Сказание о белых камнях
Шрифт:
На станции сразу заметил движение. Наши саперы словно бы проворнее обычного накатывали лес на железнодорожные платформы. Замполит тут же ходил, постукивая от холода хромовыми сапожками.
Я подошел к нему. Глаза его сияли неподдельным, удивительным для тех гнетущих месяцев восторгом. Он показал мне сводку Информбюро.
Это было потрясающе! Западный фронт на сотни километров прорван! Освободили столько-то населенных пунктов, такие-то города, захватили орудия, подбили танки, взяли пленных... И цифры, цифры... Даже голова кружилась!
За то зимнее наступление наши войска продвинулись вперед не так уж много. В последующие
Через неделю на станцию Боголюбове подали товарные вагоны. Мы погрузились и покатили на запад.
С тех пор мне довелось участвовать в Сталинградской и Курской битвах, в разгроме немцев под Бобруйском. Все дальше и дальше откатывался фронт от берегов Нерли. Я видел разрушенную Варшаву, пылающий Берлин.
И сколько раз после очередной нашей победы вставала перед моими глазами та далекая, извечно прекрасная царевна!
Она была для меня Победой!
Почему-то теперь купол ее выкрасили темно-серой с зеленоватым оттенком краской. Так это жалко и так портит общее впечатление.
Но для меня она всегда останется Златокудрой. И когда я привожу ребят-туристов к ее подножию, то рассказываю им сперва эту историю, а потом уже говорю об Андрее Боголюбском.
Церковь Покрова на Нерли была построена по велению Андрея в честь его удачного похода на поволжских болгар и в память старшего сына Изяслава, смертельно раненного во время этого похода. Построена она была, по словам летописца, «единым летом» (за один год).
Посол Грузии, когда ладьи его пристали к берегу, как раз и видел это строительство.
Парфенон. Картина В. Д. Поленова.
В «Житии святого князя Андрея» говорится:
«Сего же лета «1165 год» сын его первый Изяслав Андреевич ко Господу отъиде... Сей же великий князь Андрей, еще печалию о скончавшемся сыне объят быв, и скорбяще, обаче более в богоугодные дела поощря-шеся, ибо Боголюбские обители яко поприще едино «т. е. на расстоянии одной версты» на реке Клязьме, в лугу нача здати церковь во имя пресвятые Богородица, честнаго ея Покрова... на устья реки Нерли... оную церковь единым летом соверши...»
Это была первая церковь, выстроенная в честь нового, установленного волею Андрея праздника Покрова Богородицы.
В архиве Третьяковской галереи, в фонде выдающегося русского художника В. Д. Поленова хранится письмо отца Василия Дмитриевича — Дмитрия Васильевича, который в молодости, в сороковых годах прошлого столетия, служил секретарем русской дипломатической миссии в Греции. Рассказывая о своих впечатлениях родителям, молодой дипломат описывает, как вместе с приехавшим в Афины знаменитым художником Брюлловым осматривал Акрополь:
«Я был вместе с ним в Акрополисе в первый день его приезда; когда мы взошли на холм и Парфенон открылся перед нами, он воскликнул, всплеснув руками, и остановился как бы в положении молящегося... И начал потом разбирать его красоту. Он признал, что невозможно и никто еще не достиг до того, чтобы соединить эту необыкновенную простоту в частях с таким величием и легкостью...»
Если откинуть слово «величие», все остальное целиком приложило к нашему русскому Парфенону.
Первое впечатление при взгляде на облик церкви — это ощущение покоряющей женственности. Ее не назовешь ни храмом, ни памятником старины. Для меня она Златокудрая царевна... Один поэт назвал ее крестьянской девушкой-невестой в подвенечной фате, милой, застенчивой, иногда веселой, но чаще печальной. Воронин сравнил ее с музыкой, с песнопениями. Может прийти на ум икона Владимирской богоматери: там молодая женщина как бы светится духовной красотой матери. И здесь белые стены словно дышат столь же неземной красотой.
Ни убавить, ни прибавить, ни передвинуть ни одного камня нельзя — так непостижимо пропорциональны все части этого единого и прекрасного целого.
Три полукруглые алтарные апсиды совсем не похожи на суровые полубашни Кидекшского храма, они выдвинуты вперед, но немного, «в меру». На каждой апсиде щелевидное окно. Современные строители разместили бы все три окна по шнурку в один ряд. А зодчий Андрея взял да и приподнял среднее окно чуть повыше крайних. Отчего это ему захотелось? Едва ли он сумел бы ответить — просто сердце подсказало.
Стройными были все храмы, воздвигнутые при Андрее Боголюбском, но до нас дошло от них немногое. А эту церковь, стоявшую в стороне от проезжих дорог, от городов и селений, враги грабили мимоходом, и пожары ее щадили. Потому и дожила она до нашего времени, претерпев не столь тяжкие невзгоды.
Раньше была она выше, за свою долгую жизнь на два ряда камней вросла в землю.
Зодчий, строивший ее, сумел соединить необыкновенную простоту в частях с удивительной легкостью. Она точно белая голубка, готовая взлететь на небо. Этой легкости зодчий достиг многими вертикальными линиями стен, будто не имеющих никакого весу.
В молодой березовой рощице все стволы тянутся к небу, к солнцу. И по замыслу зодчего все линии стен, колонки аркатурного пояса устремлены вверх. Так здание кажется выше, воздушнее, легче.
На северной, южной и западной стенах над каждым средним окном помещена одна и та же композиция: библейский юноша — царь царей Давид восседает на троне; в левой руке вместо арфы он держит славянские гусли, ниже три женские маски, а еще ниже два льва с хвостами, продетыми через заднюю лапу; концы хвостов разветвляются и превращаются в три цветка. А над каждым боковым оконцем изображен четырехлапый грифон, терзающий то ли лань, то ли ягненка. А под каждым грифоном еще по две женские маски.
О чем поет царь Давид, подняв правую руку вверх? Он славит богородицу. Львы и орлы нисколько его не боятся и слушают дивное пение, а грифоны держат в лапах ланей, чтобы принести их в жертву той же богородице.
Богоматерь и отважный Давид — победитель Голиафа. Их образы были близки заказчику — князю Андрею, который мнил себя победителем. Львы-стражи и одновременно цари зверей вместе с грифонами являлись символом княжеской власти. А женские маски? Их очень много — двадцать одна под композициями Давида и грифонов да по концам отдельных аркатурин еще двадцать. Маски самые различные, лица то удлиненные, то с пухлыми щеками. Но это вовсе не святые девы, над ними нет нимбов.