Скажите Жофике
Шрифт:
Ну, это уж чересчур. Выбежала за дверь и уговаривает кого-то. Не нужен ли ему ребенок! Холере нужен ребенок – не ему!
Жофика ввела Дору. Понграц облокотился о спинку кровати. Жофика подошла к нему и, словно собираясь успокоить его, положила руку на подушку. Дора осталась в дверях. Она смотрела на старика не мигая, готовая в любую минуту сорваться с места и исчезнуть в дверях. Где она такую подобрала? Но спрашивать Жофи – напрасный труд: разве она когда-нибудь расскажет толком?
– Ну-ка, поди сюда! – позвал Понграц незнакомую девочку.
Скажите на милость, даже не шелохнулась. Стоит как вкопанная. Вся в пыли, рюкзак за плечами, будто у странника какого. И чего она явилась сюда? Он пока еще не собирается открывать у себя на старости лет детский сад. Ему тошно при одной мысли, что кто-то тут рядом будет посапывать. Здесь, в этой комнате, вот уже тринадцать лет никто, кроме него самого, не спит, ни одна живая душа. Выгнать? Как-то совестно. А где она спит вообще? Недотепа говорит, что у нее нет квартиры.
– Убирайся домой! – набросился он на Жофику. – Одиннадцать сейчас бить будет. Не дай бог, узнаю еще раз, что ты на улице в такую пору!
Выпороть бы ту мамашу, что позволяет ей среди ночи бродяжничать! Что она тут шепчет еще? Пусть снимет с его шеи руку да оставит в покое. Эржи тоже шептать любила. Интересно, сколько девчонок – и все на один лад, все шепчутся, а когда шепчутся, похожи друг на друга. Ишь ты, наказывает, чтобы уложил Дору спать и не обижал, потому что Дора очень грустная. Будешь тут грустной, когда наградили таким чудным именем. Разве же могут так звать порядочного человека? Тоже утешительница нашлась – обнимает теперь свою черномазую подружку. Куда она? Убежала. Чего это Секей разорался? Вечно проклятый недоволен чем-то. Сам ничего ровным счетом не делает, только жиреет. Взять хотя бы нынешний день: ну какая польза была от него сегодня, а жалованье получает. Вот хныкать да наушничать – это он мастер.
Девонька понемногу осваивается, уже рюкзак сняла. Но все еще жмется у дверей.
– Ну чего ты? На дворе ночь, а она стоит, как истукан! Вон вода, мойся. Не ляжешь же в постель чумазая!
Ну и щупленькая же! Есть у нее хоть тряпка какая, чтобы одеть на ночь? Головой мотает – нету, значит, ничего. Выползай, стало быть, дядя Пишта со своей больной ногой из кровати и ищи рубаху. Только пусть она не надеется, что получит сейчас шелковую сорочку – шелка здесь не водятся, придется уж ей переспать в его рубашке, как раз до пят будет. Дора. И эта немая. Ни звука. Откуда, с небес, что ли, свалилась она сюда? Физиономия-то у девчонки, кажется, знакомая. Да, да, он определенно видел ее. Теперь юркнула в кровать и укрылась с головой. Нет, она не дождется, чтобы он начал обхаживать ее: что-де с тобою, дочка, стряслось? Пусть нечистый выспрашивает! Он спит себе, ничего не знает и знать не желает. Одну ночь как-нибудь выдержит. Но завтра пускай забирают, куда хотят, у него не гостиница.
Уж не задохнулась ли она? Не слышно даже, как дышит. В чужой кровати, а не пошевелится. На кой леший она ему далась? Прислушивайся тут, шевелится или не шевелится! И где только эта растяпа подобрала ее? Собственно, почему ей некуда было податься? Э-э-э, жива все же, вон посапывает, видно, очень уморилась, башмаки в пыли, может, она откуда из деревни удрала, а мать там ревмя ревет по ней. Нет, скорее всего у нее нет матери, из приюта сбежала, наверное. К порядку, знать, приучена лучше, чем недотепа, вон умывальник вымыла за собой, не пришлось указывать, и одежду свою честь-честью сложила. Спит. Теперь уже и лицо показалось из-под одеяла. Вовсе она не уродина. Вот каким господином Понграц стал на старости лет, даже на ночь компания появилась.
