Скарамуш. Возвращение Скарамуша
Шрифт:
– Против любой дуэли можно выдвинуть этот несостоятельный аргумент.
– Но не всегда с той степенью оправданности, как в настоящем деле. По крайней мере, в одном случае этот аргумент имел решающее значение.
– Решающее? И когда же?
– Десять лет назад, в Дофине. Я имею в виду дело господина де Жевра, навязавшего дуэль господину де Ларош Жанину и убившего его. Де Жанин был членом влиятельного семейства: его родственники приложили все усилия и добились правосудия. Они выдвинули аргументы, аналогичные тем, что выдвигаются против де Латур д’Азира. Вы, конечно, помните, что судьи признали факт умышленной провокации со стороны господина де Жевра, признали его виновным в преднамеренном убийстве и он был повешен.
Господин де Ледигьер вновь воспылал гневом.
– Черт возьми! – бушевал он. – У вас хватает бесстыдства предлагать повесить господина
– А почему бы и нет, сударь? Если существует закон, имеется прецедент – о чем я имел честь напомнить вам – и если можно без труда установить соответствие всех приведенных мною фактов истине?
– Вы спрашиваете почему? И вы смеете задавать мне подобный вопрос?
– Смею, сударь. Можете вы ответить на него? Если нет, сударь, мне придется заключить, что машину правосудия могут привести в действие только могущественные семейства вроде Ларош Жанинов, а для людей скромных и незаметных, как бы по-варварски ни обошелся с ними знатный сеньор, она и с места не стронется.
Де Ледигьер понял, что спорить с этим бесстрастным и решительным молодым человеком совершенно бесполезно, и тон его стал еще более угрожающим.
– Я бы посоветовал вам немедленно убраться отсюда и быть благодарным за возможность уйти целым и невредимым.
– Значит, мне следует понимать, сударь, что расследования по моему делу не будет и вас ничто не заставит изменить решение?
– Вам следует понять, что если через две минуты вы все еще будете здесь, то пеняйте на себя.
И господин де Ледигьер позвонил в серебряный колокольчик.
– Сударь, я сообщил вам о дуэли – так называемой дуэли, – на которой был убит человек. Кажется, мне следует напомнить вам, отправителю королевского правосудия, что дуэли запрещены законом и что долг королевского прокурора обязывает вас провести расследование. Я пришел как адвокат, уполномоченный безутешной матерью убитого господина де Вильморена потребовать от вас судебного разбирательства.
За спиной Андре-Луи тихо отворилась дверь. Белый от ярости, де Ледигьер едва сдерживался.
– Дерзкий наглец, вы, кажется, пытаетесь оказать на меня давление? – прорычал королевский прокурор. – Вы полагаете, что королевским правосудием может управлять любой самоуверенный плебей? Я поражаюсь своему терпению, однако в последний раз предупреждаю вас, господин адвокат: попридержите свой дерзкий язык, дабы вам не пришлось горько сожалеть о последствиях его бойкости.
Он пренебрежительно махнул украшенной кольцами рукой и, обратившись к служителю, который стоял за спиной Андре-Луи, приказал:
– Проводите!
Андре-Луи секунду поколебался, затем пожал плечами и пошел к двери. Бедный рыцарь печального образа [28] , он действительно встретился с ветряной мельницей. Вступать с ней в ближний бой было бесполезно – ее крылья искрошат, растерзают. И все же на пороге он обернулся.
– Господин де Ледигьер, – сказал молодой человек, – позвольте мне привести вам один любопытный факт из естественной истории. В течение многих веков тигр был властелином джунглей и наводил страх на менее крупных зверей, в том числе и на волка. Волк – сам охотник, и в конце концов ему надоело, что за ним охотятся. Он стал объединяться с другими волками, и для самозащиты волки образовали стаи. Вскоре они убедились в силе стаи и пристрастились к охоте на тигра, что имело для него роковые последствия. Вам следовало бы изучить Бюффона [29] , господин де Ледигьер.
28
Рыцарь печального образа – так в гл. 19 первой части романа Сервантеса «Дон Кихот» называет своего господина Санчо Панса.
