Сказание о Доме Вольфингов
Шрифт:
И с этими словами она обратила свечу вниз и ткнула в траву, тем самым погасив огонь. Тут вся рать повернулась, ибо быки, впряженные в повозку со знаменем, опустили подъяремные головы и замычали; заскрипев, возок двинулся с места, и все воители последовали за ним – вдоль по дорогам между полей жита. Женщины же, дети и старцы отправились на луг провожать их.
В сердце своем каждый пытался понять, что могут означать слова Холсан, ибо она ничего не сказала им о грядущих битвах – кроме того, что некоторые из них вернутся в Среднюю Марку. В прежние дни, бывало, что предсказывала она исход сражений, но теперь не произнесла ничего такого, чего их сердца не знали бы и так. Тем не менее, высоко держа головы, они последовали на луг, где все уже было готово к отбытию. Тут ратники выстроились и спустились к берегу Чернавы, и был у них заведен в пути такой порядок: впереди ехало знамя, которому предшествовал отряд полностью вооруженных мужей, за знаменем и вокруг него шествовали другие в подобном наряде. За ними следовали возы с припасами, которые сопровождали кмети из трэлов, всегда охранявших телеги и не отходившие от них ни ночью ни днем. Замыкала походный порядок главная рать с остальными трэлами.
Что касается доспеха, то у всякого из свободных голову защищал шлем – не всегда стальной
И те, кто не мог прогнать от себя эту думу, чувствовали теперь большую тяжесть в сердце, чем когда рать рода выступала в поход. Ибо долго жили они в Порубежье, и сделавшаяся знакомой жизнь обрела прежде неведомую сладость… неведомое же пугало. Чернава стала теперь Богом для них – как и для предков в древние времена. Поклонялись Готы и лугу, который питал любимых ими коней, взращивал говяд и овец, охраняемых от волка лесного. Почитали они добрые наделы, ставшие плодородными благодаря трудам их собственных рук и рук отцов, и вступали с ними в брак в пору сева и уборки урожая, так что рожденное землей отчасти было сродни Вольфингам, и счастье и мощь былых весен и лет текли в жилах детей Вольфингов. И уж воистину благодетельным Богом был для них Кров Рода, построенный отцами чертог, тщательно оберегаемый от огня, молнии, ветра, снега и течения дней, пожирающих труды человеческие, и лет, засыпающих плод их пылью. Можно было вспомнить о том, что сие здание, оставаясь на своем месте, видело приход и уход многих поколений, что часто приветствовало оно новорожденного и прощалось со старцем. Много тайн прошлого помнил этот кров, много было ему известно позабытых нынешним поколением повестей, которые, впрочем, может быть, откроются людям будущего; ведь и тем, кто жил в ту старинную пору, кров рассказывал о том и об этом, напоминал о забытых отцами событиях, храня в себе память поколений, сберегая самую жизнь Вольфингов и надежды их на грядущие дни.
Словом, эти бедные люди думали о Богах, которым поклонялись, вспоминали о любимых своих, и посему с тяжелым сердцем размышляли о том, что дикая чаща готова поглотить все это, отобрать у них и Богов, и друзей, и все счастье жизни, даруя взамен голод, жажду и усталость… о том, что детям их придется заново возобновлять род, строить новое обиталище, давать новым урочищам привычные имена и поклоняться новым Богам в древних обрядах.
Вот такие тревоги одолевали Вольфингов, оставшихся дома; впрочем, предание умалчивает о том, все ли они переживали подобные чувства или только старики, доживавшие свои последние годы среди родных и близких. Наконец все начали возвращаться назад в свои жилища, тонкий ручеек людей уже тек по полям, когда услыхали они приближающиеся громкие звуки: гудение рогов, мык животных и крики людей. Поглядев, Волчичи обнаружили новую рать, шествовавшую в ярких одеждах вдоль темного тока, и не устрашились, ибо знали, что это другой отряд людей Марки направляется к месту сбора племени. Наконец открылось знамя и стало ясно, что это Биминги-Деревяне идут к поляне Тинга. Но когда пришлецы увидели народ на лугах, многие из молодых пришпорили коней и поскакали мимо женщин и стариков, чтобы присоединиться к Вольфингам.
Оба рода считали себя состоящими в близком родстве, их связывала добрая приязнь. И теперь Волчичи-домоседы все ждали, пока мимо пройдет войско Бимингов со своим знаменем. Наряд Деревян был схож с Волчьим, однако казался повеселее, ибо Вольфинги чернили оружие и доспех, чтобы стать похожими на серого волка. Биминги же свое оружие полировали и одевались в зеленые, расшитые цветами одежды. Знаком их было дерево в зеленой листве, и повозку с их знаменем влекли белые быки.
Когда рать приблизилась, Вольфинги и мимоидущие приветствовали друг друга и обменивались новостями, однако – невзирая на все разговоры – знамя непреклонно продвигалось вперед; и недолго провожатые следовали за ним, ибо далек был путь к полю Тинга Верхней Марки. Так ушли ратники вдоль берега Чернавы, а толпа домоседов медленно растеклась, направляясь к наделам или к своему жилищу, где каждый занялся своим – дело или игра попали в его руки.
