Сказание о Распрях
Шрифт:
Зарёванный парень снова подбежал к старику:
— Посмотрите на мои руки: это не руки царевича! Оборванцем я ходил и каждый приказ ваш я выполнял исправно! Я любил вас, как родного деда, и именно поэтому я старался не возражать.
Седобрад молчал.
— Вот, я думал, что отец мой, и мать моя — что нет их уже в живых. Теперь я узнаю, что отец мой жив и я не сирота…
— Отец твой лишился рассудка, Годомир. — Откашлявшись, еле выдавил из себя уже слабеющий Вековлас. — Поверь, если б я только мог! Но я не хотел, чтобы ты вырос таким же, как твой брат!
— Ах, у меня ещё и брат?!
— Рос ты в послушании и стал человеком; мне не стыдно за тебя, хоть и в гневе лютом ты сейчас. Я знаю, что ты не пропадёшь, и спокоен за тебя. А вот брат твой уже пропал, потому что воспитан в роскоши и не знал слова «нет». И привык повелевать, и не любит его народ. Он как твой отец, а ты — как его отец. Мне очень жаль, мой червячок, мой паучок, но если я неправ, то я отвечу. Перед тобой ли, перед Ним ли, перед собственной совестью ли.
— Перед кем — перед Ним? — Перебил парень.
Вековлас собрал оставшиеся силы и указал пальцем в небо.
Годомир, естественно, ничего не понял и сидел рядом, подперев ладонью подбородок.
— Вот, вижу я: взросл ты; молодая, горячая кровь так и бурлит. А я уже отжил своё.
— Не говорите так. Не оставляйте меня! У меня есть вопросы, на которые сможете ответить лишь вы одни! Если всё так, как вы говорите, то откуда вы взяли столько монет, чтобы выкупить меня, если сами вы не раз говорили, что денег у вас не было сроду, не водилось и в помине. А как же покупка осла и коня? Вы же не…
— Не вор. Я не богат, но вожу иногда на ярмарку то, что породила земля у моих ног: корневику, клубни эрза и прочие фрукты-овощи. Делаю кувшины, чему и тебя с грехом пополам научил. Да много ли надо нам вдвоём? Иногда присылали за мной во дворцы, и лечил я от «хвори» изнеженных вельмож. И вся их «хворь» от их же безделья. Но ради твоей, не моей, безопасности я ограждал тебя, чтобы ни единая душа не увидела ни тебя, ни тем более медальона на твоей шее. А уж если б жил ты там, где ты хотел бы жить, то убили б тебя враз ещё вернее, ибо разорена Хладь и обессилена, а ты — юный наследник. Сам догадаешься о таком исходе или мне поведать о возможном грядущем раскладе? Я мечтал сохранить жизнь, и мне это удалось; мечта моя осуществилась. Эх, не та уж Хладь, что прежде; гнилые люди в ней теперь — оттого и прячусь я в чужом, дремучем лесу почти чужого мне королевства, и почти никто не знает об убежище моём.
И молчали потом оба, и спросил Годомир позже:
— Видел я на пути обратном ладьи большие, и точно голова некоего ящера на носу каждого судна, и много в ладьях людей, и гребли они сурово, но безмолвно. Кто они? Не видел их прежде; ни на ярмарке; нигде.
— Воины это, из Северных кронств. Коли красные щиты с синим крестом — стало быть, из самой Большой Варварии; Варгия-Викингия по-нашему, и кронство Эйнар по-ихнему. Коли серо-бежевые с крестом посветлее — значит, наши; точнее, не совсем наши, а кронства Сюшер — земли, в лесу которой мы прячемся. Коли белоснежные с голубым перекрестьем — ну, это щиты хладского соседа кверху, Северного Кронства Свэй.
— Именно последние я и видел! Что за люди-то? Скажите. — Пристал, как банный лист, Годомир.
— Норды все они; такие же, как и мы, северяне. Но они севернее нас, особенно нордландцы — норды с острова Нордика, оттого и прозвище им норманны, то есть, люди севера. Хладичи (навроде нас) кличут их варягами али варварами, но все они викинги, кроме хладичей, стерландцев и тезориан, потому что мы более южная их ветвь; более миролюбивая и оседлая, и пашня с сенокосом преобладает у нас над пастбищами.
— Но почему у них всех на щитах крест? Это символ чего-то?
— Почему «у них»? У всех нордов боевой, походный щит имеет на себе изображение перекрёстка, а означает оно, что на все четыре стороны света — север, юг, запад, восток распространится однажды власть нордов, ибо первородные мы в происхождении своём; первые мы среди всех прочих людиян, и другие да служат нам в один день. Но это вовсе не значит, что все остальные крупные племенные союзы (амулетинцы, красномазые, щелеглазки и люди цвета сажи) произошли от нордов — просто они как народы появились позже и проникли в Фантазию гораздо позднее. И когда пристал Эйнар Мореплаватель к неизвестному берегу и отведал эльфийской пищи, все остальные земли, кроме северных, были ещё дикими и свободными от людей.
— Страсть как хочу я быть одним из них! — Заблестели, загорелись у Годомира глаза. — Стать воином желаю я!
— Будешь. Станешь. К тому и готовил тебя; к походной жизни, к суровым условиям. Ибо на севере, куда ты отправишься (а ты туда отправишься) нет таких плодородных земель, как в той же Феевой земле. Хотя ты был и там и сям; есть, с чем сравнивать теперь. Кинжалом управлять умеешь, и меч научишься держать в руках прекрепко. Руби врагов не медля — иначе не руби вовсе. Будь безжалостен, но справедлив, ибо не пожалеет тебя в ответ паладин восточный. Будь безжалостен, но справедлив; умей найти златую середину. Потому что однажды взойдёшь ты на престол, сядешь на трон, и некому будет подсказать тебе нужное и важное решение, потому что недолго мне осталось.
— Что значит…? — Годомир побледнел.
— Но перед тем, как я отправлюсь в путь иной, в места наилучшие, чем здесь, — Оборвал его друид. — Получить ты должен от меня последние дары и наставления, иначе неспокоен буду я вовек.
Юноша вздрогнул.
— Отыщешь в чулане сапоги-скороходы, скатерть-самобранку и ковёр-самолёт. Пользуйся ими с умом, иначе вернусь я с того света, кипя от злости, и отлуплю тебя что есть сил своим ясеневым посохом!
И сглотнув, продолжил Вековлас:
— Итак, ступай же на север (а точнее, на северо-восток) и разыщи там отца безумного своего; не сошедшего с ума, но творящего безрассудство. Как пить мне дать, не признает он тебя сразу (али не признает вовсе), и масла в огонь будет лить его племянник; уж я-то чую: тоже мне, бояре в изгнании. Тогда вернёшься в старый город, и наберёшь людей. Как ты это сделаешь, мне и высоко, и глубоко. Дальше — сам.
И благословил Годомира старец, и помер, и лет жизни его было ровно сто и пятьдесят ещё. И стенал его единственный родной человек, и убивался.