумав, зачерпнула ложку силабаба. Не удивительно, что он так нравился майору;

десерт, должно быть, почти наполовину состоял из алкоголя. Она проглотила еще ложку, пока обдумывала тот факт, что бывший солдат – бывший офицер, как девушка предполагала – тоже не одобрял ее. Она задумалась, а стал бы майор вообще нанимать любовницу, учитывая отношение его слуг, если бы ему не понадобилось посетить загородный прием.

– Вы поедете на прием к лорду Горэму?

Мистер Харрис снова оттолкнул свою чашу, обдумывая ответ. Ложь испортит его десерт. Правда может подвергнуть опасности все остальное.

– Я отправлюсь туда, где буду нужен, – произнес он, как и положено хорошему секретарю.

Симоне хотелось, чтобы он отправился к дьяволу. Мысль о том, что этот неулыбчивый человек будет наблюдать за тем, как она совершает грехопадение, станет судить ее поведение, беспокоила ее больше, чем алкоголь, проникающий в ее желудок. Она уже выстрадала самый неловкий ужин в своей жизни. Еще немного его любимого десерта – и Симона будет страдать еще и всю оставшуюся ночь. Девушка встала, заставив секретаря также подняться.

– Если вы закончили?

Конечно же, он не закончил, но хорошие манеры велели ему пригласить ее выпить чаю в гостиной, или портвейна, если она предпочитает.

– Думаю, что нет, благодарю вас. Сегодня был очень богатый событиями день.

Богатый событиями? Она не знает даже половины всего, что произошло. Харри положил себе еще одну порцию самого лучшего блюда миссис Джадд. Он мог позволить себе хотя бы это угощение, так как ему было отказано во всем остальном. Теперь он не сможет тайно восхищаться женской красотой из-за своих очков, или наблюдать за тем, как она пытается вести себя по-светски, при этом трясясь от страха так, что сердце уходит в пятки – или в эти маленькие шелковые туфельки, которые он заметил на девушке у Лидии. Харри замечал все: как свет от свечей подчеркивает рыжину ее волос, придавая им каштановый оттенок. Как ее черные глаза сверкали от раздражения, когда он игнорировал ее, как медового цвета щеки вспыхнули, когда она поняла, что ведет себя нахально. Черт, он едва прикоснулся к своему ужину, уставившись на верхнюю часть ее груди, мягко возвышавшуюся над вырезом платья. Слава Богу за темные очки, иначе она могла бы огреть кочергой и его. И Харри заслуживал этого, за каждую сегодняшнюю похотливую, сладострастную мысль. Дьявол, он вовсе не должен думать о женщине, а только о своих планах. Он никогда не позволял своим порывам мешать долгу и не станет начинать делать это сейчас, и не имеет значения, насколько привлекательной он находит мисс Райленд. Черт бы побрал этот силабаб.

Миссис Джадд была права. Он должен убедиться.

Салли появилась, чтобы помочь ей снять голубое платье и переодеться во фланелевую ночную рубашку, такую изношенную, что она не имела вообще никакого цвета.

– Вам понравился ужин, мисс?

– Очень. Пожалуйста, передай это своей матери.

– Джереми сказал, что вы едва прикоснулись к силабабу. Говорила я мамаше, что она наливает слишком много бренди, чтобы это могло понравиться леди.

– О нет, я уверена, что десерт был идеальный. Просто по каким-то причинам я никогда не была расположена к этому блюду. Мистер Харрис оценил его, я уверена.

– Что ж, вы

теперь не скоро увидите это блюдо – настолько моя мама разозлилась на него. Говорит, что ей наплевать, чем он будет питаться – хоть печеньем, улучшающим пищеварение.

– Наверное, он был груб с ней?

Салли рассмеялась.

– Груб? Он никогда не был грубым за все дни, что я живу на этом свете. Нет, мама очень расстроилась из-за того, что он снова привел с собой мисс Уайт.

Итак, у этого самодовольного ханжи есть собственная любовница. Что за лицемерие – заставлять Симону ощутить себя запачканной, и в то же время приводить мисс Уайт в дом своего хозяина. Ей стало интересно, знает ли об этом майор Харрисон, но затем девушка пришла к выводу, что он должен знать. Пожалуй, миссис Джадд может подумать, что у нее в доме разместился бордель, когда вокруг слоняется столько женщин легкого поведения. И что за ужасный пример это подает Салли? Затем Симоне пришла в голову ужасная мысль.

– Это ведь не ее комната, нет?

– Господи, нет. Мама никогда бы не позволила такой, как она, подняться наверх.

Симона предположила, что только компаньонка хозяина удостоилась такого права, вместе с более высокой зарплатой. Женщина секретаря была отнесена к уровню слуг. Она была так встревожена этой ситуацией, что почти прослушала следующие слова Салли, доносившиеся из гардеробной, где та вешала голубое платье.

– Он взял ее в дом в то же время, что и нас, так что на самом деле мама не может жаловаться на это, не так ли?

Симона тоже не может жаловать на это, хотя она скорее съест ведро силабаба, чем встретится за завтраком с мисс Уайт. Она тихо сидела, пока Салли расчесывала ее волосы и заплетала их на ночь. Салли ничего не замечала, болтая об одежде, которая понадобится мисс Райленд, о цветах, которые она должна подобрать, и о том, где они смогут купить ленты, перчатки и чулки. И что мисс предпочитает утром: шоколад или чай?

Наконец горничная ушла, оставив Симону наедине со своими мыслями, которые также не были хорошей компанией. Что она делает, начиная жизнь, которую не уважает никто, включая ее саму? Она будет сталкиваться с презрением всех миссис Олмстед, всех мистеров Харрисов, всех викариев по всей Англии до конца своих дней, если не еще дольше.

Здесь, в темноте, в незнакомой комнате, в странном доме ей пришли в голову другие мысли, или мысли задним числом. Она просто не знала, сможет ли выполнить свой план.

Одно дело, когда женщина влюбляется и отдается мужчине, который любит ее в ответ и обещает жениться на ней – во всяком случае, так полагала Симона. Церковь требовала, чтобы свадьба имела место прежде постельных забав, но общество закрывало глаза, когда так много младенцев рождалось на несколько месяцев раньше срока. Все обстояло благополучно, кроме небольшой неловкости при рождении.

И совершенно другое дело, когда страсть к красивому, обаятельному повесе захватывает с такой силой, что женщина теряет рассудок, а затем и добродетель. Героини в пьесах, поэмах и операх делают это постоянно, не так ли? Симона никогда не испытывала такой всепоглощающей страсти, но предполагала, что это может произойти. Что достойно порицания, но возможно.

Однако ее решение продать себя мужчине, которого она едва знала, было совершенно неправильным. Грешным. Позорным. Скандальным. Не важно, что она была в большой нужде и что у нее не было выбора, но предложить себя мужчине в качестве игрушки – это против всех ее правил и того, чему учили ее родители. Симона могла бы сделать это днем, действуя из импульсивности, рожденной отчаянием, но сейчас, с полным желудком? Сейчас у нее было слишком много времени, чтобы подумать.