Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Фирдоуси Абулькасим

Глава сороковая

Ответное письмо Хосрову от кайсара

Кайсар прочел письмо царя царей, И стала скорбь стократно тяжелей. «Хосров принадлежит к тому же роду, Откуда я, — сказал кайсар Харроду. — Мудрец поймет, что ближе мне Хосров Всех родичей моих и свояков, Он ближе мне, чем все мои вельможи, Он для меня души моей дороже, Пусть я лишусь из-за него очей, Что мне милее денег и мечей! Все нужды подсчитай, воитель старый, Я дам оружье, войско и динары!» Призвав писца, что был умен и сед, Велел Хосрову написать ответ, Украшенный, как райские селенья, Обильем клятв и словом наставленья. Писанием насытился писец. Кайсар окинул взором свой дворец И выбрал воина с осанкой важной, С хорошей памятью, с душой отважной И с языком, не ведающим лжи. Он приказал: «Хосрову ты скажи: «О шах, рожденный венценосным мужем! Казной богат я, войском и оружьем, Мне знатных не придется утруждать. А надо было бы, — собрал бы рать, Оружье и казну со всей державы, Чтоб одержал победу меч твой правый. Людей испытывают небеса. Мы движемся в круженье колеса: То мчимся вниз — к бессилью и сиротству, То вверх летим — к обилью и господству. Но так как войско я тебе даю, — Развеселись, развей тоску свою».

Глава сорок первая

Кайсар отказывает Хосрову в помощи. Ответ Хосрова

Когда исполнил вестник приказанье, Вручил Хосрову доброе посланье, Кайсар, достойный славы и похвал, Вельмож румийских на совет созвал И обратился к своему мобеду: «Что предпринять, чтоб одержал победу Тот, кто избрал своей защитой нас, Кто ищет справедливости сейчас?» Мобед ответил: «Позови ученых, Философов, годами убеленных, Топтавших множество земных путей: Узнай сужденье опытных людей». Кайсар велел философам явиться. Пришли четыре сведущих румийца, У каждого — седая голова, И повели о древности слова: «С тех пор, как мир покинут Искандаром, Мы счет теряем вражеским ударам, — Терзает нас и губит нас Иран, Течет невинных кровь, течет из ран! Теперь Иран, наш зложелатель старый. За все грехи отмечен божьей карой: Сасаны гибнут, потеряв венец, Безмолвно время, видя их конец. Но если, царь, поддержишь ты Хосрова, Но если он всесильным станет снова, От нас он дань потребует опять, Он будет Рум ногами попирать. Страшись, Кайсар, опасных, чужестранцев, Не забывай о замыслах иранцев». Кайсар молчал, склонясь пред их умом. Иная дума утвердилась в нем, В словах ученых увидав основу, Отправил новое письмо Хосрову. Когда гонец, письмо вручив сперва, Хосрову старцев передал слова, — Тот побледнел, от горя сердце сжалось, — Гонец почувствовал к Хосрову жалость. «Ты гибель мне привез! — воскликнул шах, — Затоптаны мои надежды в прах. Сей дряхлый мир, наперекор рассудку, Со мной сыграл такую злую шутку! Взгляни: кайсара предки и мои Ужель между собой вели бои Во имя справедливости и света? Что скажут мне философы на это? Я их спрошу: откуда это зло, От ворона иль от совы пришло? [8] Сасаны двигались к желанной цели И неповиновенья не терпели, Но гордый Рум вступил на путь войны… А впрочем, нет моим словам цены: Зачем о славе рассуждать, о власти, Когда я нахожусь в драконьей пасти? Кайсару отвези ты мой привет. Скажи: «В словах ученых смысла нет. Их не приемлет мира светлый разум. Хотя я огорчен его отказом, Пока я не воссяду на престол, От грязи не очищу мой подол, — Ни сна я не вкушу и ни покоя. К концу приходит злое и благое. Когда нас не желает Рум спасти, — В Китай, к хакану, мы найдем пути. С начальных дней судьба ко мне жестока: Река мутится, говорят, с истока. Я жду прибытия своих послов: Покинем негостеприимный кров!» Потом сказал дружине: «В горе нашем Себя мы твердой волей опояшем. Когда не дремлет бог на благо нам, Нужны лишь сила и отвага нам». Испытывая тяжкое страданье, Хосров кайсару написал посланье. Вскочил на скакуна гонец Тухвор, К кайсару поскакал во весь опор. Бездействовал Хосров, послав бумагу, Не прибегая ни ко злу, ни к благу.

