Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Фирдоуси Абулькасим

Глава одиннадцатая

Послание Бахрама Пармуде и просьба Пармуды о мире

Три дня стояло войско у ворот, А на четвертый день, когда восход Воителям явил свое пыланье, Бахрам отправил Пармуде посланье: «О шах, скажи, где ныне твой отец? Где двор его, вельможи и венец? Где гордые, блестящие надежды? Где грозные военные одежды? Где копья, где могучие слоны, Где все его волхвы и колдуны? Где рать его, как темный лес густая, — Ответь мне, царь Турана и Китая? Тебе подвластны были города, — Из всех твоих владений, Пармуда, Одна лишь у тебя осталась крепость: Мироисканья понял ты нелепость? Как женщина, ты скрылся за стеной И в крепости рыдаешь ты степной. Поверь мне, ты не выдержишь осады, Открой ворота и проси пощады, Проси, чтоб пред властителем моим Предстал я покровителем твоим. Пришли мне в дань динары и диргемы, И жемчуга, и золотые шлемы: Царю не следует беречь казну, Когда он хочет сохранить страну. Знай, Совашаха мертвого наследник: Перед царем царей — я твой посредник, Воителей Ирана я глава, И примет шахиншах мои слова. Увы, надежду втайне ты питаешь, А в чем она, — ты от меня скрываешь. Не будь строптив, смирись перед судьбой, И замыслы свои ты мне открой. Ты видишь, я тебя не обезглавил, О царь, тебе я выбор предоставил, Не то, ты был бы мертв, как твой отец, А сын оплакивал бы твой конец. Но если много у тебя динаров, И не страшишься ты моих ударов, На мощь свою надеешься вполне, — Готовься ты к отмщению, к войне». Был скорбен Пармуда, гонцу внимая, Ответил царь Турана и Китая: «Рожденный дерзким, посмотри вокруг: Ты жаждал мук, — и ты добился мук. Пока ты полон силы и дерзанья, Не проникай ты в тайну мирозданья. Ты молод, а вселенная стара. От битв кровавых ты не жди добра. Судьба, в круговращении великом, Ко мне, быть может, повернется ликом. Я тоже страх внушал богатырям, — Не свойственно раскаянье царям. Владел я городами, племенами, Войсками, барабанами, слонами, И вот я пред врагами распростерт. Не будь же сердцем дерзок ты и горд. Отец мой жаждал овладеть вселенной. Его рабом был небосвод нетленный, Сама земля была им пленена, Тряслась, его завидев скакуна. Но устремился он к безумной цели, Неправедные мысли в нем созрели, И вот покрыл его деянья мрак, — Лишь издали над ним смеется враг. Как ты, он был когда-то дерзок, молод, Но был он жерновами жизни смолот. Поболее, чем солнечных лучей, Воинственных собрал он силачей, Слонов — поболее, чем диких зерен, Был Совашах, казалось, непоборен, Кто сосчитал бы войск его число? Но их пожрало времени жерло. Тот, кто жестокие возглавил рати, Пускай не забывает о расплате. Такой могучий властелин угас, — Когда-нибудь и твой наступит час. Не мни, что можно кровь пролить впустую: Своей заплатишь ты за пролитую. Когда Туран повергнешь ты во прах, — Огонь зажжешь ты в мстительных сердцах. Беды

я опасаюсь, дальнозорок. Тебе не сдамся я без оговорок. Ты — раб, я — царь, я — властелин земель, Я не склонялся пред рабом досель. Однако, воевать с тобой не буду: Безумцем не хочу прослыть повсюду. Мне лишь тогда не страшен будет стыд, Когда твой шахиншах меня простит. Вручу ему страну, казну, твердыни, И твой закон пусть властвует отныне». Бахрам увидел свет своей звезды, Обрадован ответом Пармуды.

