Скажи миру – «нет!»
Шрифт:
– Как знаешь. – Он не стал больше уговаривать, словно знал, что это бесполезно. – А раненых все-таки оставь.
– Оставлю, – согласился я. – Но сами не задержимся, уж прости, – нас ждут наши девчонки.
– Я понимаю, – кивнул он.
Я проснулся от того, что в мой спальник тянуло холодом. Не открывая глаз, я забурчал что-то, самому себе не совсем понятное, вытащил левую руку и закрылся откинувшимся клапаном. Дуть перестало, я снова пригрелся, но – вот скотство! – уснуть не мог. В голову дружным строем полезли разные мысли и заботы, еле слышно трещал костер…
А снаружи стояла странная тишина. Какая-то даже тревожная, я различал плеск ручья на склоне, и этот плеск звучал странно, одиноко и громко.
«Что-то случилось», – тревожно подумал я и сел в мешке, высвободив руки.
Мы заспались.
Спросонья мечтая о тапочках, я нехотя вылез наружу. На меня немедленно напал колотун, и я, поправив плавки, рванулся подбросить дровишек на угли – и стоял, сунув руки под мышки и потирая одну ступню о другую, пока костер не разгорелся вновь. По пещере поплыли волны тепла, и я, удовлетворенно вздохнув, направился по шкурам к выходу. Приподняв край занавеси повыше, шагнул наружу – и окаменел.
Меня резануло холодом, но это дошло до моего сознания только через миг. А первое, что я увидел, – побелевший мир.
Нет, это был не снег. Просто ночью ахнул мороз и все вокруг – черные ветви деревьев, жухлую траву, камни, землю – покрыл иней. Ровным густым слоем. Дыхание взрывалось в воздухе белыми тугими облачками и растекалось струйками в стороны. Мир, казалось, онемел, и только ручей звенел одиноко – вот почему мне показался таким странным его голос.
«Так наступила зима, – подумал я, озираясь. – Наша первая зима пришла. Вот она, я ее вижу, и она холодная, как дома. И небо прозрачное-прозрачное… а солнце сейчас встанет…»
– Неплохо, а? – с камня возле входа соскочил Колька. Он был одет уже по-зимнему. – Это недавно так легло, я уже стоял… Ты давай отсюда, оденься, простынешь ведь.
– Доброе утро, – сказал я, улыбнулся и не без удовольствия нырнул обратно.
– Доброе утро! – крикнул мне вслед Колька и зашуршал по инею куда-то в сторону…
…Постепенно просыпавшиеся ребята и девчонки в обязательном порядке выбирались наружу, чтобы посмотреть вокруг. Даже Сергей вышел, хотя вообще-то старался поменьше вставать – неожиданно плохо заживала рана от ятагана. Выходила и Танюшка.
Ко мне не подошла…
…Иней скоро стаял, выглянуло и даже пригрело солнце, но с северо-запада медленно, почти незаметно, подбиралась серо-сизая снеговая туча во весь горизонт. Я объявил день свободным от тренировок – нипочему, просто так; а что, нельзя, в конце-то концов?! – и мы, раскочегарив на тренировочной площадке костер побольше, уселись возле него кружком и просто жарили свежее мясо, посматривая на тучу, заливающую небо расплавленным гудроном.
Игорь Басаргин взял свой «инструмент» (его, кстати, на общем совещании решили называть «гуслями» – и амбец, мы так хотим!). Тронул струны…
Когда-нибудь, страшно подумать – когда,Сбудется день иной,Тогда мы, дружище, вернемся туда,Откуда ушли давно…Север подумал и присоединился – два грубоватых, но красивых мальчишеских голоса пели вместе:
…Тогда мы пробьемся сквозь полчища тучИ через все ветра,И вот старый дом открывает наш ключ,Бывавший в других мирах…Я и не заметил, как голоса Танюшки и Ленки Рудь тоже вплелись в песню:
…Обнимем мы наших любимых подруг,Снимем рюкзак с плеча.В забытую жизнь, в замечательный кругБросимся сгоряча.Там август, как вилы, вонзает лучиТеплым стогам в бока,Там тянут речные буксиры в ночиНа длинных тросах закат…Танюшка сидела по другую сторону огня от меня. И от этого был в песне горький привкус, похожий на запах полыни…
…Другие ребята за нами пойдутДальше, чем мы с тобой,А нам оставаться по-прежнему тут, —Что ж, отгремел наш бой.Но если покажется путь невезучИ что на покой пора,Не даст нам покоя ни память, ни ключ,Бывавший в иных мирах… [13]13
Ю. Визбор.
Я видел, что многие девчонки прилегли на плечи своих парней. И мне очень-очень захотелось, чтобы и Танька… ведь было же такое! Что я сделал не так, почему она в последнее время словно стенкой от меня отгородилась?!
Костер у подножья зеленой горы,Тропа наугад и на ощупь.Кому эта радость – ночные костры,И разве остаться не проще?И ради чего ты оставил свой дом —Отчаяния, ссадин и пота?Что могут увидеть глаза за горбомПоследнего дальнего взлета?Пусть новые горы взойдут за хребтом —Движенье дороже итога,И дело не в том, что отыщешь потом,А в том, что подарит дорога…Я подтолкнул в огонь несколько полешек, выпрямился, удобней привалился к камню.
…Тепло костерка, чистоту родника,Скупое нещадное времяИ то, что не названо словом пока,Но властно над каждым и всеми…Костер у подножья зеленой горы,Тропа наугад и на ощупь.Кому эта радость – ночные костры,И разве остаться не проще? [14]– Ребята, – вдруг сказала Кристина, – я вот что подумала… – стало тихо, хотя и без этого разговоров почти не было. – Вот мы сидим тут вместе все. По-моему, нам хорошо… – Это звучало немного смешно, но никто не засмеялся. – Я вот что хочу сказать… – Обычно Кристина за словами в карман не лезла, так что ее неожиданное косноязычие само по себе удивляло. – Я хочу сказать, что я, Кристина Ралеска, клянусь, – она протянула руку над огнем, – я всегда останусь со своими друзьями – плечом к плечу в радости и горе, до самой смерти, какой бы она ни была.
14
В. Ланцберг.
Вновь повисло молчание. Кристина села.
А я – встал. И, протягивая руку над огнем, обвел всех взглядом…
Сколько б ни стерлось летС тех незабытых пор —Молча мне смотрит вследШкольный пустынный двор.Ждет он шагов твоих,Чтоб их легко узнать.Разве он может ихВзять и под дождь прогнать?Нам не дано пуститьЖизнь-кинопленку вспять —Вовремя что-то простить,Вовремя что-то понять,Не упустить тот миг,Что нам дарила жизнь…Что ты раскис, старик?!Мы ведь с тобой – держись!Будет снова листва кружить,Будет слово стихи рождать —Обязательно будем жить,Обязательно будем ждать!Обязательно будем жить,Обязательно будем ждать! [15]15
Ю. Шевчук.