8

Ворон — символ несправедливости, сова — справедливости.

Глава сорок вторая

Новое письмо Хосрову от кайсара с обещанием помощи

Был неожидан дела поворот. Все мысли у царя пошли вразброд, Когда ему вручил посланье воин. Кайсар мобеду приказал, расстроен: «Пусть вновь придут ученый и знаток, Кому ясны основа и уток, Пусть, погрузясь в неведомое снова, Откроют тайну бытия Хосрова. Поглубже вникнут пусть в его дела. Коль дни его окутывает мгла, То я Хосрову помогать не стану: Пусть за лекарством едет он к хакану. Но если вновь наденет он венец И станет шахом, как его отец, То лучше буду я с Хосровом вместе, Чтоб против нас не затаил он мести». Созвал мобед, услышав те слова, Волхвов, постигших тайны естества; Пришли седобородые румийцы, Держа в руках и книги, и таблицы. Всю ночь они трудились напролет, А утром молвил главный звездочет: «Кайсар! Прочли мы древних книг страницы, Исследовали звездные таблицы, Проникли мы, за Фалатуном вслед, В таинственный круговорот планет. Прочли мы в звездной книге величавой: «Хосрову суждено владеть державой, И тридцать восемь лет он проживет Не ведая ни горя, ни забот». Кайсар, взволнованный необычайно, Сказал: «Открылась будущего тайна. Теперь какое скажем слово мы? Как будем исцелять больного мы?» «Хосров получит помощь от хакана, Достигнет цели, став царем Ирана, — Сказал мобед, — но вспыхнет в нем тогда К тебе, кайсар, смертельная вражда. Ты всех мудрей, ты сам прими решенье, — Послать ли войско и вооруженье». Сказал кайсар: «Хотим иль не хотим, — Судьба сильнее, рок неотвратим. Оружье, рать Хосрову я отправлю, Себя от пытки жертвою избавлю». Он сразу же посланье написал, Вознес Хосрову множество похвал, Мол, выслушал я мудрого мобеда, Шла о добре и зле у нас беседа. Времен прошедших мы постигли суть, Опять вступили мы на прежний путь. Шла речь у нас о Руме, об Иране, Достигла наша мысль конечной грани. Теперь узнай, о венценосный шах, Что все мои войска — на рубежах, А здесь, вокруг дворца, в Кустантание, Держу я лишь отряды небольшие. Но воеводам отдал я приказ, Со всех сторон идут войска сейчас, Когда придут — к тебе направлю сразу, Да подчинятся твоему приказу… Сказали мы колючие слова, Их шило мы вонзили в нёбо льва, Затем, что мудрый помнит слезы мира. Во времена Шапура, Ардашира Не старились ли юношей сердца От войн, которым не было конца, От множества набегов и предательств, Убийств, и грабежей, и надругательств? Ормузда, Кай-Кобада вспомяни: Не знали справедливости они. Вот почему была черна, угрюма Судьба многотоскующего Рума, Великая, богатая страна Иранцами была разорена, По нивам разлились потоки крови, Не молкли плач сирот и ропот вдовий, Сады и рощи превращались в тлен, Детей и женщин уводили в плен. Поэтому не диво, что хранится Доселе ненависть в груди румийца. Но знай, что вера христиан чиста, Что зла не делают рабы Христа, Что правда мне милее всех обманов, Что я далек от козней и капканов. Защита угнетенных — наш завет, Нас озаряет милосердья свет, Мы победили вечной тьмы исчадье, Мы превратили яд в противоядье. Об этом я повел рассказ опять, Чтоб старое забвению предать. Мы договор с тобою заключаем, Сердца друг другу мы в залог вручаем, А если так, скажи мне: «Я клянусь, Что буду я молчать про наш союз, Пока я царь, скорей отдам я душу, Но клятвы никогда я не нарушу. Пусть в Руме процветают города. От дани откажусь я навсегда, — Трудом добыл я дружбу: на богатство Ее менять — позор и святотатство!» Когда ты мне такую клятву дашь, — Поверю, что союз окрепнет наш. Мы уничтожим тех, кто за поживой Нагрянут к нам с войной несправедливой. Страшиться мы не будем никого, Мы нашу дружбу превратим в родство! Но я боюсь: когда венец наденешь, Ты к злу вернешься, клятве ты изменишь Ты поведешь, нарушив договор, О Сальме и о Туре разговор. Былое зло хочу предать проклятью, Наш договор хочу скрепить печатью. Мы долго враждовали до сих пор, — Да превратится в мир старинный спор, Для распрей да не сыщутся причины, Иран и Рум, да будем мы едины! Ты девушку в моем дворце найдешь, Что превзошла своим умом вельмож. И если, нашей веры чтя законы, Ту девушку ты взять захочешь в жены, — Два рода превратятся в род один, Кайсару внуком станет шахский сын. Процарствует он много лет спокойных, Не думая о мятежах и войнах. Царил Пируз и правил Хушнавоз Но где они? Их жизни вихрь унес. Как будто длинный день пролег меж ними, Наполненный страданьями одними! Нас поучал Иисус: в источник бед Вступает царь, нарушивший обет. Кто видит в справедливости обузу, — Тот глуп и жалок! Вспомни-ка: Пирузу Не помогал ли честный Хушнавоз, Укрыв его престол от бурь и гроз? Но с другом поступил Пируз жестоко И в битве стал добычей злого рока: Он потерял и войско, и престол, Когда путем бесчестья он пошел. Ты молод, не постиг науку власти. Когда тебя влекут покой и счастье, Пойми: не терпят рать, народ и двор Того, кто нарушает договор. С ним не дружи: чужой иль соплеменник, Не заслужил и савана изменник! Теперь, узнав желание мое, Храни в уме послание мое Ты от строки начальной до конечной, Пришли ответ на мой привет сердечный. Скрой от писца сокровища души: Ответ своей рукою напиши, А я тебя от горестей избавлю, Оружье, войско и казну отправлю. Да будут все, кто мил тебе, в чести, А ненавистников своих — прости: Из сердца зло гони ты неустанно Во имя милосердного Яздана. Насилие за силу не прими, Не будь жесток с подвластными людьми, Не зарься на чужое достоянье: Прекрасно только доброе деянье. Благоустрой державу и народ, Опорой будь голодных и сирот, Дарообильный и великодушный, Дай кров — бездомным, нищим — хлеб насущный. Когда ты станешь светом для сердец, Никто не посягнет на твой венец. Будь стражем бдительным родного края, Врагов не бойся, мир оберегая: Тех шахов осеняет благодать, Кто радость мира может охранять Народ иранский подружи с румийским, И станешь мне из близких самым близким! Лишь высохла последняя строка, Что царственная вывела рука, Кайсар посланье за печатью спрятал, — Он тайну сердца перстнем запечатал. Когда с посланьем прискакал гонец, Хосров сказал иранцам: «Наконец Заря на небесах взошла иначе, И обернулось к нам лицо удачи. Кайсар прислал письмо, к добру влеком, В его словах мы пользу обретем. Он порешил, на благо нашим странам, Пресечь вражду меж Румом и Ираном». Те молвили: «Не ищем мы венца, От мести мы очистили сердца. Ты победишь, заботы сбросишь бремя, И на земле твое прославят время!» Был шаху по душе такой ответ. Вновь засиял пред ним надежды свет.