Глава двенадцатая

Бахрам просит у Ормузда пощады для Пармуды; ответ Ормузда

Затем глава богатырей Ирана Послал письмо царю царей Ирана: «Турана властелин со всех сторон Победоносной ратью окружен, Взывает о пощаде, смерть почуя. Соизволенья твоего прошу я Переговоры с Пармудой начать. Твое согласье пусть скрепит печать. То, что пощады он покорно просит, Нас над его падением возносит. От славы и венца отрекся он, Да будет он царем царей прощен». Возликовал Ормузд, прочтя посланье, Призвал к себе высокое собранье, Велел осыпать жемчугом чтеца, И молвил так: «Благодарю творца! Он увенчал меня небесным сводом, Мой лик открыл он землям и народам, Я — признан им: на поле боевом Хакана сделал он моим рабом, И славят нас, к престолу припадая, Воители Турана и Китая. Творца вселенной мне открыта цель: Над всеми властелинами земель Возвысит он меня, мои стремленья! Как только сбудутся мои моленья, Я древние сокровища раздам Паломникам, больным и беднякам. Вы также господу хвалу воздайте И добрые поступки умножайте». Затем призвал посланца шахиншах, Велел преподнести ему кушак, И золотом, и серебром расшитый, Тугой кошель, динарами набитый, Халат вельможи, вихря-скакуна, Чья грива жемчугами убрана. Затем призвал писца, чтоб о хакане Он начертал приказ на тонкой ткани: «Пока мне другом будет Пармуда, Он будет в безопасности всегда. Порукой в том — печать и вседержитель, Мы — только слуги, бог — наш повелитель». Затем Бахраму он послал слова Надежды, и любви, и торжества. Он так писал: «С почетною охраной Доставь ты в мой дворец главу Турана: Пусть по-хорошему придет ко мне! Сокровища добыл ты на войне, — Еще ты постарайся в этом деле, Чтобы чертоги наши не скудели. Пройди места, где есть еще враги. Возьми их в плен, жилища их сожги: Мне надобна еще твоя отвага. Да будет бог с тобой — податель блага. А если мало у тебя стрелков, — Потребуй, сколько хочешь ты полков, Пришли письмо, — число я увеличу Иранцев, твоему послушных кличу. Героев имена в письмо впиши, Тех, с кем ты связан нитями души. Войскам, вступившим за меня в сраженье, Край пограничный дам я во владенье, Тебя возвышу пред своим лицом, Твое чело украшу я венцом».

