Сказание о Доме Вольфингов
Шрифт:
Ответила кметиня с лицом благостным и добрым:
О девица, твой голос готова я слушать, покуда не пала ночь:Но скажи, как вышло, что люди увели тебя из лесу прочь?Продолжила Холсан:
Как-то вечером я проснулась от звука чужих голосовВ чаще густой ветви дуба дарили тогда мне свой кров,Кольцом стояли воители, и были радостны мнеЛица их и бороды, и глаза в своей синеве,Тканей багрец и пурпур, на золоте – отблеск огня,Хоть я других не видала после самого первого дня,Когда играл со мной воин, явился и в этот он раз:Лицо любимое мною, и щит как в битвенный час…Рудый волк по дереву мчался, золотом выложен дуб,И я протянула ручонки к тому, что был мне так люб.Подняв меня и подбросив, на плечо он меня посадилК спутникам обернулся, не пряча радостный пыл.Тут все они дружно вскричали, мечами ударив в щитыНо– Так, – приметила кметиня, – эта женщина была до тебя Солнцем Чертога. А что ты помнишь потом?
И сказала девица:
Что было потом? Я помню орешник – там, за этой стеной,Вокруг меня бегают дети, сорока над головой.И взявши Холсан за руку, я с нею рядом идуЕе поверяю слуху всю детскую ерундуТеперь я зову ее мама и люблю всею душой.Так было, и эта память всегда пребудет со мной.Шло время, и я узнала и луг, и поле, и лес,Одна и с подругами вместе открыла немало чудес.Но приемной мне матерью стала та, былая Холсан,А отцом воитель могучий – тот, что в отчимы племенем дан.Древний Вольфингов род любовью не обделил меня.Но кровной родни меж ними все же не знаю я.Тут улыбнулась кметиня и так сказала:
– Действительно, у тебя не отец, а отчим, но он любит тебя.
– Истинно так, – согласилась Холсан. – Мудра ты. Скажи, не пришла ли ты затем, чтобы объявить мне, кто мои мать и отец, и к какому племени я принадлежу?
Старуха ответила:
– Разве и ты не мудра? Разве не ведомо грядущее Солнцу Чертога Вольфингов?
– Ведомо, – сказала девица, – и все же ни во сне, ни наяву не видала я другого отца, кроме приемного; но знаю, что матерь мою мне еще суждено встретить во плоти.
– И хорошо это, – молвила кметиня, еще более умягчившись лицом. – А теперь поведай мне о том, как жила ты в Чертоге Вольфингов, каково тебе было там?
Сказала тогда Холсан:
Жила я под кровом Вольфингов шестнадцать весен и лет,И меня полюбили родичи, защищали от гроз и бед.В дорогие одежды рядили, но к Богу вела тропа,И одинокой стала в скитаньях моя стопа,Нет, я зверей не страшилась, в них не будила страх,И мудрость во мне родилась, забрезжила на устах.Часто темною ночью я выходила на луг,В чащи лесов углублялась без спутников и подруг.Скользила в воде Черной речки, играла в ее глубине,Рассветы ко мне являлись, и мир открывался мне.Я узнала зверей желанья, стал открыт мне олень и волк,Мне открылось и то, что будет: горе горькое или толк.Но однажды война случилась, и слово пришло в чертог.Родичи уходили на битву, оставался лишь тот, кто убог.Струны арф в тот вечер бряцали, пировала вокруг родня,Но легло пред глазами поле, и слова осенили меня.На том поле волк щерил зубы и бежал, озираясь, враг,Бросая стяги с драконом, что девицу нес в зубах.Потом предстал мне мой отчим – среди бледных клинков южан,Но кончилось игрище боя, и новый знак был мне дан.Лежал он один под Кленом, без шлема над грозным челомНе прятала тело кольчуга, плечо пронзено копьемВ бедре стрела угнездилась, и я к нему подошлаИ заговор против крови немедленно завела.И вдруг – я узрела: обоих везет нас знаменный возок,Вольфингов рать возвращается, победу послал ей Бог.Песне родовичей мыком черные вторят быки,И шествие наше движется – как раз вдоль Черной реки.А вот впереди и кров наш, жены текут из дверей,В их голосах – ликованье, окончание наших скорбей.Слово мое услышав и мудрость его поняв,Родовичи возликовали и – зная мой ум и нрав —Одели меня как Богиню, и словно заря чистаЯ стала у ратного знамени – прямо возле шеста.И вновь узрела, не дрогнув, ветром продутый луг,На рать ушедших родовичей, и врагов – вблизи и вокруг.И снова над отчимом пела, чтобы замкнуть ему кровь,И полнилось сердце мудростью, и втекала в него любовь.Но вот жизни ток вернулся в могучее тело бойца,Мощные дрогнули руки, шевельнулись черты лица.И мы домой повернули, с добычей, взятой в бою,К нашему древнему крову верша дорогу свою.Так с того дня и поныне чтут родовичи мою речьРади той битвы осенней и жатвы, что снял тогда меч.