Глава сорок третья

Ответ кайсару от Хосрова с предложением дружбы и мира

Хосров на шелковой китайской ткани, Пером, пригодным для таких посланий, Излил слова о дружбе и любви, — На языке писал он пехлеви: «Пока я буду царствовать в Иране, Я не потребую от Рума дани, Добытые войною города Кайсару возвращу я навсегда. Еще скажу о девушке знатнейшей, На свет рожденной матерью чистейшей: Я буду счастлив, с ней судьбу связав, Скрепив тем самым дружбу двух держав. Когда назад отправишь ты посланцев, — Тобой, кайсар, обласканных иранцев, — Когда на помощь войско мне пришлешь, — Пришли, в сопровождении вельмож, И дочь свою, которой, по рассказам, Судьба дала и красоту, и разум. С тобой свяжусь я узами родства. Так было — древние гласят слова — При Каюмарсе, после — при Джемшиде, — На них соседи не были в обиде. Ты благородных вспомни храбрецов: Пришел за Кай-Ковусом Кай-Хосров, Сменялись венценосные владыки, А был их предком Кай-Кобад великий: Так справедливо правил тот мудрец, Что волки стали братьями овец! От тех властителей, сиявших миру, Ведет черта к Бобаку Ардаширу. Его звезда зажглась на небесах. Он — предок мой, а я — законный шах. Поэтому я слов не трачу даром, — Клянусь, что буду я всегда с кайсаром. Мы не питаем к вам враждебных дум: Единство обрели Иран и Рум. Теперь забудем о борьбе и мести, Во всех делах теперь мы будем вместе». Кайсар, от шаха получив ответ, Созвал мужей сановных на совет, К ученым обратился и к вельможам: «Иран и Рум едины: мы не можем От наших обещаний отступить. Скажите, как нам надо поступить?» «Ты — наш кайсар, покорство — наша доля. Повелевай: закон — твоя лишь воля. Мы — жалкие рабы, ты — господин, Решаешь дело только ты один». Так мудрые кайсару отвечали, Прогнав его заботы и печали.