Глава тринадцатая

О том, как Бахрам рассердился на Пармуду

Когда посланье прибыло к вельможе, Душа Бахрама сделалась моложе. К себе призвать велел он поскорей Своих прославленных богатырей. Едва он им прочел слова владыки, Как раздались ликующие клики, В такой восторг военный стан пришел, Что ты подумал бы: трясется дол! Бахрам, внимая радостному стану, Письмо о мире отослал хакану. Когда посланье Пармуда прочел, Покинул он и крепость, и престол, Иранского властителя восславил, Бахраму он сокровища отправил. Сей гордый муж, величие храня, Вскочил, пылинки легче, на коня И поскакал из крепости старинной, Сопровождаемый своей дружиной, И на Бахрама даже не взглянул, Лишь конь его сухую пыль взметнул. Военачальник задрожал невольно: Бахраму стало горько так и больно, Как будто был он побежден врагом. Велел он Пармуду вернуть пешком. Вернули, перед воинством толкая, Властителя Турана и Китая. Бахрам промолвил, гневом обуян: «Ужели у тебя в стране, хакан, Не знают вежливого обхожденья, И ты пустился в путь без разрешенья?» Хакан ответил: «Жребий мой жесток. Я был на всех собраниях высок, А ныне впал в ничтожество позорно, А ныне мира я прошу покорно. Не вижу твоего величья в том, Что сделал ты мой день печальным днем. Теперь я получил посланье мира, И вот я поспешил к владыке мира: Меня освободит он от забот, Своим, быть может, братом назовет. Я власть свою вручил тебе всецело, Мне до тебя нет никакого дела». Воитель вспыхнул, кровь его зажглась, И молнии посыпались из глаз. Бахрам забылся в гневе, и с размаха Горячей плетью он ударил шаха, — Такой поступок — низости предел, — Связать владыке ноги он велел И заточить в шатре холодном, темном. Узнав об этом деле вероломном, Так порешил тогда Харрод Бурзин: «С умом враждует этот исполин». Сказал он главному писцу в тревоге: «Богатый силой, разумом убогий, Бахрам во зло употребляет власть: От вспыльчивости — всякая напасть». Они пришли к Бахраму, среброкудры, Их лица желты, а советы мудры: «Ты свел на нет свой подвиг боевой, Плох богатырь с горячей головой». Услышав их, воитель устыдился, Руками за голову он схватился, Сквозь землю провалиться был готов, Освободил хакана от оков, И, проклиная свой поступок низкий, Ему коня послал он, меч индийский, Украшенный алмазами чепрак, Чтоб разогнать его обиды мрак. К властителю Турана и Китая Он прискакал, в смущеньи ожидая, Пока он препояшется мечом, Усядется на скакуна верхом. Скакал он долго с Пармудой рядом, Но тот его не удостоил взглядом. Сказал Бахрам, гордыню одолев: «Я вижу, на меня таишь ты гнев. Царю царей пожаловаться можешь, — Своей отрады этим не умножишь». Хакан ответил: «Рок неотвратим, И от него уйти мы не хотим. Противны мне поклепы, наговоры, — Я не из тех, кто ищет в них опоры. Когда о происшедшем царь царей Не будет знать без помощи моей, Он не достоин своего величья. Пусть бездну горя вынужден постичь я, — Я не скажу, хотя в борьбе ослаб, Что причинил мне зло какой-то раб». Бахрам поник и сжался весь от боли, Но ярость поборол он поневоле. Сказал: «Открылся я тебе, скорбя, Но ждал добра напрасно от тебя. Ты милостью меня не осчастливил, Но истину из слов твоих я вывел: Никто из нас не должен сеять зло, Чтоб семя зла в душе не проросло. Зачем твои сокрыл я злодеянья, Прося у шаха мирного посланья!» Сказал хакан: «Что было, то прошло. Я позабыл, что ты мне сделал зло. Ты уничтожил зло в себе. Вернее, Твое добро зла твоего сильнее. Мы, как слепцы, порой к добру идем, — Ты сделался моим поводырем. Война приносит нам позор и горе, Но мир их в благо превращает вскоре, А если ты равняешь мир с войной, То разум унижаешь пред собой. Тот предводитель встретится с бедою, Кто разума не шествует стезею. Когда плохое на ветер ушло, Пусть будет в сердце мирно и светло. Теперь иди, творца благословляя, Всё темное из сердца удаляя». «Случившееся, — отвечал Бахрам, — Скрыть от Ормузда не удастся нам. Все, что захочешь, можешь властелину Ты говорить, а я теперь накину На гнев его покров небытия: Наветов не боится мощь моя». Сказал хакан: «Тот властелин державный, Что зло и благо мерит мерой равной, Молчит, когда его преступный раб Свирепствует, — безумен или слаб. И если в эту бездну беззаконий Хоть издали заглянет посторонний, — Будь он благожелательный иль злой, — О шахе отзовется он с хулой. Он скажет: «Легкомыслен повелитель, Невежествен и глуп его воитель…» От гнева пожелтел Бахрама лик, И этот гнев настолько был велик, Что порешил Харрод: «Сейчас хакана В пыль превратит глава бойцов Ирана!» Он молвил полководцу: «Гнев забудь, Вступи, Бахрам, на справедливый путь И подави в гортани злое слово: Оно подчас причина дела злого». Бахрам воскликнул: «Лжец и сын лжеца, Восстановить он хочет мощь отца!» Сказал хакан: «Так дурно ты не думай, Пусть без отца дано мне век угрюмый Дожить, и пусть престол отцовский пуст, — Я не боюсь: поможет мне Ормузд. Он мудр, и родовит, и осторожен: Возвышен буду я иль уничтожен, Об этом знать не надлежит рабу: Лишь царь меняет царскую судьбу. Не раб, дорогой зла пришедший к славе, А царь судить о государе вправе. Клянусь я повелителем твоим: Пыль в голове твоей, а в сердце дым. Увы, неправильна твоя дорога, Ты разговариваешь зло и много, Обрушиваешь дерзкие слова, Не выслушав противника сперва». Воитель спину показал хакану, Коня направил к воинскому стану. Он приказал Харроду и писцу Посланье мудрое вручить гонцу, Уведомить царя царей державных О тайных разговорах и о явных. Затем сказал, свирепый, как гроза: «Ступайте оба в крепость Овоза И соберите, мудрецы седые, Все деньги, все изделья золотые…» Еще с тех пор, когда Афросиаб Бежал от войск Арджаспа, словно раб, — Все то, что море нам дарует щедро, Все то, чем славятся земные недра, Все то, что посылают небеса, Хранила гордо крепость Овоза. Здесь находились, в сундуках покоясь, И Сиавуша первый шахский пояс, Расшитый жемчугом и бирюзой, И серьги, ослеплявшие красой. Такого в мире не было владыки, — Будь это малый царь или великий, — Который не желал бы тех даров! Лухраспу отдал серьги Кай-Хосров, Лухрасп — Гуштаспу. Спрятал их в твердыне Арджасп, и вот никто не помнит ныне, Кто обладал богатством и когда, Увы, ушло былое, как вода. Составив список золотых изделий, Вельможи поразились: в самом деле, — Визирь мудрейший или звездочет Не знали б, как вести богатствам счет! Бахрам велел собрать на поле брани Все из камней, динаров, одеяний. Среди добычи были две серьги, В алмазах дорогие сапоги, Мешок, червонным золотом расшитый И жемчугами доверху набитый, Тяжелых два йеменских кошеля Сверкали златом, душу веселя. Воитель смелый был прельщен добычей И благородства он забыл обычай: И пару знаменитую серег, И кошели он для себя сберег. От взора утаил он их чужого, Вельможам не сказал о них ни слова. Потом Изадгушаспу дал приказ, Чтоб выбрал он из воинства сейчас Бойцов отважных, десять сотен счетом, И с ними к шахским поскакал воротам. Исчезли вскоре всадники вдали, Сокровища в отчизну повезли. Вдоль быстрых рек, среди степных барханов, Сто двигалось верблюжьих караванов. Бойцы скакали с радостью в Иран, А впереди, со свитою, — хакан.

