Сказ о Черном Чапае
Шрифт:
– Зачем ты здесь?
– холодным голосом спросила она.
– Чтобы указать путь, - ответила тень.
Анна обернулась, но тень была сама по себе.
– Зря стараешься, - предупредила тень, - здесь никого кроме тебя.
– Ты лукавишь. Ведь за любой тенью кроется кто-то.
– А у пустоты может быть тень?..
– Банальная галлюцинация, - Анна снова закрыла глаза, - просто Лю переусердствовал. Вот и мерещится всякое.
– Называй меня как тебе вздумается. Вы люди, поистине, странные создания. Глядите в пустоту, даете ей имена, пытаетесь ее понять. Разве можно постичь вечность? Дать имя необъяснимому? Измерить бездну?
–
– Наверное, чтобы устроить свою жизнь. Но вместо того, вы научились убивать друг друга. Чем можно оправдать уничтожение себе подобного?
Анна долго молчала, окунувшись с головой в топкое болото опиумных грез.
– Справедливостью и свободой! Мы должны завоевать отнятую свободу и восстановить попранную справедливость, - наконец, запинаясь ответила Анна, собрав фразу из высокопарных слов, вычитанных когда-то из передовиц революционных газет.
– Но свободу и справедливость не берут у одних и дают другим. Каждый свободен с самого начала, каждый должен жить по справедливости.
– Так не бывает.
– Однажды так и вышло. Случилась эта история, которую я расскажу тебе в небольшом городке, вернее сказать, совсем маленьком, но не настолько чтобы туда хотя бы изредка не заглядывал передвижной кукольный балаганчик.
В канун священного зимнего праздника, когда свет солнца побеждает ночную тьму пришлось бродячему кукольнику заехать в этот городок, чтобы потешить тамошнюю публику. Надо сказать, что балаганчик и состоял всего-то из ворчливого, брюзжащего старика, которого кажется звали Адон, пегой кобылы, таскавшей скрипучий, крытый парусиной фургон с реквизитом для представлений и полдюжины деревянных кукол-марионеток. За умеренную плату Адон остановился на ночлег в просторном доме зажиточного горожанина, заняв со своим скарбом чисто выметенную светлую и просторную комнату с печью. Разложив просушиться своих деревянных артистов подле весело потрескивающего очага, старик наскреб в кармане несколько медяков и хлопнув дверью поплелся в местную корчму, чтобы промочить горло и послушать последние сплетни. Только за окном стих скрип снега от удаляющихся шагов как в доме стали происходить странные события. Может быть, дерево из которого Адон вырезал кукол обладало особыми свойствами, или потому что накануне священного праздника иногда происходит что-либо волшебное -- мне неведомо, но отогреваясь в натопленной комнате, заиндевевшие после путешествия в холодном фургоне, куклы ожили.
"Ух и зябко же на дворе", - сказала кукла по имени Кашперль в пестром костюме и длинном колпаке с намалеванной глупой улыбкой.
"Да уж, денек выдался не из легких, - жаловались наперебой остальные куклы, - трястись по ухабам, мерзнуть так что зуб на зуб не попадает и ради чего?". Сколько себя помнил Кашперль ему доводилось играть исключительно шутников и балагуров. Вот и сейчас, он не унывал:
"Никуда не денешься нужно поступаться удобствами, если ты актер. Такова наша участь".
"Если бы тебе вложили побольше ума, мы не слушали сейчас этой чепухи, - возмутилась прекрасная Гретель, которой как и всякой женщине пусть даже и в кукольной ипостаси иногда приходилось урезонивать не в меру разглагольствующих мужчин.
"Чего ты взъелась, Гретель?" - вмешался в спор простоватый Зеппель, исполнявший в пьесах друга и защитника Кашперля.
"Кто у нас главные роли получает -- Кашперль, - отвечала Гретель.
– А таланта настоящего в нем ну ни на грош, только и способен развлекать
"Кому что дано", - резонно заметил Король -- всегда важничавшая кукла.
"Да, да ваше величество, - закивала Гретель, - одному на сцене столичной блистать перед образованной и учтивой публикой, а иному... эх да что тут говорить!".
"Дано? Разве это справедливо!" - не унимался Кашперль.
"Ты хочешь спорить с судьбой?" - Король сухо улыбнулся с видом бывалого. "В самом деле, - снова вступился Зеппель, - с какой стати безропотно тащиться по уготованной кем-то дороге?".
"Что бы ты не делал, другой дороги для тебя не будет, бестолковый", - сказала Гретель нравоучительным тоном.
Пока все переругивались, жалуясь на горькую долю актера, кукла с маленькими черными рожками в довольно мрачном одеянии, лежавшая поодаль от остальных ближе к огню, не торопилась вступать в спор. Тойфель, а так звали эту куклу, подчас выдавал жуткие реплики, такие что остальные из страха сторонились его общества.
"Неужели балаганщик так запудрил вам мозги?" - криво усмехнувшись сказал Тойфель.
Все разом обернулись к нему, но возражать никто не посмел.
"Неужели грязные подмостки, на которых вы пляшете и есть промысел судьбы?
– ухмылка Тойфеля стала шире.
– Вас дурачат! Думаете, вы свободны, удел ваш справедлив?".
"Но жребий брошен",- промолвил Король.
"А я не желаю чтобы за меня играли в орлянку!" - закричал Кашперль.
"И я!" - добавил Зеппель.
"Будто ваше мнение что-нибудь значит", - вставила Гретель.
"И когда балаганщик бросит вас в печь, дабы затеять следующее представление с новыми марионетками вас тоже не спросят", - непреклонным тоном сказал Тойфель.
От его слов передернуло всю труппу, если такое вообще возможно с куклами, выстроганными из дерева.
"Но что же делать?" - воскликнули разом Кашперль и Зеппель.
Тойфель таинственно огляделся словно кто-то посторонний мог услышать ответ:
"Как что! Просто обрезать нити, за которые вас дергает старик".
Куклы поежились, никто не представлял как обойтись без почти родных пальцев мудрого старого Адона, без его ваги с нитями связующими небеса высокого искусства и бренные подмостки балагана, по которым ступают они -- такие слабые и зависимые. И главное -- как отказаться от судьбы, предначертанной им с самого рождения в пропахшей клеем мастерской до растопки печи, когда придет срок? Существует ли свой путь для них, или как ни крути, но судьбу не проведешь? Так размышляли куклы.
– Нечего тут размышлять!
– вставила Анна, заплетающимся одеревеневшим языком.
– Судьбу добывают путем насилия, прежде чем строить новое ломают старое.
– Так и вещал запутавшимся куклам Тойфель.
Однако, близилась полночь. Заскрипели плохо смазанные петли, дверь распахнулась и куклы затихли, увидев старика балаганщика на пороге. Адон после корчмы не был расположен к философским дискуссиям и велел всем заткнуться, при этом ничуть не удивляясь, что куклы обрели дар речи. Актеры балаганчика растеряно смотрели то на Кашперля, то на Тойфеля. Наконец Кашперль собрался с духом и выпалил, что отныне они не нуждаются в кукольнике и будут жить своим умом. Адон разразился бранью, мол, проклятые деревяшки всем обязаны только ему и у них еще хватило наглости говорить такое. Кашперль отвечал, что несмотря ни на что жестоко и несправедливо отнимать у них судьбу.