Глава V
Слово о Холсан
Когда воины и все прочие отправились вниз на луг, Холсан осталась на Холме Говорения и стояла там, покуда воинство не прошествовало мимо путем своим – сразу и ясным и мрачным и прекрасным; после же она как будто решилась вернуться к Великому Крову, однако тут показалось ей, будто нечто удерживает ее на месте, будто желание двигаться оставило ее, и она не в силах даже сдвинуть с места ноги. И она осталась на Холме – а погасшая свеча выпала из руки ее, – и опустилась на траву с лицом человека, погрузившегося в глубокие раздумья. И казалось ей, что тысяча мыслей приходит в ее голову одновременно, только не было среди них наибольшей, и видения событий, бывших прежде и ныне, мешалась с теми, которым еще предстояло свершиться – не останавливаясь и не позволяя углубиться в какое-нибудь из них. Так сидела Холсан на Холме Говорения, задремав среди белого дня, и сны ее были не яснее ночных.
Но пока она сидела, приблизилась к ней женщина из кметей, с вида дряхлая и неизвестная ей ни среди родичей, ни среди трэлов, с такими словами:
Хейл, Холсан, Солнце Чертога! Что скажешь? Будет ли чистПуть щенкам Серого, чьим кровом будут лишь ветвь и лист?Как-то им ляжет дорога вдоль Черной Воды?Где сойдутся дубы сечи? И кому ожидать беды?Тут ответила дева:
Кажется мне, о матерь, что душе моей трудно теперьПройти путем битвы, приоткрыть грядущего дверь —Она как будто застряла в переплетеньи ветвей;Так низкий куст скрывает побеги весенних дней.То думаю о прошедшем и сути не вижу в нем.И нынешний день тоже не освещен огнем.Думаю о грядущем – но и в нем повести несть.Так что внемлю тебе, матерь, слушаю твою весть.Тут кметиня глянула на нее темными глазами, молодо блестевшими на загорелом морщинистом лице, а потом опустилась на землю возле Холсан и заговорила:
Из далекого края пришла я, и кровь чуждая в жилах моих,Но все сказы о Вольфингах знаю – о грехах и заслугах ихА еще я слыхала: ты прекрасна, но люди рекут,Что ничьей не будешь невестой, не изведаешь брачных пут.Не краснея и не бледнея, дева поглядела в глаза кметини ровным спокойным взором и ответила:
Истину ты слыхала: мой брак давно заключенС могучими предками Вольфингов,Жившими после начала времен.Тут глаза старухи озарила улыбка и она молвила:
Вера твоя достойна красы такого венца.Радуешь ты – коль живы – матерь свою и отца.Но Холсан ответила ей по-прежнему ровным голосом:
Не ведаю я, кто отец мне, не знаю, кто матерь моя,Но когда малым дитятей из лесу вышла я,Вольфинги дали мне мачеху, женщину зрелых лет,Дали и славного отчима – ему равных в доблести нет.Молвила тогда кметиня:
Да, слыхала я эту повесть, и все же смысл ее мне не люб;Не родит красоту такую из ветки корявый дуб;Сам собою нагой младенец не появится в палой листве.Так поведай же мне о смысле, заключенном в этой молве.Поведай мне, как случилось, что Вольфингам – Солнце ты?Правда приятна старухе, и речи твои чисты.Ответила ей Холсан:
Да будет, и вот что помню от того далекого дня:Утро, траву и ветви, что осеняют меня.Не нага я, тело прикрыло белое полотноИ высокое солнце нашло между ветвей окно.Из чащи густой оленуха вышла на светлый луг,Голову повернула, шагнула ко мне и вдругРазом застыла на месте, и страх прочь унес ее.То-то тогда я дивилась, но в покое было сердечко мое.Хоть рядом сидела волчица, огромный мохнатый зверьНо я давно уж привыкла играть с ней – ты в это поверь.Привыкла хватать за уши, мохнатые гладить бока,Привыкла любить и верить и даже дразнить слегка.Была любовь между нами, и я не знала про страх.А сойка все суетилась, синяя, в ближних кустах.Но мимо скользнула белка, с места поднялся мой волк,И зарычал негромко, щетинился и не молк.Тут и я услыхала шум, ибо тонкий ребенка слухНес ко мне все звуки лесные, увлекая как легкий пух.Поступь все приближалась, и он явился —Под мой радостный крик:Передо мной на солнце доблестный муж возник,Славный, могучий и добрый, шлем на густых кудрях,В алых дивных одеждах, с золотом на руках.К нам этот муж приближался, волка лесов не боясь.И песня, добрая песня из его уст лилась.Заметив его, волчица притихла, и как овцаСпокойно в лес удалилась – прочь от его лица.И он тогда сел со мной рядом – спиной о дубовый стволИ поднял меня со всей лаской и на колено возвел.И лик его был добр и мягок, и я припала к щекеИграть стала с ясным шлемом и золотом на руке.И речи его внимая – не зная еще смысла слов —Сердцем впивала напев их, и счастлив был мой улов.Так мы радовались друг другу, но вот наконец он встал,Меня на траву поставил и по лесу зашагал.Тут вернулась волчица, и потом играла я с ней.Вот первое, что я помню… довольна ты правдой моей?