Глава четырнадцатая

Пармуда с сокровищами, присланными Бахрамом, приезжает к Ормузду

Хакан, ведя усталую дружину, С сокровищами прибыл к властелину. Взял булаву Ормузд, надел венец, Сел на коня, поехал во дворец, Когда узнал, что Пармуда явился. Хакана увидав, остановился. Приблизился к Ормузду Пармуда, Увидел шаха в первый раз тогда. Узнав его, хакан застыл на месте И спешился затем с дружиной вместе. Не покидала Пармуду боязнь, Что шах к нему питает неприязнь, Предшествующим сердце омрачилось, Его страшила шахская немилость. Он подошел к властителю владык. Ормузд гнедого задержал на миг, Взглянул, — и скакуна погнал он снова. Хакан взобрался вновь на вороного. Визирь собраний встретил Пармуду, И вороного взял он за узду. Поспешно спешился хакан Китая, И в униженьи стойкий дух являя. Он подошел к властителю держав, И всех обворожил он, величав. Его радушно принял шах Ирана, И на престол, его достойный сана, Он посадил хакана пред собой, К нему приставлен был писец седой. Сел на престол властитель побежденный, Вельможами своими окруженный. Когда узнал великий шахиншах О привезенных Пармудой дарах, Он приказал, довольством осиянный, Чтоб вывели на площадь караваны. Семь дней вкушал хакан покой и мир. В честь гостя был затем устроен пир. Велел хакан внести в чертог Сасанов Поклажу дорогую караванов. С утра до ночи десять тысяч слуг К стопам царя несли за вьюком вьюк. На следующий день владыка мира С хаканом вновь засел за чашу пира, И вновь к его стопам за вьюком вьюк Несли пять раз по десять тысяч слуг. Под грузом золотым сгибались спины, Сто гор воздвигли слуги-исполины. При виде этих драгоценных гор Душа сияла, радовался взор. Шах приказал воителей восславить, Сокровища пред воинством поставить, — Тут пояс был, расшитый бирюзой, И серьги, ослеплявшие красой. Был награжден Изадгушасп халатом, Мечом алмазным и ковром богатым. Он землю пред царем поцеловал. На площади поднялся шум похвал, — Мол, вечно пусть горит звезда владыки! Сказал Изадгушаспу шах великий, (С ним откровенен был он издавна): «Не правда ли, отважен Чубина! Послушный мне, он в битву войско двинул, Он зло своим геройством опрокинул». Таков Изадгушаспа был ответ: «Владыка, знай, что так устроен свет, — Хозяин жалок, если с гостем званным Он за столом пирует деревянным» [4] Был шах ответом удручен таким, Стеснилась грудь предчувствием дурным.

4

В этих словах — намек на имя Бахрама Чубина. «Чубин» по-таджикски — деревянный.