Глава сорок четвертая

Харрод Бурзин открывает тайну волшебной статуи

Когда светильник солнечный исчез, Зажглась звезда на куполе небес, Кайсар, желая испытать иранцев, — Познания и разум чужестранцев, — Велел седобородому волхву Подобную живому существу Таинственную статую построить, Ей облик дивной женщины присвоить. И вот воссела на престол жена, Красива, и нарядна, и скромна. Вокруг нее — невольники и слуги, У ног ее — наперсницы, подруги. Она молчит. Грустны ее глаза. Несмело по щеке бежит слеза. Но щеки, словно яблоки, румяны, А косы длинны и благоуханны, Ресницы — мягкие, как облака. И так она прекрасна и хрупка, И так бессильно поднимает руку, Что хочется ее развеять муку… Был взор ее таких исполнен чар, Что в восхищение пришел кайсар, И щедро наградил он чародея, Ни жемчугов, ни денег не жалея. Ушел искусник, гордый от похвал. Густахма властелин к себе призвал, Сказал ему: «Послушай, муж великий, О дочери моей прекрасноликой. Она росла, как вешний цвет мила. Пора ее замужества пришла. Мечтал о ней мой родич, юный воин. Как бог велит, был этот брак устроен. Я с ней простился, как отец и друг. Но только увидал ее супруг, Бессильным стало молодое тело, Душа его на небо улетела. С тех пор тоскою заболела дочь, И день ей черным кажется, как ночь, Не слушает советов, утешений, Угрюм, как осень, день ее весенний. Прошу я: потрудись! Мне жаль ее, — Найди слова, развей печаль ее, И, может быть, — ты молод, строен, знатен, — Ей будет разговор с тобой приятен». Сказал Густахм: «Я прогоню тоску, Ее недуг из сердца извлеку». С душой открытой, полон жажды дела, К молчальнице приблизился он смело. Сидела солнцеликая жена, Безмолвна, величава и грустна. Но так как статуя была красива, Густахм заговорил красноречиво: «Царевна, дочь могучего отца! Не жалуйся на промысел творца. От смерти не уйти орлу на небе И льву в лесу, — таков наш общий жребий». Но на ветер ушли его слова, Несчастного не тронув существа. Оно глядело пристально и грустно, Смахнув слезу с ресниц весьма искусно. Густахм замолк, теряя речи дар. Призвав к себе, спросил его кайсар: «Ты говорил ли с бедною царевной, Тоску прогнал ли речью задушевной?» Тот отвечал: «Твоя безмолвна дочь, Не удалось мне страждущей помочь». На утро властелин сказал Болую: «Как дочери тоску развеять злую? Шапура, Андиёна ты возьми, И с этими достойными людьми Мое дитя ты оживи беседой, О женихе прекрасном ей поведай: А вдруг ее утешит ваш совет, А вдруг она сегодня даст ответ? Душа моя от скорби раскололась: Хочу я дочери услышать голос!» Три витязя, пред страждущей представ, О женихе, властителе держав, Подробно рассказали солнцеликой, Но та была, как прежде, безъязыкой. Пришли к царю: «Твоя безмолвна дочь, Мы боль ее не в силах превозмочь». Не помогли вельможи властелину, И поспешил тогда кайсар к Бурзину. Сказал: «Тоскую, дочь свою любя. Одна, Харрод, надежда — на тебя. С ее недугом четверо боролось, — Быть может, ты ее услышишь голос». Харрод Бурзин к безмолвной подошел, Узрел ее лицо, венец, престол, Окинул всю ее пытливым взглядом, Присматриваясь к слугам и нарядам. Приветствие учтиво произнес. Молчала та, роняя капли слез. Задумался вельможа многочтимый: «Она молчит: погиб ее любимый, Молчит из-за жестокости судьбы, — Но почему молчат ее рабы? Зачем молчат наперсницы и слуги, Когда она тоскует о супруге? Зачем рукой не хочет шевельнуть, Когда ей слезы падают на грудь — Все время на одно и то же место? Ужели безутешная невеста Застыла, поглощенная тоской, Не шевельнет рукой или ногой? Она грустна поныне, как вначале: Движенья жизни нет в ее печали!» Расхохотался от души Бурзин, Сказал кайсару: «Мудрый властелин, Ты говоришь, что дочь ты замуж выдал? Не дочь твоя грустит, а жалкий идол! То статуя руками колдуна На посрамленье нам сотворена. Ты насмех порешил поднять иранцев, Чтоб пристыдил Хосров своих посланцев!» Сказал кайсар: «Твой разум — благодать, Визирем первым ты достоин стать! Есть у меня в одном покое чудо. Увидишь в первый раз такое чудо, Увидев, не поймешь: то истукан, Иль вечный сотворил его Яздан?» Харрод, внимая речи той хвалебной, Отправился тотчас в покой волшебный. Там, с луком и колчаном, полным стрел, Огромный всадник в воздухе висел. Сказал Харрод: «Уловки бесполезны, Седок, висящий в воздухе, — железный, А тот покой из камня состоит, И камень называется: магнит. Его индусские открыли маги, В чьих книгах — мысли о добре и благе».

