Скажи миру – «нет!»
Шрифт:
– Ладно, хорошо, завтра же начнем запасаться, – согласился я.
– Сегодня, – уточнила Ленка. Я развел руками:
– Ну когда сегодня?!
– Когда хочешь, – отрезала она, – но сегодня.
– Но деньги вперед… – пробормотал я и встал. – Ну хорошо, сейчас распоряжусь… Эй, добровольцы на охоту есть?
Добровольцы имелись, как всегда. Буквально за десять минут мне удалось разогнать по делам весь лагерь – я даже сам не ожидал. То ли все тоже озаботились состоянием запасов, то ли просто увидели в этом возможность смыться подальше от начальственного ока.
– Ничего
Я взобрался на скальный выступ, бросил под куст куртку, улегся на нее и, закрывая глаза перед тем, как уснуть, весело фыркнул…
…Я проснулся от ощущения чьей-то близости и, слегка приоткрыв глаза, увидел над лицом ладонь, защищавшую меня от солнца. Спал я, кажется, долго, тень сдвинулась в сторону и…
Повернув голову, я разглядел Танюшку, удобно сидящую рядом. Она улыбалась и, заметив, что я проснулся, пошевелила пальцами, а потом слегка щелкнула меня в нос.
– Ты не ушла? – улыбнувшись в ответ, спросил я.
– Я пришла, – ответила она, откидываясь спиной к камню. – Я петрушку нашла, нарвала целый мешок и разложила сушить… Ты уже долго спишь, знаешь?
– Не знаю. – Я поднес к глазам часы, которые уже давным-давно ставил «на глазок» и не был уверен, что они идут правильно. Но время они отмеряли честно, и я увидел, что в самом деле сплю больше трех часов. – Ого.
– Устал? – тихо спросила Танюшка.
– Немного, – признался я. – Ничего, отдохну немного и приду в себя… – Я подумал и признался: – Знаешь, у меня какое-то ощущение… как будто краем глаза видишь движение, поворачиваешься, а там ничего нет… И опять, опять… Мерзкое чувство, Тань. – Я потянулся и добавил: – Редкостно мерзкое. Или я что-то упустил… или где-то ошибся… или что-то еще случится…
– Оле-ег!!! – Вопль был такой, что я даже не сразу понял, кому принадлежит голос. И, прежде чем я успел вскочить, на выступ взлетел Олег Фирсов. Глаза у него были бешеные, в руке валлонка. – Скорей! На наших напали!
– Приехали, – буркнул я, вскакивая.
Схватка шла на мелководье залива, которого, как позже уверяла Танюшка, тут не должно было быть. Точно так же позже выяснилось, что все началось с лодки, причалившей к берегу, – в ней сидели четверо явных скандинавов, оборванных и злых до последней степени. Не говоря ни слова, все четверо напали на Вальку Северцеву и Наташку Бубненкову, собиравших устрицы. Неизвестно – точней, известно, – чем бы это все кончилось, но на берегу возникли Саня, Сморч и Бэн, а через несколько секунд – и еще кое-кто, причем Олег Фирсов, не разобравшись в ситуации, ринулся за мной.
Я подбежал как раз в тот момент, когда нападавших осталось двое, а Сморч сидел на мелководье и Наташка перевязывала ему рану в животе. На моих глазах рослый блондин отшвырнул кулаком клинок шпаги Олега Крыгина и, распоров тому плечо, что-то крикнул своему другу, отбивавшемуся от Сани и Бэна.
Я соскочил в воду с покатого камня и одним тяжелым прыжком оказался клинок в клинок с блондином. У него был меч – короче и шире моего палаша, с простой массивной рукоятью.
Мой противник отступал в воду – ему она доходила уже до бедер, – отмахиваясь мечом на разных уровнях круговыми движениями. В воде его клинок казался серебряной рыбой. Я шел следом, угрожая ему палашом. Левой рукой норвежец сорвал и отбросил плеснувший кожаный шлем. Светлые волосы прилипли ко лбу и щекам.
– Бросай оружие, – сказал я, краем глаза видя, что его товарищ с трудом отбивается от троих наших. – Бросай, мы не тронем тебя.
Меч со скрежетом ударился о мой палаш, я повернул кисть, и норвежец, увлекаемый силой своего удара, упал на колено. Я увидел его глаза – он ждал удара, и я в самом деле мог бы его заколоть, но вместо этого отступил назад. Норвежец оскалился, тяжело поднимаясь, что-то хрипло сказал.
Его товарищ уже качался в воде ничком, и вокруг расплывались нити и облачка крови.
– Клянусь – тебя не тронут, – повторил я, держа палаш опущенным. Мальчишка дышал широко открытым ртом, потом сплюнул и, оглянувшись, начал пятиться. – Стой, придурок! – крикнул я, обходя его. Вместо ответа норвежец прыгнул вперед, размахиваясь мечом для отчаянного удара. Убойного. Наверное, он свалил бы меня, но помешала вода, и он снова промахнулся.
Я ударил его ниже уха кулаком в перчатке, и норвежец тяжело упал в воду. Я поймал его за ворот куртки и поволок к берегу, крикнув:
– Помогите, ну?!.
Кто-то подхватил рыбкой нырнувший в воду меч, еще кто-то взял норвежца за ноги. Санек, расплескивая воду ладонью, спросил меня:
– Зачем он тебе, князь?
– Попробую уговорить его остаться с нами, – ответил я.
Норвежец пришел в себя довольно быстро. Мы как раз спустили его в яму, кинули два одеяла, поставили поесть и воду. Он сперва зашевелился, а потом резко сел. Схватился за висок, быстро посмотрел вокруг, а потом – наверх. Встретился взглядом со мной, странно усмехнулся и что-то сказал.
– Я тебя не понимаю, – вздохнул я и сделал движение, как будто ел и пил. – Давай, я же сказал, что мы тебя не убьем. А потом поговорим… Ингрид, иди сюда, скажи ему!
Но он уже не смотрел на меня, а уставился куда-то в пол между ног. Кажется, ему было холодно, но он даже не пытался закутаться в одеяла.
Я постоял еще немного, потом вздохнул, пожал плечами и отошел…
…Норвежец умер ночью. Вернее – под утро, наверное. Это заметила Кристина, которой вздумалось сменить ему воду. Она подняла шум, и меня тоже подняли – с постели.
– Не понимаю. – Санек, уже вытащивший (не сам, конечно!) тело из ямы, сплюнул и ожесточенно развел руками. – Он не ранен. Олька говорит, что у него просто остановилось сердце!
Олька Жаворонкова кивнула в знак того, что это так. Я присел возле мертвого – он смотрел в небо спокойными бледными глазами и чуть улыбался.
– Все ясно, – сказал я.
Санек возразил:
– Мне, например, нет.
– Да уж… – кивнул я и встал. – Он просто не захотел жить в плену. И умер… Черт побери, я так и не смог ему объяснить, что он нам нужен не как пленный!!! – Я перевел дух и приказал коротко: – Похороните. Как нашего…