Глава пятнадцатая

Ормузд узнает о проступке Бахрама и заключает дружбу с хаканом

Посланец тайный прибыл утром рано С письмом от главного писца Мехрана: «О шах, вовеки озаряй сердца! Я — вечный раб престола и венца. Знай, что нашли мы на полях сражений Два кошеля, сработанных в Йемене, В алмазах дорогие сапоги, Героя Сиавуша две серьги,— Героя, чей бессмертен разум вещий. Бахрам себе присвоил эти вещи, Но гневаться не надо на него: Твое завоевал он торжество». Сказал Ормузд гонцу: «За мною следуй, И обо всем, что видел, ты поведай». Ормузд подробный выслушал рассказ. Поступок витязя его потряс. Сказал он, вспыхнув: «Пусть мой воевода Возвысился главой до небосвода, — Я в нем дурное семя узнаю. Во-первых: он врага разбил в бою, Но поступил бесчестно с побежденным: Как видно, он умрет низкорожденным. Зачем себе присвоил, во-вторых, Он серьги повелителей былых? Как видно, возомнил себя владыкой! Он опорочил подвиг свой великий, Его геройство на ветер ушло, Добро и разум превратились в зло». Затем Ормузд призвал к себе хакана, С ним пировал, как с равным, царь Ирана, Покуда черноту своих кудрей Ночь не стряхнула на царя царей. Он молвил так: «С души ты бремя снимешь, Когда, хакан, мою ты дружбу примешь. Ты обретешь счастливую звезду!» Взял за руку владыка Пармуду. Был Пармуда Ормуздом очарован И засиял от этих добрых слов он: «Свои дела, свои поступки взвесь, — Владыка продолжал, — дай клятву здесь, Как нам велит обычай властелинов. Клянись мне в том, что, мой дворец покинув, Ты своего лица не отвернешь Ни от меня, ни от моих вельмож». Хакан поклялся божьей благодатью, Венцом, престолом, шахскою печатью, Кромешным мраком ночи, светлым днем, Безгрешным, очистительным огнем: От шаха помыслов не отвратит он, Иным деяньям их не посвятит он. Все встали. Клятва произнесена. Ормузд и гость пошли к покоям сна. При появленьи бронзового солнца От сна восстали оба венценосца. Пожаловал Ормузд, с восходом дня, Хакану и кольчугу, и коня, И приготовить приказал подарки. Здесь был венец, как блеск денницы яркий, Здесь были золотые пояса, Блиставшие, как в звездах небеса, Здесь были скакуны-аравитяне, Браслеты, серьги, сотни одеяний, Чудесные попоны из парчи, В златых ножнах индийские мечи. До перехода проводив хакана, — До третьей остановки каравана, К себе вернулся властелин держав, Привет прощальный Пармуде послав. Когда пришла к Бахраму весть благая, Что возвращается хакан Китая Домой, обласканный царем царей, — С ним встретиться желая поскорей, Помчался вождь победоносной рати В сопровожденьи меченосной знати. Вельможами приветствуем везде, Скакал Бахрам навстречу Пармуде Селеньем, городом, горой, равниной, Спеша явиться с головой повинной: Хотя в душе пылали боль и стыд, Он думал, что хакан его простит. Достигнув Пармуды за поворотом, Хакана он приветствовал с почетом. Но тот лицо надменно отвернул От витязя, и даже не взглянул На кошели, на яства и на вина, Что привезла бахрамова дружина. Так Чубина скакал три долгих дня, Покорность и терпение храня, Но взглядом тот его не удостоил, Не подозвал к себе, не успокоил. Лишь на четвертый день сказать велел: «Вернись обратно. Горек твой удел». Когда Бахрам услышал это слово, Погнал он к Балху скакуна гнедого. Его событье это потрясло. Так время некоторое прошло. Он в Балхе жил, сражен тоской и срамом. Был недоволен шахиншах Бахрамом: Во-первых, он обидел Пармуду, В чертог царя дорогу дал стыду, Он, во-вторых, присвоил часть добычи, Хотя немало получил отличий.

Глава шестнадцатая

Ормузд посылает Бахраму женское одеяние, веретено, пряжу и гневное письмо

Властитель, сердце гневом напоив, Послал письмо Бахраму: «Грязный див! Ты позабыл, что твой ничтожен жребий, Ты возомнил, что ты сидишь на небе! Сошел ты с благородного пути, Дурной дорогой ты решил итти. Ты не радеешь о моей державе, В моем бесславье путь находишь к славе. Увы, ты чужд стремлениям моим, Не внемлешь повелениям моим. Прими же от меня ты одеянье: Оно достойно твоего деянья! Властитель приложил к письму печать И соизволил слугам приказать — Найти немедля женскую рубаху, Такую, чтоб надеть ее на пряху, И, дегтем вымазав веретено, С ним принести и пряжу заодно, И красные доставить шаровары, И женский пояс, ярко-желтый, старый… Велев гонца презренного призвать, — Презренным одеяниям подстать, — Шах приказал ему: «Скачи к Бахраму, Ты все мои дары вручи Бахраму. Скажи ему: «Как безрассуден ты! Увы, не витязь, — простолюдин ты! С тех пор, как победил царя Китая, Ликуешь ты, великим угрожая. Ты будешь мной низвергнут с высоты, В ничтожестве, как пыль, исчезнешь ты!»

