Скажите Жофике
Шрифт:
Втянув голову в плечи, Жофика слушала и растерянно моргала. Слова так и сыпались на нее сверху. Значит, Куль-шапка все-таки был в музее, наверное, думает, что крепко помог ей, и теперь благодари еще его за это. Но что он сделал? И где был? С кем говорил? Тут опять какое-то ужасное недоразумение. Но сказать ему об этом она не посмеет. Ясно, Куль-шапка побывал у кого-то другого и говорил с тем, с кем незачем было разговаривать.
"Скажите, какая вежливая, – думал Куль-шапка. – Бледнеет – краснеет, краснеет – бледнеет и лопочет что-то вроде "спасибо". Подумаешь, что тут особенного. Он сделал это охотно. Как же не помочь такой махонькой? К Понграцу он несколько дней спускаться не станет, чего доброго, старик решит, что за благодарностью пришел. Куль-шапка засвистел и продолжал работать. Интересно, как у этого Ревеса уживаются в животе вместе молоко и водка?
Теперь
Спустившись в подвальный этаж, она решила, что неплохо бы снять вывеску с двери дяди Пишты. Раньше к нему можно было входить без стука, но сейчас этого делать уже нельзя. Ведь там живет Дора, а ее никто не должен видеть. Жофика тут же сорвала с двери бумажку и выбросила в мусорный ящик. Вторая кровать была уже аккуратно застелена, дядя Пишта сидел за маленьким столиком – все как обычно перед уборкой. Но где же Дора? Жофи от волнения даже забыла поздороваться. Неужели и отсюда сбежала?
– Вылезай! – скомандовал вдруг дядя Пишта. – Говорил тебе, что Жофи идет, так ты не веришь. Уж я ли не знаю ее шаги!
Дора влезла в окно, оставляя на подоконнике и на полу следы угольной пыли. Жофика тут же бросилась подметать. Надо посоветоваться с Дорой насчет портфеля. Но нельзя, дядя Пишта торопит с завтраком. Еще хорошо, что со вчерашнего дня осталось немного молока, а то пришлось бы опять бежать в лавку.
Дора даже не притронулась к еде. "К лучшему, видать, привыкла, – заключил Понграц. – Что ж, не нравится – не ешь", Жофи надеялась, что Дора поможет ей убрать комнату, но та уселась на подоконник и стала листать свою книгу. Дядя Пишта то и дело поглядывал в ее сторону. Только вид делает, что читает, мысли, видать, далеко отсюда. Ишь, как струна натянутая вся. Прислушивается к чему-то. Ждет. И боится. Чего, спрашивается, боится?.. Со вчерашнего вечера ни разу рта не открыла! Лишь спросила про уборную, и где такие немые на свет рождаются? Ей в самый раз тайны хранить. Убьет кого – уж никогда не узнаешь. Наградил же его господь такими двумя кикиморами. Увела бы поскорее Жофи отсюда эту немую. Да теперь ей слова не скажи, ведь не за деньги работает. Теперь вроде они друг другу одолжение делают. Черт бы побрал всю эту галиматью.
А черномазая сидит себе на подоконнике, на Эржином подоконнике… Ага, книжку уже опустила и глядит в одну точку. Интересно, откуда притащила недотепа этот толстенный портфель? Набит-то как, даже не поднять. И для чего он ей понадобился? Под кровать зачем-то прячет. На молоко уж больно косится. Видно, голодна очень. Пей, пожалуйста, мне не жалко. Аппетит у нее дай бог! Мамаша, наверное, не кормит – да простит ему господь, что он так думает о бедной женщине!
Ух, как сердито сверкнули у нее глаза, когда он предложил ей взять с собой на рынок черномазую. Пусть подышат свежим воздухом, нехорошо детям сидеть целыми днями взаперти. Чем тут возмущаться? Видно, действительно удрала из исправительного дома, потому и трясется от каждого шороха. Наверху кто пройдет – она шмыг на задний двор и жмется, что твой заяц. Ох, неспроста все это.
Ну, раз недотепа хочет идти одна, пускай идет, а черномазая тогда перемоет посуду, небось не отвалятся руки. Дора. Дал же господь имя! Даже язык не поворачивается на такое! Дора… Тьфу!
– А нет ли у тебя другого имени? – спросил Понграц Дору, когда Жофи затворила дверь.
Ишь, глаза, как у дикой кошки. Нету, говорит. И не моргнет ни разу. Да как же нету, когда у всех по два имени: одно – которым окрестили, и еще другое. Она, видно, боится его, думает, он выдаст ее полицейскому? Тут дело не чисто, вот она и дрожит от страха, что набредут на ее след. Уж так и быть, посуду Жофи вымоет, когда вернется. Ему ни за что не выговорить это имя – Дора. Ни за что не выговорить.
Впрочем, если она не доверяет ему, пускай катится ко всем чертям. Взять, к примеру, Жофи – даром что он отколотил ее вчера, – знала ведь, что у него можно спрятать подружку. А эта только пялит свои темные глаза и молчит, точно язык проглотила. Ну и противная же! И про Халаши надо бы, в конце концов, расспросить, кто он и что он. Эти две козявки совсем сбили его с толку, одно знают – молчат и переглядываются. Недотепе забыл сказать, чтобы купила побольше еды. Денег дал столько же, сколько обычно, она принесет всего понемногу, и одна из девчонок останется голодная. Но не пустится же он догонять Жофи, а черномазая боится на улице показаться. Придется Жофи второй раз идти на рынок.
