Сказительница
Шрифт:
— И пусть сгниет твое тело в безымянной могиле! — прошептала Эйдрис, улыбаясь лучам солнца, упавшим на ее лицо.
13
Когда смех сказительницы стих, растаял в тишине, она услышала голос:
— Хорошо сделано, менестрель.
Она повернулась и увидела, что Алон сидит и внимательно смотрит на нее.
— Давно ты не спишь? — спросила девушка, чувствуя, как оживает вчерашний гнев на него.
— Достаточно долго, — ответил он, — чтобы понять, что тебе не понадобилась помощь, чтобы победить этого. — Он кивнул в сторону исчезнувшего темного посвященного. — Поздравляю.
Она сердито нахмурилась.
— А ты мне и не помог! Я считала, что ты слишком слаб, чтобы сидеть без помощи, иначе разбудила бы тебя, чтобы ты имел дело с нашим гостем. — Поток Силы слабел, опустошив ее, оставив тело таким слабым, что ей неожиданно потребовалось сесть, иначе она упала бы. Голова у нее отчаянно заболела… плоть, казалось, отрывается от костей.
Алон беззаботно пожал плечами.
— Я тебе не нужен. И теперь, может быть, ты поверишь, что сама обладаешь Силой. — Он невесело улыбнулся. — Я бы никогда не подумал использовать сатиру. Ты ведь знаешь, все это с ним и случится. — Он искоса посмотрел на сказительницу, как будто спрашивая, что у нее на уме.
Девушка покачала головой.
— Я хорошо знаю стихи, — сказала она и довольно улыбнулась. Снова пришла мысль, что нехорошо радоваться поражению Темного, но она легко отбросила угрызения совести. — Что теперь? — спросила она.
Он подтащил мешок с провизией.
— Сначала поедим и попьем, потом двинемся дальше, — просто сказал он. — Нужно уходить отсюда как можно быстрее. Там, откуда он пришел, есть кое-кто еще.
После еды Эйдрис проверила состояние его раны. Грязь под повязкой затвердела и растрескалась, поэтому девушка ногтем счистила ее. На месте разреза виден был только белый шрам. Эйдрис удивленно смотрела на него. «Если бы такое чудо произошло и с отцом»! Но тут же надежда ее ослабла: она вспомнила, что вскрыла шкатулку Дахон.
Рана Монсо тоже почти залечилась, хозяин жеребца снова прочел над ним целительное заклинание, втирая в ногу пасту, которую достал из своих припасов. Когда Эйдрис заняла свое привычное место у головы коня, посвященный указал на стремя.
— Сегодня ты поедешь верхом, — сказал он. — Твое волшебство потребовало многого от тела. Я пойду.
Она посмотрела ему в лицо, все еще бледное под многодневным загаром.
— Ты еще недостаточно силен. — Эйдрис знала, что говорит правду.
— Вчера я весь день проспал, — напомнил он ей. — А ты почти не отдыхала. Садись, — приказал он, указывая на седло.
Эйдрис колебалась, но, чувствуя слабость, поставила ногу в стремя. Алон помог ей сесть на спину кеплианца. Девушка сдержала стон: болели затекшие мышцы.
Странным казалось сидеть на середине спины Монсо, а не сзади. Полукровка беспокойно переминался, оглядываясь на нее, потом прижал уши. Эйдрис напряглась, почувствовав, как заходили под ней его мощные мускулы. Кеплианец фыркнул, в гневе забил копытом.
— Я первая, кроме тебя, кто сидит на нем верхом? — спросила она, сдерживая дрожь в голосе. Воспоминание о тех стремительных гонках, когда Монсо выходил из-под контроля, заставило ее глотнуть.
Посвященный кивнул.
— Не зажимай его ногами, — предупредил он и напомнил то, что она сама знала по многим годам знакомства с кайогами, которым помогала пасти коней. — Если ты напряжена, он это чувствует. — И принялся успокаивать жеребца.
Сказительница кивнула и заставила себя расслабиться в седле. Постепенно горб на спине кеплианца сгладился. Алон пошел вперед, ведя полукровку. Вскоре прилетел Стальной Коготь, прокричав хриплое приветствие.
Через час недостаток сна и напряжение вчерашнего дня сказались на Эйдрис: она задремала в седле, автоматически подстраиваясь под ритм ходьбы Монсо.
Она неожиданно проснулась, когда Монсо резко остановился и замотал головой, словно его кто-то неожиданно ужалил. Эйдрис села, мигая, потом протерла сонные глаза. Во рту у нее пересохло, и горечь заставила ее поморщиться. Голод грыз внутренности. Судя по положению солнца, полдень уже миновал.
Впереди тянулась первая встреченная ими дорога. Эйдрис посмотрела на Алона и увидела, что он тяжело прислонился к плечу Монсо, как будто только эта опора держит его на ногах.
Сказительница глотнула, пытаясь протолкнуть слова через сухую глотку.
— Алон, — прохрипела она. — Что случилось? Ты заболел?
Он покачал головой, не пытаясь выпрямиться. Эйдрис слезла с седла, схватила его за руку и посмотрела в лицо. Он вспотел и был бледен.
— Что случилось? — обеспокоенно повторила она.
— Подвернул ногу, — ответил он. — Сейчас…
— Ты слишком долго шел. — Девушка поднесла к губам фляжку с водой, сполоснула рот, потом напилась. Протянула фляжку ему, смотрела, как он пьет, затем сказала: — Теперь ты поедешь. Я пойду.
— Нет, — ответил он, возвращая фляжку. Тон его говорил, что он не ждет возражений. — Поднимайся. Я могу идти.
— Идти? — голос Эйдрис звучал презрительно. — О, конечно. И еще бежать! Не будь дураком!
Взгляд его серых глаз стал жестким, глаза теперь напоминали камни.
— Я сказал, что пойду. — Кивком он указал на пустое седло кеплианца. — Поднимайся. Немедленно.
— Ты не можешь мне приказать, — заявила она холодным тихим голосом. — И будешь совсем дураком, если попытаешься.
Посвященный гневно вспыхнул.
— Следи за языком, сказительница! Он у тебя слишком свободно болтается.
— Что я говорю, куда иду — и как достигну цели, — она тоже сердилась все сильнее и стискивала кулаки, — это мое дело, а не твое!
Рот его превратился в мрачную линию, воздух вокруг головы Алона словно замерцал и засветился. Сказительница почувствовала страх и сделала торопливый шаг назад, прежде чем взяла себя в руки и остановилась.
Алон открыл рот, собираясь что-то сказать — и, судя по его выражению лица, это не были бы приятные слова, — но они так и не прозвучали. Без предупреждения гневно закричал Стальной Коготь. Монсо прижал свою большую голову к груди хозяина и едва не сбил его с ног. Посвященный выругался: больная нога под ним подогнулась. Он едва устоял. К тому времени, как он восстановил равновесие, Эйдрис взяла себя в руки.