Сказание об Омаре Хайяме
Шрифт:
– Это кто же правоверный? – спросил хозяин. – Не этот ли Омар Хайям?
– Он самый!
Потом наступила тишина. Трудно было вмешиваться в этот разговор третьему, а сам Али эбнэ Хасан не торопился продолжать свои речи. Он казался утомленным, голова его была занята более важным делом, чем история о какой-то любви…
– Я его убью, – пригрозил Хусейн. И он намотал на пальцы длинный стебель зеленого лука, положил его в рот и захрустел.
– Убьешь? – безучастно спросил Али эбнэ Хасан.
– Да… Потом Эльпи будет снова моею. – Хусейн разодрал пирахан на своей груди
И оглядел всех, ища у каждого сочувствия.
Хозяин усмехнулся. Он сказал:
– Во-первых, любовь не добывают кровью. Во-вторых, хаким, которого ты называешь своим врагом, не самый главный враг. Это так.
Али-пекарь закивал головой.
– Ты просто не знаешь коварства этого звездочета, – сказал Хусейн. – Я совершенно уверен в одном: он самый главный враг, и я приведу свою угрозу в исполнение.
Али эбнэ Хасан поднял руку. Он нахмурил брови. И сказал:
– Не о том говоришь, Хусейн, и не туда направлены твои мысли. Женщин на свете – что песчинок на берегу моря. И ты найдешь себе другую. Как, впрочем, и сам хаким. Я не вижу причины для вражды из-за какой-то потаскушки.
– Она не потаскушка, – возразил Хусейн. – Она несчастная жертва мужского прелюбодеяния.
Хозяин усмехнулся. Али-пекарь засмеялся громче. Другие подобным же образом выразили свое отношение к словам Али эбнэ Хасана.
Однако гроза продолжала бушевать в груди молодого Хусейна. Что понимают в любви мужчины, погрязшие в политических интригах, ненавидящие султана и его визирей? Этим подавай только власть, а любовь для них – нечто вроде полевого цветочка, который не жаль раздавить.
Али эбнэ Хасан погрозил пальцем Хусейну. Он приказал замолчать и не раскрывать рта, если говорить тому больше не о чем. Здесь, в этом доме, где все подчинено великой цели, разговор о любви к какой-то женщине – просто кощунство. Тем более ревность к хакиму. Хаким Омар Хайям не самый главный враг шиитов. Даже наоборот: для него что шиит, что суннит – одно и то же. Он равнодушен и к тем, и к другим. Есть одна великая цель – это султанский престол, который должен быть уничтожен, а все прочее – мелочь, недостойная мужского внимания…
– Да? – иронически попросил Хусейн.
– Да! – грозно ответил Али эбнэ Хасан.
– А если на тебя наплевали?
– Терпи.
– А если наплевали на нее?
– Пусть терпит и она.
Хусейн ударил себя ладонями по коленям:
– Ну а жизнь, которой нет без любви? Неужели все следует приносить в жертву… как бы это выразить?..
– Не утруждай себя, – прервал его Али эбнэ Хасан, повышая голос. – Слушай, я хочу повернуть твою голову только в одну сторону. Было бы глупо, если бы мы с тобой занялись чем-либо таким, что недостойно нашей цели. Любовь, эта чепуха, придет потом. И не один раз. Я понимаю твое негодование. Сумасшедший меджнун всегда ревнует. Он почти слепец… Ты меня понял?
А чего тут не понимать? Разве эти высохшие рыбы сохранили в себе душу? Душу, которая знает, что есть любовь? Этот Али эбнэ Хасан вполне доволен своими тремя женами. Али-пекарь изошел потом у печи – ему ли до любви? Зейналабедин-ассенизатор что смыслит
– Ладно, – заключил Хусейн, – я дело свое знаю и сам во всем разберусь.
– Возможно, – примирительно сказал Али эбнэ Хасан, – возможно, ты кое-что и смыслишь. Однако прими во внимание одно: у нас с тобой поважнее заботы. А если тебе хочется жениться, мигом тебя оженим. Есть тут у меня на примете соседская дочь. Все при ней! А зад ее может свести с ума хоть кого.
Хусейп состроил гримасу:
– Как же она его отрастила?
– Сам вырос, – всерьез ответствовал Али эбнэ Хасан. – Зовут ее Рохие. Шиитка, преданная своей вере. Вся семья такая. Спроси Зейналабедина.
Ассенизатор начал божиться, дескать, это не девушка, а сплошная сладость. Достойная девица достойной семьи. А под конец спросил Хусейна:
– А кто она, твоя красавица?
– Моя? – Хусейн вытаращил глаза. – Ты хочешь знать, кто она?
– Да.
– Падшая женщина.
– Падшая? – разинул рот от удивления Зейналабедин.
Хозяин не выдержал:
– Скажи лучше – шлюха.
– Скажу, – со злорадством проговорил Хусейн.
Бакр встал, подошел на цыпочках к Хусейну и приложил ладонь к его лбу. Подержал немного и заключил:
– У него жар.
Хусейн покачал головой, оттолкнул Бакра.
– Я заявляю вам, – сказал он, – я убью его!
– Аллах всемогущий! – взмолился Али эбнэ Хасан. – Что слышат мои уши?! Да ты попросту спятил! Слышишь, Хусейн? Ты сошел с ума!
Меджнун – на то он и меджнун! – ничего не слышал уже. Он что-то шептал горячими губами, а глаза его тоже горели от некоего внутреннего жара.
– Это пройдет, – сказал Бакр и уселся на свое место.
Мужчины продолжали есть и запивать еду вином и холодной водой.
11. Здесь рассказывается о том, как одна священная особа посетила обсерваторию
Великий муфтий, любезный сердцу его величества имам Хусейн аль-Кутейба, муж многоопытный и хитроумный, посетил обсерваторию. Он осуществил свое давнее желание увидеть собственными глазами то, что расхваливали ученые при дворе, и услышать нечто из уст самого хакима Омара Хайяма. Если рожденный от матери посвящает свой труд изучению беспредельно великих дел и творений аллаха всемилостивого и милосердного, то вполне естественно, что великий муфтий желает узнать об этом ученом как можно больше. Поскольку его величество внимает ухом своим словам господина Хайяма, было бы странно и не совсем понятно, если бы великий муфтий пренебрег возможностью поближе познакомиться с кладезем небесной науки, якобы находящимся совсем неподалеку, за рекой Зайендеруд, в пределах обсерватории. Вещи следует видеть такими, какие они есть. Можно отвергать богохульные рубаи, приписываемые Хайяму, но нельзя не согласиться с его утверждениями о бесконечной красоте и исключительном величии творения рук аллаха.