Он снова вылез из постели. Взял рюкзак Доры и пощупал его. Интересно, с каким приданым она пришла?
Понграц развязал мешок и вытрусил его на стол. Вещей оказалось негусто: вязаная красная жакетка, зубная щетка,, сшитый из меха заяц да венгерская хрестоматия для пятого класса.
Утром маме пришлось будить ее: она была такая усталая и измученная, что сама не могла проснуться. Мама, как чужая, потрясла ее за плечо, а когда Жофика проснулась, не сказав ни слова, вернулась в свою комнату. Мама даже не подозревает, что вчера Жофика уходила из дому. Мама пришла поздно, за полночь, Жофика слышала, как она отворяла дверь квартиры.
Перед работой она не поцеловала Жофи, как обычно, только сказала, чтобы Жофика сдала портфель привратнику в доме тети Като и вовремя, как все порядочные дети, вернулась домой. Портфель? Да если бы Жофика набралась храбрости дойти до дома, где живет дядя Калман, разве она решилась бы оставить портфель у привратника? Тетя Като, не моргнув глазом, открывает все, что попадает ей под руки, будь то пенал Марианны или служебные письма дяди Калмана. Она даже карманы у всех выворачивает. Нельзя допустить, чтоб она получила портфель. Ведь дядя Калман наверняка положил в него все, что ему необходимо было для дороги. Лучше всего сдать портфель в музей, но она и туда не посмеет пойти – швейцар сразу же ее узнает, да и дядя Калман может попасться навстречу. Нет. И так все думают, что она помешалась;дядя Калман, например, в этом просто убежден. Может, попросить Куль-шапку отнести? Он не пошел вчера в музей, пусть хоть передаст теперь портфель тому толстяку, который стоит у музея.
Мама забыла написать ей сегодня, что надо купить, даже денег не оставила. А может, нарочно так сделала, просто дала понять, что порывает с ней всякую связь и не желает больше о ней заботиться. Бедная мама, она ведь тоже сирота с тех пор, как нет с ними папы! Видимо, она и сегодня не будет ужинать дома. Ну, ничего. В копилке у Жофики есть деньги. Она вытащит их оттуда, купит молока, хлеба и сто граммов сыра – это не испортится. Если б она вчера не поссорилась с дядей Пиштой, тех четырех форинтов вполне бы хватило на самое необходимое. Но теперь не может быть и речи о том, чтобы взять у него деньги. Пока есть деньги в копилке, она не станет ломать голову, а когда они все выйдут, придется подыскать какую-нибудь работу.
Жофи уже издали заметила Куль-шапку. Он махал ей сверху, с лесов. Ишь какой веселый, даже не подозревает, какую беду навлек на нее. И как это люди не держат свои обещания? Если бы Куль-шапка пошел в музей и принял все нужные меры, теперь она, Жофика, не таскалась бы с этим портфелем и все было бы иначе.
– Ну, – скалил зубы Куль-шапка, – удалось вам сбыть свой дом?
Она смотрела на него с удивлением. Куль-шапка хохотал на всю улицу.
– Ну, вчера не напился, как обычно, да? Во сколько он вернулся домой? К семи наверняка явился, как бы там ни стучали.
О ком это он? А хохочет-то как, чуть не падает через перила.
– Да ты его не бойся и мамке своей скажи, пускай не боится. Он ведь размазня, сразу видно. И как только на вас страху нагнал? Правда, малость разбаловался в музее, но договориться с ним можно, потому как труслив до безобразия. Старику там внизу скажи, что в музее были болгары, так что ваш не пил. Всего одну стопочку рома пропустил. И никакой в том особой беды нет. Брехун отчаянный – это верно. Ты это дело, смотри, не перенимай. Поняла?