Глава сорок пятая

Харрод рассуждает о различных верованиях

Сказал кайсар: «Все люди чтут богов, — От шахов и вельмож до пастухов. Румийцы — почитатели Иисуса. А в чем же вера состоит индуса?» Харрод ответил на вопрос его: «Корова для индуса — божество». Не почитают люди Индостана, Ни небо, ни всесущего Яздана. Индусам себялюбье не сродни, Нас не считают мудрыми они. Те, кто зажгли огонь, себя сжигают. Есть в воздухе, — индусы полагают, — Огонь, покорный воле божества. Брахманы, людям говоря слова, Что в сердце проникают и волнуют, Эфиром это пламя именуют. Огонь, с таким соединясь огнем, Очистит душу, что сгорает в нем. Индусы выбрали самосожженье. А ваше разве правильно ученье? Давайте обратимся к тем словам, Что говорила мать Христа — Марьям: «Отдай врагу последнюю рубаху! Он даст тебе пощечину с размаху, — Не злись, молчи, благослови его, А вспыхнет гнев — ты подави его. Ты будь доволен самой скромной пищей, А нет ее — смирись, живи, как нищий. В юдоли сей ты зла не совершай, А зло, что причинят тебе, — прощай». Вы помните ли это поученье? Нет, вами управляет вожделенье, Умом и сердцем овладел порок, И не ведет отныне вас пророк. Грешны, незрячи, сбились вы с дороги, Воздвигли до седьмых небес чертоги, Надели вы кольчуги и венцы, Чужим добром украсили дворцы, И эти украшенья и убранство — Свидетели насилья и тиранства. Ведет жестокость войны на земле, Нарушен мир спокойный на земле, Лишь выросли сокровищ ваших груды, Ключи от них с трудом везут верблюды… Один дервиш был жалким бедняком, Питался редькой он и молоком. Однажды встретил он в пути еврея, Защиты на дороге не имея. Прохожий был румян и полон сил, И дервиша несчастного убил, Потом на дереве повесил тело, И совершил он это злое дело С веселою, спокойною душой: Над верой надругался он чужой. С тех пор увлекся он познаньем бога, Он говорил умно, красно и много, Он преуспел, и люди той земли Его своим пророком нарекли. Он божьим сыном с той поры считался И, глядя на повешенных, смеялся. Но должен ли, но вправе ли пойти Разумный муж по этому пути? Тот следует стезей благословенной, Кого повел Яздан — творец вселенной, Кто признает, что бог у всех один, Что мы — рабы, а бог — наш господин. Блажен Яздану внемлющий дехканин, Чей светлый ум тщетой не затуманен! Когда, твердя молитву небесам, Берет он бережно боджи барсам, — Молясь, и капли не прольет он влаги. Хотя б о ней мечтал он, как о благе. Как жемчуга — сердца таких людей Воды, и неба, и земли ценней! Пусть тот, кто молится на поле битвы, О выгоде забудет в час молитвы. Как смеют шахи веру продавать? Они должны увидеть благодать В том, чтоб радовать сердца голодных, В том, чтоб жить для целей благородных, В том, чтоб стремиться к правде и добру, А не к жемчужинам и серебру. Как ни был бы силен, отважен воин, Тогда лишь восхваленья он достоин, Когда вступает в правую войну, Чтоб защитить от недругов страну. А тот, кто пользы ждет себе от веры (Мы знаем, есть подобные примеры), А тот, кто жаждой правды не томим, Будь проклят он и мертвым, и живым!» Кайсару эта речь пришлась по нраву, Сказал Харроду: «Заслужил ты славу, Среди вельмож воистину велик, В сокровищницу знаний ты проник. Тот будет долей обладать благою, Кто назовет тебя своим слугою!» Кайсар Харроду подарил венец, Наполненный диргемами ларец, И молвил: «Следуй светлою тропою, И пусть Иран украсится тобою».