Глава семнадцатая

Бахрам Чубина надевает женское платье и в нем показывается предводителям дружин

Бахрам застыл в молчанье и в обиде, Гонца услышав слово и при виде Воителя позорящих даров, Письмо прочел он, бледен и суров. Сказал: «Награда — женская рубаха. Вот какова ты, благодарность шаха! Быть может, воле шаха вопреки, Меня обидели клеветники? Не думал я, что к шахскому порогу Навет и клевета найдут дорогу! Все видели, что я свершил с тех пор, Как я покинул шахиншахский двор. Я войско малое повел в сраженья, Я испытал и горе, и лишенья, Была мне жизнь моя не дорога, Когда громил я воинство врага, Нередко смерти чувствовал я близость, Награда за труды — такая низость! Творец, на мне ты взор останови: Ормузд меня лишил своей любви!» Он, богу помолясь и успокоясь, Надел рубаху, шаровары, пояс, Поставил пред собой веретено И все, что было в дар привезено. Он приказал вельможам поседелым, Начальникам, воителям умелым, Чтоб двинулись, в шатер его спеша. Была омрачена его душа… Когда явились молодой и старый, Когда рубаху, пояс, шаровары, Изумлены, увидели на нем, Им показалось, что сразил их гром! Бахрам сказал: «Вот это одеянье — За все мои заслуги воздаянье: От шаха получил подарок я. Вы слышали и видели, друзья, Моей могучей палицы удары, Как воевал я, в бой бросаясь ярый, Настал, казалось, шаха смертный час, — Но прибыл я, царей престол я спас. Владыки исполняя приказанье, Позорное надел я одеянье. Шах — миродержец, мы — его рабы, Его приказ — веление судьбы. Мы ищем счастья под крылом владыки, Живет он в нашем сердце, светлоликий. От вас хочу услышать я совет: Какой мы можем дать ему ответ?» Воители сказали воеводе: «О богатырь, прославленный в народе! Такой от шаха принял ты позор, Что войску ненавистен шахский двор. Ты знаешь, старца не было мудрее, Чем Ардашир, а он воскликнул в Рее: «Презренье шаху, шахскому двору, Мобедам, равнодушным к злу, к добру! Ничтожествам противно мне служенье И оскорбительно их уваженье!» «Не говорите так, — ответил вождь, — От шаха — сила воинства и мощь. Мы все — служители, а он — властитель, Мы все — просители, а он — даритель». Но меченосная сказала знать: «Отныне мы не станем воевать, Для нас отныне шаха нет в Иране, А ты для нас — не вождь на поле брани». Окончился на этом разговор. Начальники покинули шатер. Бойцов увещевал Бахрам в печали, Но на губах советы остывали.

Глава восемнадцатая

Бахрам во время охоты встречается с женщиной, которая предсказывает ему блестящее будущее