29
Жорж Луи Леклерк Бюффон (1707–1788) – французский натуралист, иностранный почетный член Петербургской академии наук (с 1776 г.). В своем основном труде «Естественная история» в 36 т. (1749–1788) высказал представления о развитии земного шара и его поверхности, о единстве плана строения органического мира. Бюффон отстаивал идею об изменяемости видов под влиянием условий среды.
– Полагаю, сегодня я достаточно подробно изучил буффона [30] , – усмехаясь,
– Поймете, господин де Ледигьер. Очень скоро поймете, – пообещал Андре-Луи и вышел.
Глава VII
Ветер
Андре-Луи сломал копье в неравном поединке с ветряной мельницей – образ, подсказанный господином де Керкадью, не выходил у него из головы – и понимал, что уцелел только по счастливой случайности. Оставался ветер, точнее – ураган. Благодаря событиям в Рене – отголоскам более серьезных событий в Нанте – ветер этот задул в благоприятном для молодого адвоката направлении.
30
Буффон – гротесковый персонаж, шут, которого короли имели обыкновение держать при дворе, чтобы он развлекал их шутками.
Андре-Луи бодро зашагал к Королевской площади, то есть туда, где собралось больше всего народа и где, как он рассудил, находились сердце и мозг волнений, охвативших город.
Возбуждение, царившее на площади, когда он покинул ее, не шло ни в какое сравнение с тем, что он застал по возвращении. Тогда хоть и с трудом, но удавалось расслышать голос оратора, который с постамента статуи Людовика XV обличал первое и второе сословия. Сейчас же воздух дрожал от гневных криков толпы. То тут, то там люди пускали в ход трости и кулаки; повсюду бушевали яростные страсти; и жандармы, посланные королевским прокурором для восстановления порядка и поддержания спокойствия, походили на жалкие и беспомощные обломки кораблекрушения, раскиданные бурным людским океаном.
Со всех сторон неслись крики: «Во дворец! Во дворец! Долой убийц! Долой дворян! Во дворец!»
Ремесленник, который в давке оказался плечо к плечу с Андре-Луи, объяснил ему, что привело народ в такое возбуждение:
– Они застрелили его. Его тело лежит у подножия статуи. Еще одного студента час назад убили там, где строится собор. Черт возьми! Не мытьем, так катаньем, но они добьются своего! – Голос ремесленника дрожал от ярости. – Они ни перед чем не остановятся. Если им не удастся запугать нас, то они перебьют всех поодиночке! Они во что бы то ни стало решили провести Штаты Бретани по-своему, принимая в расчет только свои интересы.
Ремесленник продолжал говорить, но Андре-Луи отвернулся от него и нырнул в поглотившее его людское море.
Он добрался до места, где лежал убитый юноша и рядом с трупом стояло несколько испуганных, растерянных студентов.
– Как! Вы здесь, Моро? – произнес чей-то голос.
Андре-Луи огляделся и увидел, что на него с явным неодобрением смотрит худощавый смуглый человек чуть старше тридцати, с волевым ртом и самоуверенно вздернутым носом. Это был Ле Шапелье [31] , ренский адвокат, влиятельный член литературного салона города, неиссякаемый источник революционных идей и обладатель исключительного дара красноречия.
31
Ле Шапелье – историческое лицо – французский адвокат XVIII в., предложивший в 1791 г. антирабочий декрет французскому Учредительному собранию. Декрет запрещал стачки и организации рабочих.
– Ах, это вы, Шапелье! Почему вы не обратились к ним с речью? Почему не говорите, что делать? Давайте, давайте, старина! – И Андре-Луи показал на пьедестал статуи.
Темные беспокойные глаза Ле Шапелье подозрительно рассматривали бесстрастное лицо, ища в нем скрытую иронию. Эти два человека придерживались крайне противоположных политических взглядов, и, как бы подозрительно ни относились к Андре-Луи его коллеги из ренского литературного салона, их недоверчивость не шла ни в какое сравнение с недоверчивостью и подозрительностью Ле Шапелье. И если бы энергичный республиканец одержал верх над семинаристом де Вильмореном, то Андре-Луи давно исключили бы из общества интеллектуальной молодежи Рена, членов которого он выводил из себя вечными насмешками над их идеями. Поэтому Ле Шапелье в предложении Андре-Луи заподозрил насмешку, даже не найдя в его лице ни малейшего намека на иронию. По опыту он знал, что мысли и чувства Андре-Луи далеко не всегда отражаются на его лице.