Но Жофи не пришлось возвращаться на рынок: она сама догадалась купить побольше продуктов. Пока мама не хочет с ней разговаривать, она будет питаться тут, у дяди Пишты. Может, мама и завтра не оставит ей обеда, может, она вообще решила, что дети, которые запирают в музее своих родственников, должны сами зарабатывать себе на хлеб. Жофи нисколько не обижается на маму. Только что будет, когда в копилке кончатся все деньги – там их было ровно семьдесят девять форинтов.
Жофика купила продуктов на троих. Продавец помог ей рассчитать все как нужно. "А Куль-шапка был в музее", – вспомнила вдруг Жофика. Правда, он не туда попал, с ним случилось то же, что и с дядей Пиштой, он принял кого-то за другого. Ей вдруг стало легко-легко, словно камень с души свалился. Куль-шапка однажды сбросил ей с лесов чудесную грушу. И в музей пошел. Нет, она не одна на свете. Таких маленьких, как она, на стройку не берут, но, может быть, Куль-шапка найдет ей какую-нибудь нетяжелую работу. Ведь семиклассников этим летом уже отпустили на производство, а Жофика как-никак перешла в шестой класс. Она могла бы, например, подносить рабочим воду, подавать кирпичи и все, что нужно. Если они захотят, то даже сварит чего-нибудь горяченького, тогда им не придется бегать в "Хордо" или есть из кулечков, как это делает Андраш Киш.
Бедная мама, какое же, должно быть, наказание иметь такую скверную дочь! Как грустно, что никогда нельзя будет рассказать маме о том, что произошло. Ведь тогда она в жизни не простит себе, что избила Жофи. Сколько у нее неприятностей! Парится сейчас в своем душном институте. Ничего, ей уже немного осталось там пробыть. Скоро она поступит в школу учительницей. Маме так не хочется идти к детям! А тут еще Жофи.
Юдит спешила домой. У нее не было ни времени, ни терпения дожидаться какого-нибудь транспорта. Юдит вызвали в отдел кадров Совета 1-го района по поводу нового назначения. "Все остальное сделают в совете, – сообщил ей мягко Добаи. – Мы просили направить вас на работу по месту жительства". (Скажите, какой он заботливый!) Но ей теперь было не до совета. Она неслась так, что волосы взмокли и прилипли к затылку. Жофике нечего есть, она забыла оставить утром деньги, и девочка целый день будет голодная работать у этого Понграца. Вернется домой, а в холодильнике пусто, Юдит с вечера ничего не сварила. Ей так стыдно за вчерашнее. Сегодня утром она даже не посмела взглянуть на девочку и убежала, не простившись. Что теперь Жофика думает о своей матери? Может, заглянуть к этому Понграцу? Но вдруг она встретится в школе с Мартой Сабо, которую как будто бы направляют в институт на ее место? Нет, такой встречи ей просто не вынести!
Бедная маленькая Жофи! Калман сам виноват, нечего зря доставать такие ценности. И потом еще неизвестно, действительно ли девочка захлопнула дверь. Это маловероятно. Если трезво подумать, то похоже, что сам Калман закрылся. А может быть, дверь захлопнуло сквозняком. Что за ужасный вечер был вчера у бедной девочки! Она даже не поговорила с ней, не попыталась узнать, как все это случилось. Это Като своим визгливым голосом довела ее до белого каления. Как будто Юдит не знает, что Като на все глядит со своей колокольни.
Несчастная крошка, намается у этого старика, придет домой, а есть нечего. Надо поскорей накупить всякой всячины; простокваши, пирожных, фруктов, немного сыру. Варить уже нет времени. В такую жару вообще совсем не обязательна горячая пища.
В квартире было прохладно и чисто – перед уходом Жофи все привела в порядок. Юдит открыла дверцу холодильника – пусто, хоть шаром покати! Бедняжка! Юдит быстро разложила на столе покупки и даже достала любимый Жофин сервиз с изображением сцен из "Белоснежки". Потом помыла фрукты и прикрыла все марлей. Если не оставить ей записки, она, возможно, не посмеет и дотронуться до еды. Еще минута – и записка готова: Жофи может есть все, что оставлено на столе, так как это ее обед. Конечно, она гораздо позднее придет в отдел кадров, чем рассчитывала раньше. Ну и что ж! Все равно никто не ценил ее точности и аккуратности. Уж как она лезла из кожи вон, а что из этого получилось? Каждый человек может ошибаться, но ведь она всегда признавала свои ошибки. Вот и теперь она прямо говорит, что не права: наказала ребенка, даже не выяснив у него, как все произошло. И как наказала! Конечно, она может сказать, что ее, Юдит, измучили за последние дни, но ведь это не оправдание. Она сама писала, что мать должна забывать о своих нервах, и не собирается отказываться от собственных слов. Вот и сейчас она прибежала домой лишь для того, чтобы приготовить девочке обед. Ее поступки говорят сами за себя.