Глава сорок шестая

Кайсар отправляет Хосрову войско и свою дочь

Когда войска, прийдя со всех сторон, Одели пылью степь и небосклон, Царь отобрал сто тысяч родовитых, Бойцов отважных, сильных, знаменитых. Исполнив начертание судьбы, Велел он, чтоб доставили рабы Коней военных, палицы и шлемы, Мечи, кольчуги, звонкие диргемы. Он дочь свою, премудрую Марьям, Сопровождать велел богатырям: Он дочь свою Хосрову отдал в жены, Исполнив благочестия законы. Приданое такое привезли, Что блеск других богатств померк в пыли. Там были драгоценные изделья, Подвески, серьги, кольца, ожерелья, Наполненные золотом ларцы, Украшенные жемчугом венцы. На покрывалах радовали взоры Затейливые золота узоры. Жемчужины, иные — как слеза, А те — как петушиные глаза, Сверкали на попонах, на халатах, На скатертях, на пологах богатых. Там были дорогие удила, Четыре пышных, золотых седла, И сорок паланкинов из эбена, Искусством разрисованных отменно. За ними шли прислужницы Марьям — Пятьсот подобных царским дочерям, Украшенных, надушенных, красивых, Веселых, благородных и учтивых. В литавры ударяя, шли рабы, Готовые для бденья и борьбы. Шли четверо философов почтенных, Постигших мудрость знаний сокровенных. Насчитывал сокровищ всех запас Сто тысяч денег, взятых тридцать раз! Хосрову в дар прислал властитель старый Коня, халат, блестящие динары, Сияющий алмазами венец, И так на шелке написал писец: «Хосров! Твои посланцы величавы, Они достойны почести и славы. Такого, как Густахм, с его мечом, Среди больших и малых не найдем. Делам Шапура воздаю хвалу я, Отваге, силе, верности Болуя, Но человек не видел ни один Таких великих, как Харрод Бурзин. Отмеченный божественной печатью, Не склонен он ко злу, лицеприятью, Пред ним бессильны хитрость, колдовство, Все, что сокрыто, явно для него!» Кайсар, в письме упомянув о многом, Велел румийцу, взысканному богом, Чтоб высчитал он, славный звездочет, В какой из дней отправиться в поход. Знаток небес нашел благоприятной Заезду Бахрам для этой силы ратной. Кайсар с главой похода поскакал, Три долгих перехода проскакал, Потом остановился на полянке, Когда четвертой он достиг стоянки. Велел он отойти богатырям, Призвал к себе любимицу — Марьям И тайной одарил ее беседой. Сказал: «Моим советам строго следуй: В Иран вступая, в чужеземный край, С себя ты покрывала не снимай Затем, что девушкам с открытым ликом Нельзя к восточным приезжать владыкам». Прощаясь, он сказал слова любви: Счастливо, мол, в замужестве живи, — И прослезилась дочь от слов прощальных… Был у кайсара брат — военачальник. Сказал ему кайсар: «Мой Ниятус, Не забывай ты наших братских уз. Ты с дочерью моею связан кровно, — Храни ее надежно и любовно. Я ныне поручил твоим трудам Сокровища, и войско, и Марьям». Дал клятву богатырь вооруженный, Лик отвернул, слезами орошенный. Помчались всадники с тоской в груди, А Ниятус отважный — впереди… Узнав, что войско движется долиной, Хосров навстречу поскакал с дружиной. Издалека увидел царь царей Великолепие богатырей, Он знаменосных ратников увидел, Кольчугоносных латников увидел, Увидел рать могучую Хосров: Ее сравнил бы с тучею Хосров! И сердце, прежде полное сомнений, Вдруг расцвело, как роза в день весенний. И Ниятуса он к груди прижал, Вознес кайсару множество похвал, Что ради торжества на поле брани Не пожалел ни денег, ни стараний. Потом он к паланкинам подошел И среди них он царственный нашел, Откинул шелковое покрывало. Затрепетав, душа возликовала, Когда, как светоч дня, его глазам Предстала благородная Марьям. На миг забыла дочь с отцом разлуку, Когда Хосров поцеловал ей руку.