С тех пор стала крепче любовь их, но когда минул год,Лег на меня всем весом знаний холодный лед.Пестунья моя, что прежде правила дело Холсан,Слегла в самом начале года, и зримых не ведая ран,Приняв неизбежность кончины, лежа в постели своейБыть Холсан меня научила, открыла известное ей,Как подрезать фитиль во полуночи,С каким словом масла подлить,А после благословила и Солнцем назначила быть.Ее отнесли в низину, вокруг собрался народ,И по воле Вирд совершился пестуньи моей исход.Назвав меня Солнцем Чертога, облекли меня в святость риз,В золотые кольца Богини, ожерелье с подвесками вниз.С той поры я здесь обитаю, предрекаю грядущего ход,Только ныне свой вирд я не знаю, и того,Что ждет Волчий род.Тогда проговорила кметиня:
Что открылось тебе, о дочерь, какова будет эта рать?Почему ты не вышла с ней в поле – Готов судьбу встречать?Сказала тогда Холсан:
Матушка! В этом доме жить Холсан,Пока есть у Вольфингов кров.И не видать мне отныне ратной тропы Волков,Пока сей чертог не увидит вокруг себя вражье кольцо,Пока стрела здесь не свистнет, впиваясь в родное лицо,Пока не содрогнутся стены, балки не затрещат,Когда примет Кров Вольфингов участь сожженных палат.Тут поднялась она на ноги, обратила лицо свое к Великому Чертогу и долго глядела на него, не обращая внимания на старуху, которая внимала неведомым ей словам – и прислушивалась и приглядывалась самым внимательным образом. Потом Холсан совершенно умолкла, только веки ее прикрыли глаза, стиснулись руки, а ноги попирали ромашки. Грудь ее вздымалась от горьких вздохов, огромные слезы выкатывались на щеки, скатываясь на одежду и ноги, и летнюю пестрящую цветами траву; наконец уста ее отверзлись, и она заговорила голосом, удивительно не похожим на тот, которым говорила прежде:
Зачем вы оставили, Вольфинги, предков своих очаг, Чертог ныне полон печали, и вас поджидает мрак Вернитесь, вернитесь, внемлите, да не замедлят ваш путь Щитами принятые стрелы, что пущены были в грудь.
Будет тропа неровной, трупы укроет тень.Только немедля поймите, что вечер съедает день.Зачем же тогда вы ждете, чтоб кануло солнце в ночь?Когда кровь обрызжет деревья, никто не сумеет помочь.Не знайте же покоя, Вольфинги, пока ваш очаг стоитИ Волку в края незнакомые Рок уходить не велит.Идти все дальше и дальше – до края земли, до морейИ в битве не знать избавления, и в бранной отваге своей.Тут опять умолкла она, и слезы течь перестали; но когда открылись очи Холсан, голос ее возвысился вновь:
Вижу я, вижу, вижу! Вы слышите там, вдалеке?Пламя крадется вдоль крыши, мечется налегке.Малыми день увидит огненные языки,К вечеру жар задышит, достигнет самой реки.Запляшет огонь на окнах – багряна кровавая ткань —Но к вечеру жадное пламя заберет свою дань.Охватит сухие стропила, кровлю обволочет,Быстрый огонь в любую трещинку заползет,Какой не видел родович с самого первого дня,Когда плотников руки с любовью сложили тебя.Тут всхлипывания и рыдания снова заставили ее остановиться, но спустя некоторое время, успокоившись, Холсан показала правой рукой на чертог:
Вижу врагов, вижу факелы, шлемов железных блеск,Знамена, лихие лица, слышу пламени треск.Тогда придется родовичам к земле опустить щиты,Ибо в поле открытом Вольфинги познали меру тщеты.Даже лев горный гибнет, попав в пеньковую сетьДолго вы медлили, Вольфинги, и теперь подступает смерть.Чьей жизнью будет искуплена жизнь твоя, о Божий народ?Чья печаль возбранит путь горюПод сожженный родовичей кров?Пламя ничто не угасит – только слезы Волчьей родни,Сердце, полное жизни, крови живой струи.Тут она вновь умолкла, прикрыла глаза, и тихие слезы полились из них; а потом опустилась в рыданьях на траву. Понемногу буря горя улеглась, и голова девушки запрокинулась назад, как если бы она спокойно заснула. Тут кметиня нагнулась к ней и поцеловала, и обняла; даже сквозь сон ощутила Холсан это чудо: ведь целовала ее женщина совсем не старая и не морщинистая, но приятная для взгляда, с густыми, цвета спелого ячменя волосами, и в сверкающей одежде, каких еще не ткали на земле.
И в самом деле, это Вудсан, Солнце Лесное, явилась в облике старухи, чтобы узнать у Холсан о грядущем, ибо не было оно ей известно, хотя и происходила она из племени Богов и предков Готов. Услыхав слова дочери, увидела она, что слишком хорошо понимает их суть, и печаль вкупе с любовью больно ужалили ее сердце.