Сказ про Чудище-змеище, волхва, богатыря да мудрую девицу
Шрифт:
– Так царь Берендей же указ издал, чтоб всем богатырям яснолесским с Чудищем-Змеищем биться. А кто того чудища побьет, мужем царевны Катерины станет.
Переглянулись Григорий со Змеем.
– Вот те на, - молвил волхвов внук.
– А деду моему царь обещал месяц на то, чтобы мы тебя от лугов наших Яхонтовых отвадили без кровопролития. Вот оно, слово-то царское!
Никита взглядывал то на Гришку, то на чудище.
– А ты, мужик, заодно что ли с вражиной?
Змеище приподнял богатыря за шкирку над землей и внушительно
– Он тебе, богатырь, не мужик, а волхв Григорий. А заодно со мной потому, как я самая что ни на есть несчастная жертва злого колдовства. А ты, не разобравшись толком, сразу биться рвешься.
Никита недоверчиво покосился на Змея.
– Еще скажи, ты не сам войной на Яснолесье собирался.
– Вот ведь чушь какая. Ну на кой мне ваше Яснолесье сдалось?
– И царя с боярами в полон не ты увести хотел?
– А на что они мне в полоне-то, бояре твои? Ни навару с них, ни толку.
– А царевну Катерину в жены не ты что-ли взять хотел?
Чудище неожиданно выпустило богатыря так, что он плюхнулся на четвереньки, и замахало всеми лапами и крыльями, подняв ветер. Только погодя догадался Григорий, что скрежет, из пасти Змея доносящийся, это его смех.
– Ой, уморил, богатырь! Царевну - в жены! Мне - такому большому, крылатому. Такая маленькая, вредная, спесивая. Да она и еду сготовить-то, небось, не умеет.
Никита и сам недоверчиво захихикал. Только Гришка обеспокоился.
– Ты, Змей, погоди радоваться. Вот сейчас как наедет тьма ратников с мечами да копьями. А за ними тьма лучников. А следом мужики с дубьем. И куда ты, Змей, денешься?
Чудище вмиг успокоилось.
– Что же делать мне, волхв?
– Надо тебе, Змеище, спрятаться в Черном лесу у Лысого болота. Места эти глухие, непролазные, там тебя не найти. Да и от лугов недалече, цепь твоя тебя беспокоить не станет. А я, так и быть, к Бабе Яге пойду.
– А я?
– жалобно спросил богатырь Никита.
– А ты как знаешь. Хочешь - домой ворочайся, а хочешь - айда со мной Змеище от проклятья избавлять. Коли удастся со злым чародеем совладать, вернемся со славою.
Пораздумывал Никита-богатырь, заулыбался:
– Я за славой и в путь отправился. Неужто не солоно хлебавши домой возвращаться. Я с тобой пойду, волхв.
– Вот и ладно.
Пошли Григорий с Никитой тропами нехоженными, путями неведомыми, как их Змей научил, и пришли к Лысому болоту. Раскинулась перед ними топь-трясина гиблая, где ни одно деревце, ни один кустик не растет, только ряска да мох под ногами чавкает, всхлипывает. Выплыли из топи кикиморы болотные, лицами зеленые, бородавчатые, и давай над добрыми молодцами насмехаться. Осерчал богатырь Никита, меч свой достал и хотел было на кикимор броситься, да Гришка остановил его:
– Остынь, богатырь, не видишь, нечисть тебя в трясину заманивает. По осени так же Ерема-кабанье копыто сгинул.
А кикимор спрашивал:
– Вы, девки болотные, чего спокойно не сидите? Чего вам от путников надобно?
Захихикали кикиморы, за пеньками-кочками попрятались. Одна, самая бойкая, с большой бородавкой на курносом носу отвечает:
– Скушно нам. Вот, гостей к себе зовем.
– А чего ж вы по человечьи души охотитесь? Чего болотников к себе в гости не зовете?
Переглянулись кикиморы, засмущались. А курносая говорит:
– Да смеются над нами болотники. Вы, говорят, девки, зелены, бородавчаты, волосья нечесаны, мы к вам в гости не пойдем. Мы пойдем к русалкам - те лицом белы да гладки, волосом долги.
– А нам и обидно!
– заныли кикиморы.
– Ох, девки. Тыщу лет в болоте сидите, а такие доверчивые. Да русалки над болотниками точно так же посмеются и к себе не пустят. Всяка нечисть свое место знать должна. А с бородавками я вам помогу. И ленты в косы подарю. Только вы нас за это через болото переведите к избе Бабы Яги.
– Переведем! Переведем!
– зашумели кикиморы.
– А с бородавками-то что?
Пошел Гришка по полянам да кустам шарить, целебные травы собирать, в ступке толочь, на болотной воде настаивать. А Никита-богатырь упал в мягкий мох и заснул богатырским сном, так что от храпу богатырского ажно вороны с дубов падали.
Настало утро ясное. Вышел Григорий к болотной топи.
– Сделал я вам, девки, мазь на чистотеле да брысь-траве. Все бородавки от нее сами пропадут.
Бросились кикиморы мазь друг у дружки выхватывать да носы мазать. Сделались у них носы гладкие.
– А для кос добыл я вам ленты из света звезд да утреннего тумана. Ни у одной русалки таких нет.
Зашумели кикиморы пуще прежнего, давай у волхва ленты выхватывать, в зеленые косы вплетать. Посмотрелись в зеркальца стоячей воды, ах, как хороши.
– Ну, добрый молодец, уважил ты нас, - говорит самая курносая кикимора.
– Сдержим и мы свое обещание. Вот вам из кочек дорожка, ведет она прямо к избушке Бабы Яги. Когда будешь у нее, спроси, почто в гости к нам не захаживает, а еще в прошлое лето обещала. Да еще возьми от нас моховинку: коли будешь в беде, брось ее в воду, мы тебе поможем.
– Спасибо, девицы-красавицы, кикиморы болотные. Не поминайте лихом.
Разбудил Григорий Никиту-богатыря, и отправились они к Бабе Яге. Приходят на поляну в темном ельнике. Стоит на той поляне избушка на курьих ножках, ветхая, грязная, убогая, от ветра скрипит. В избе той - ни окон, ни дверей.
– Что делать-то с ней?
– спросил Никита.
– Как в дедовых сказках, видать. Ну-ка, избушка-избушка, стань по-старому, как мать поставила...
– Щас, - проскрипела изба, - буду я каждому встречному-поперечному поворачиваться. Я и так еле стою: крыша у меня течет, пол подгнил, из стен весь мох птицы повыклевали, печка чадит и дымит, а окна прорубить мне так и не догадались. И вообще, ноги у меня больные, старая я.