В чертоге, тайну от людей храня, Провел он с нею три счастливых дня, А на четвертый день, когда светило К земле своей сиянье обратило, Иранский шах под бременем забот, Призвал больших и малых воевод. За Ниятусом, панцирем украшен, Явился Кут с воинственным Саркашем. «Кто из мужей, — спросил иранский шах, — Вступая в битву, забывает страх? Кто с обнаженной сталью рвется в сечу, Хотя бы лев спешил ему навстречу?» Ответил Ниятус царю царей: «Я выбрал семьдесят богатырей». Он витязей окликнул поименно, И встали тысячи под их знамена. Увидев эту избранную рать, Что недруга стремилась растоптать, Воскликнул шах: «Я жребий свой приемлю! Как море, жемчугом наполню землю! Молчание храните на устах, Заботу проявите о друзьях, Да будет вам услада и прохлада От ветерка заоблачного сада».

Глава сорок седьмая

Приход войска в Азербайджан. Встреча Хосрова с Бандуем

Шесть дней в пирах веселых провели, В еде, в питье, от горестей вдали, А на седьмые сутки той недели Походные литавры загремели. Вступили всадники в Азербайджан. В пустыне Дук расположили стан. «Вкусить покой коням и людям надо. Будь пастырем воинственного стада, — Шах молвил Ниятусу. — Я сейчас С друзьями верными помчусь в Ханджас». Хосров погнал коня по той дороге, Где пребывали в смуте и тревоге Бандуй с дружиной, армянин Мусиль. Увидев издали густую пыль, Они мечи на бедра нацепили И понеслись навстречу этой пыли. Спросил Густахма юный шахиншах: «Кто скачет к нам, степной взметая прах?» Сказал Густахм: «Пусть с места не сойду я, Когда вдали не вижу я Бандуя!» Воскликнул шах. «Да ты мне растолкуй, — С чего ты взял, что всадник тот — Бандуй? Он жив? Тогда в тюрьме томится в страхе, А мертв — так голова его на плахе». Сказал Густахм: «Клянусь я головой, Что рядом с другом скачет дядя твой». Вот прискакал Бандуй с Мусилем вместе. Они сошли с коней в тенистом месте, Хосрову поклонились до земли. Сказал Бандуй: «Мы счастье обрели». О сыне Сиавуша он поведал, Которого насильник смерти предал. Сказал Хосров: «Ты много перенес». Потом Бандую задал он вопрос: «Кто спутник твой?» Бандуй ему ответил: «Зачем Мусиля с лаской ты не встретил? Из-за тебя покинул он Иран, В далекий Рум направил караван, Не зная, где рабы костьми полягут! Из-за тебя он столько вынес тягот, Благоустроенный покинул дом, Своей звездой к твоей звезде ведом! Есть жемчуга, оружье и дружина У благороднейшего армянина». Шах молвил: «Верностью я дорожу. Тебя, Мусиль, я щедро награжу. С вельможами воссядешь ты моими, Над всеми я твое возвышу имя». Сказал Мусиль: «Рожден для добрых дел, О шах, счастливым сделай мой удел! Позволь твое мне славословить время, Позволь твое поцеловать мне стремя…» В Азербайджан Хосров погнал коня, И путники вступили в храм огня. Они святому поклонились месту. К ним вышел маг, читая Зенд-Авесту. Шах жемчуга насыпал на ладонь И бросил драгоценности в огонь. Рыдая, властелин ушел от мага. Воскликнул: «О Яздан, податель блага, Повергни зложелателей во прах! Не только слезы на моих глазах, — Все помыслы мои открыты богу. Избрал я справедливости дорогу, Так справедливому ты помоги, Да не ликуют злобные враги». Так говорил Хосров. Правдив и молод, Грядущих мук предчувствием уколот, Он в сердце вдруг почувствовал недуг. Вступил он заполночь в пустыню Дук. Когда примчалась весть, что шах вернулся, Военный стан мгновенно встрепенулся. Сказал бы ты, взглянув издалека, Что не земля бушует, а река. Дружины вспомнили о бранном деле, Литавры на слонов своих надели.