Так минул месяц. На охоту в лес Отправился Бахрам. Листвы навес Густой, тенистой оказался кровлей, Достойной тех, кто очарован ловлей. Онагра вдруг увидел он в лесу, И сразу оценил его красу. Кишела дичью эта глушь лесная, Вилась тропинка, в чаще пропадая. Спокойно, тихо ехал Чубина, Бичом не горячил он скакуна. Он за онагром следовал вслепую, И на поляну выехал большую. За ним скакал Изадгушасп-храбрец. Бахрам увидел издали дворец. Коня погнал он к пышному чертогу, — Онагр ему показывал дорогу. У замка Чубина сошел с коня. «Ты с разумом дружи и жди меня!» Сказав Изадгушаспу это слово, Вручив ему узду коня гнедого, Он без путеводителя, пешком, Направился к чертогу прямиком. Изадгушасп томился в ожиданье, Поглядывая издали на зданье, Держа узду гнедого скакуна, — Но вот его нагнал Ялонсина. Сказал Изадгушасп: «Смельчак-воитель, В неведомую ты вступи обитель, Взгляни, куда пошел наш храбрый вождь, Наш полководец, рати нашей мощь». Ялонсина, почувствовав тревогу, Садовою тропой пошел к чертогу. Дворец предстал пред ним в конце пути: Подобного в Иране не найти! Воздвиглась арка дивная у входа, Небесного она достигла свода. Престол чудесный высился под ней, Сверкавший блеском дорогих камней, Отделкою жемчужной, золотою, И застланный румийскою парчою. На нем, сияя ликом, как весна, Сидела венценосная жена, Во всей красе, в могуществе великом, — Померк бы разум перед этим ликом! Она была стройна, как кипарис, Арканами сбегали косы вниз: Арканы благовонные раскинув, Она опутывала исполинов, Стремившихся попасть в чертог ее! На кресле золотом, у ног ее, Сидел Бахрам, забыв свои печали, А позади придворные стояли. Когда увидела Ялонсину Красавица, затмившая луну, Она к нему слугу послала сразу, И внял Ялонсина ее приказу: «Здесь находиться вправе лишь Бахрам, А ты ступай назад к своим друзьям. Привет им передай от полководца, И успокой их: скоро он вернется». Потом привратник получил приказ: Ворота сада отпереть сейчас И увести коней вельмож в конюшни. Когда приказ исполнил раб послушный, Служитель появился в цветнике, Держа траву священную в руке. [5] На щедрый стол посыпались соблазны, И были кушанья разнообразны. Бахрам сказал, прощаясь: «Пусть всегда Сияет счастья твоего звезда!» Она ответила: «Венца достоин Такой, как ты, бесстрашный, мудрый воин. Затем, что ты — могуч, ты — царь царей Львопокоряющих богатырей. Ты победишь врагов на поле бранном, Ты станешь властелином над Ираном. Иди, герой, и завоюй Иран, Чтоб мир согбенный выпрямил свой стан, Пусть весь твоим он станет, воевода, От праха черного до небосвода!» И тайно молвила слова, но их Никто не слышал, кроме их двоих. Ее величием обвороженный, Ее пророчеством ошеломленный, Бахрам покинул пиршества цветник. Онагр внезапно перед ним возник. Бахрам за ним погнал коня гнедого, Из леса вскоре выехал густого. С охоты в город прискакал Бахрам, Но ничего не рассказал бойцам. Харрод, его увидев, скрыл заботу И молвил: «Ты поехал на охоту И много видел, говорят, чудес. Что, вправду чудесами полон лес?» Но, не ответив на вопрос Харрода, Проехал мимо гордый воевода.

5

Огнепоклонники употребляли «священную траву» (боджи барсам) перед принятием пищи.

Глава девятнадцатая

Бахрам захватывает шахские права. Бегство Изадгушаспа и Харрода Бурзина

На следующий день, когда заря Зажглась, вершины гор посеребря, Когда с землей небесный свод сравняла, Накинув шелковое покрывало, — Дворец Бахрама царственно расцвел. Воздвигли слуги золотой престол, Расставили сиденья золотые, Оправили подушки парчевые. Явился витязь: во дворце своем Устроил шахиншахский он прием. С величием, невиданным дотоле, Он восседал на золотом престоле, На голову он возложил венец… Изадгушасп, воитель и писец, Увидел мощь и дерзость исполина И обо всем осведомил Бурзина. Харрод Бурзин уразумел тогда: Непоправимой сделалась беда. Сказал Изадгушаспу: «Друг надёжный, Не думай, что события — ничтожны. От гневной злобы разум потеряв, Послал Бахраму властелин держав Веретено и женскую рубаху, Но было неизвестно шахиншаху, Как примет этот дерзновенный лев Его дары, его приказ и гнев. Здесь оставаясь, долга не исполнишь: К владыке надо убежать нам в полночь. Бахрам не внемлет слову мудреца: Он жаждет царства, трона и венца». Вельможи, увидав беду воочью, Из Балха убежали темной ночью. Бахрам, узнав о бегстве двух вельмож, Сказал Ялонсине: «Ты их вернешь. Возьми ты сто бойцов, и с храбрецами Немедленно скачи за беглецами». Воителя-писца нагнал отряд. Глава отряда, яростью объят, Вельможу оковал тяжелой цепью, Не снисходя к его великолепью, Одежды пышные с него совлек, Вернул с пути, к Бахраму приволок. Бахрам вскричал: «Достоин ты презренья, Как ты посмел уйти без разрешенья?» Сказал Изадгушасп: «Мой господин, Меня уговорил Харрод Бурзин, Сказав мне: «Оставаться здесь не смеем, То, что ты медлишь, — на руку злодеям. Бахрам надел на голову венец, — Бежим, иначе близок наш конец». Бахрам сказал: «За мной повсюду следуй, Карай неправду, благо проповедуй». Его грехи Бахрам ему простил, Подарком драгоценным наградил И молвил: «О своей подумай доле, Будь поумней и не беги ты боле».