Глава сорок восьмая

Бахрам пишет письмо военачальникам Хосрова. Письмо попадает в руки Хосрова. Ответ Хосрова

Едва Бахрам узнал от верных слуг, Что прибыл с войском шах в пустыню Дук, Призвал он, не удерживая вздоха, Вельможу знатного Доропаноха. С приязнью относясь к его уму, Бахрам послание вручил ему На имя Андиёна и Гардуя, Густахма, и Шапура, и Бандуя, И родовитейших богатырей, Служивших юному царю царей. Писал он так: «Я в сердце славлю бога, Да будет зла противна вам дорога, Да наставляет вас благой творец, — Друзья, от сна проснитесь, наконец. С тех пор, как дерева Сасана семя Взошло у нас, — настало скорби время. Прочтите письмена: одно лишь зло То дерево Ирану принесло. Сасаны не искали благородства, Они алкали крови и господства. Убийц родоначальник, Ардашир, Поверг в печаль и смуту целый мир. О Суфарое вам напомнить надо: Освободил он от оков Кобада, Не дал он голове его упасть. Но лишь Кобад обрел венец и власть, — Неблагодарный, все дела устроя, Спасителя убил он — Суфароя. Тот жалок, кто, всю жизнь ища эбен, Слоновью кость найдет ему взамен. Тот никогда не встретится с удачей, Кто ищет жемчуга в воде стоячей. Отца не уважающий злодей Погубит счастье собственных детей. Тот, кто решил довериться Сасанам, Доверился коварствам и обманам. Вы для Хосрова — это не слова — От старой безрукавки рукава! А для меня вы — как зеница ока, Вокруг меня воссядете высоко, Я мягко буду править, как Ормузд. Без вас душа скорбит, дворец мой пуст. Я не боюсь ни Рума, ни кайсара, Погибнет враг от моего удара. Садитесь на коней, ко мне спеша, Да возликует вновь моя душа». Бахрам с дарами то письмо отправил, А караван Доропанох возглавил. Когда гонец достиг пустыни Дук, Он столько войска увидал вокруг, Что вся земля была под ним: казалось, На ней дорог свободных не осталось! «Ужель, — решил он, — смерть потребна мне? Стремленье шаха не враждебно мне. Везя на тридцати верблюдах вьюки, Зачем на верные итти мне муки? Тот видит гору, кто стоит внизу. Давай-ка я Хосрову отвезу Письмо Бахрама и дары Бахрама, И отстранюсь я от игры Бахрама». В укромный час к Хосрову он пришел. Царю царей письмо вручил посол, И много жемчугов, и много денег, И много слов принес ему изменник. Сказал Хосров, когда письмо прочел: «Ты мудро поступил, что к нам пришел. От низкого уйдя, избегнешь срама. Мы презираем грязного Бахрама. Достойно смеха жалкое письмо: Лежит на нем бессилия клеймо». Велел он написать слова ответа, Как бы от имени мужей совета: «Твое письмо, о гордый муж войны, Пришло, как дуновение весны. Веди дружины — мы тебе поможем, В бою мы всех румийцев уничтожим. Мы ждем тебя, покорностью дыша: С Хосровом наш язык, с тобой — душа. Тебя Хосров презренный устрашится И побежит в день битвы, как лисица, Когда увидит воинство твое, Величье и достоинство твое». Печатью шахиншах скрепил посланье, Сказал Доропаноху на прощанье: «Вручи письмо Бахраму Чубина. За службу воздадим тебе сполна». Он щедро наградил его деньгами, И ценным яхонтом, и жемчугами. С ответом поспешил Доропанох: Гонец от радости не чуял ног. Прочтя письмо, Бахрам утратил разом Спокойный дух и прозорливый разум. Велел он войску двинуться в поход. Он изумил вельмож и воевод. Пришли седоголовые в печали: «Отсюда ты не уходи, — сказали. — В Иране войско должен ты беречь: Хосрова встретят здесь вражда и меч. Подумай о своей грядущей доле И не ищи спасения в престоле». Но войску двинуться велел Бахрам, Не вняв седобородым мудрецам, И всадники, внимая барабану, Помчались по пути к Азербайджану. В пустыню Дук вступили на заре. Дорогу преградили мошкаре. Сошлись они с румийцами вплотную. Воскликнул Чубина: «Теперь взгляну я, Воинственна ли вражеская рать? Воистину ли сможет воевать? Насколько будет бой с Хосровом труден? Сказав, мироискатель-простолюдин Вдел ноги в боевые стремена. За ним — Изадгушасп, Ялонсина Приблизились к румийцам незаметно, Увидели, что войско их несметно. Ошеломило их и потрясло Мечей, знамен и всадников число. А в это время воины-румийцы, Пред шахом повязали поясницы, Сказав: «Мы ждем. Настал сраженья час». И, согласившись, отдал шах приказ.