Глава двадцатая

Ормузд узнает о поведении Бахрама

А между тем, погнав коня вперед, К царю Ормузду прискакал Харрод. Открыл он повелителю все тайны, Поведал он рассказ необычайный: Как навестил Бахрам дворец лесной, Как венценосной принят был женой. Все то, что сам увидел, изложил он, О том, что слышал, также сообщил он. Ормузд был этой вестью изумлен, И те слова, смятенный, вспомнил он, Что говорил мобед, умом богатый, И те, что молвил дряхлый соглядатай. Явиться приказал мобеду он, И тайную повел беседу он. В душе как бы почуяв непогоду, Так миродержец приказал Харроду: «О всех делах осведоми ты нас». Харрод подробный повторил рассказ. Спросил владыка, холодом объятый: «Что могут означать онагр-вожатый, В лесной глуши таинственный дворец, Красавица, носящая венец, А вкруг нее, как вкруг царя, вельможи? На сновиденье все это похоже! Как поступить мне, мудрый мой мобед? Таких событий не запомнит свет. Я дело без тебя решать не стану: Оно подобно древнему достану!» [6] Сказал мобед: «Онагр — ужасный див. С пути добра Бахрама совратив, Он поселил в его душе коварство. Зеленый лес — нечистой силы царство, Обитель дивов — сей лесной дворец. Красавица, носящая венец, Бахрама упованье и отрада, — Колдунья злобная, исчадье ада! Бахрам, как пьяный, от нее пришел, В мечтах венец он видит и престол, Честолюбивый сон его тревожит, С тех пор он в руки взять себя не может. Ты должен меры срочные принять, Чтоб войско повернуть из Балха вспять». Раскаянье заговорило в шахе: Зачем послал он витязю, как пряхе, Одежду женскую, веретено? Тоскою было сердце смущено… Вдруг прискакал из Балха муж усталый, В корзине были у него кинжалы. Свой меч гонец Бахрама обнажил, Корзину перед шахом положил. Когда внезапно взору властелина Предстала непотребная корзина, Когда владыка посмотрел на сталь, — Он вспомнил ярость и забыл печаль: Велел кинжалы превратить в обломки, Бахраму эти возвратить обломки! Гонец вернулся, и узрел Бахрам Кинжалы, сломанные пополам. Задумался мятежный воевода, Он приказал созвать мужей похода. Вельмож вокруг корзины усадив, Сказал им: «Наш властитель справедлив. Достойных предков славные потомки, Пусть эти не унизят вас обломки: Так миродержец награждает рать, А насмех нас не думает поднять». Мужи отваги погрузились в думы, И ропот их послышался угрюмый: «Что было в первый раз бойцам дано? Одежда женская, веретено! А ныне шах прислал обломки стали Бойцам, что за него стеною встали. Такого дела не знавал Иран, Оно ужасней ругани и ран. Нет места во дворцах такому шаху, Кто вспомнит о таком — подобен праху. А если ты, Гушаспа сын Бахрам, Захочешь вновь припасть к его стопам, Пусть у тебя — раба, а не вельможи — Ни мозга не останется, ни кожи, Ни унижения того, каким Ты награжден властителем своим!» Прислушиваясь к ропоту и крику, Поняв, что рать озлилась на владыку, Сказал Бахрам: «Пусть вас творец спасет! Уже, наверно, передал Харрод Владыке ваши мысли, ваши речи. Вы сохранили жизнь в жестокой сече, — Она теперь в опасности опять. Вы клятву верности должны мне дать, На всех путях поставлю я заслоны, Чтоб не нагрянул враг неусмиренный, Не то погаснет дней моих звезда И рать моя погибнет навсегда». Бахрам ушел, сказав свое веленье, — Теперь приди, читатель, в удивленье! По всем путям страны, во все концы, Бахрамом были посланы гонцы, Пока еще ни малый, ни великий Приказа не услышали владыки. Настала ночь, и снова день погас, — Царя царей не возгремел приказ.

6

Достан (достон) — сказание, поэма.