Сказка для взрослых
Шрифт:
– Я, уважаемый кабан, имею в виду не буквальную продажу, а фигуральную, – лихо завернул шакал.
Кабан впал в ступор, пытаясь понять смысл сказанного, а затем, выйдя из него, зло посмотрел на шакала с вопросом:
– Ты можешь нормальным языком изъясняться, без этого твоего версаля?
С к а з о ч н и к: Кабан, естественно, не знал, что значит фраза: «К чему этот версаль?», но часто слышал ее от кота и потому использовал ее и где надо, и где не надо.
– Хорошо, я поясню: мне необходимо, чтобы за немалое вознаграждение ты приложил собственное копыто к некоему документу, означающему, что твой друг кот продан тобой мне полностью, обмену и возврату не подлежит.
– Опять ничего не понял. Ты можешь нормально объяснить?
– Конечно, могу, уважаемый кабан: термин «продан» в данном случае можно трактовать, как «предан», – полушепотом произнес шакал.
– Что??? – взбеленился кабан. – Чтобы я предал котяру??? Да чтобы вообще я кого-то предал?.. Мы, кабаны, можем продать что угодно, но предать… Не бывать этому! Ану, пшел вон, хитрозадый, а то, чесслово, прибью.
Шакал дернулся и, в какой уже раз, отпрыгнул на безопасное расстояние, пригнув башку, над которой со свистом пролетел новый дрын.
– Да успокойтесь вы, господин кабан, ибо опять меня не так поняли…
– Ну, дак ты объясни нормальным языком, а то блеешь, как овца, или воешь, как кикимора, – хохотнул, радуясь своему остроумию, кабан.
– Хорошо, я попробую, но только, ради Левы, царя всех зверей, постарайтесь дослушать меня до конца и бросьте этот дрын.
– Ладно, валяй, не бойся… Хотя мне, честно говоря, приятно видеть твой неподдельный страх. Как говорит мой друг кот: «Боится – значит, уважает», – договорил кабан и треснул толстоносого по башке так, что у того в глазах звездочки заблестели.
– Понимаете, тут такое дело: мне, собственно, не надо, чтобы вы предавали своего друга. Достаточно будет документального подтверждения, что он продан. И все.
– И все? – неуверенно спросил кабан.
– И все, – быстро закивал шакал.
– Чего-то ты все-таки не договариваешь, толстоносая морда. Ну-ка, поклянись.
– Да чтоб мне век в срамной яме сидеть и воли не видать, кикиморой буду!
Последняя часть фразы произвела на кабана должное впечатление, ибо в его мире подобными словами никто просто так не бросался.
– Ну, допустим, – медленно произнес собеседник. – А что мне с того-то обломится?
– Я же предложил вам увеличить гонорар вдвое, – растерянно ляпнул шакал.
– Вдвое – это как? А вернее, вдвое – это сколько?
– Это – целых сто кедровых шишек… Заметьте: не еловых, а кедровых…
– Что??? Ты, толстый шнобель, предлагаешь мне, честному кабану, продать друга за каких-то сто шишек?
– Ну, да… – несколько опешил шакал.
– Дешево ты, скотина, оценил моего друга и дружбу нашу…
– Хорошо. Ваша цена?.. – задал вопрос толстоносый, не давая кабану опомниться.
– Да чтобы я котяру своего родного за сто шишек продал? Да ни в жисть! Да не бывать этому! Я лучше сам его убью! Тыщу, как минимум.
Шакал, уже потерявший надежду договориться с хрюкающим созданием, влет согласился с предложенной кабаном суммой:
– Тыщу – так тыщу. По рукам?
– Лады, – как-то слишком просто согласился кабан. – Только – шишки вперед.
– Хорошо, мне нужно десять минут, дождитесь меня здесь и никуда не уходите…
– А куда я в таком состоянии денусь, – резонно заметил кабан.
Спустя десять минут старый шакал притащил некий документ, к которому хрюкающее животное приложило свою конечность, предварительно несколько раз попытавшись сосчитать принесенные шишки. В результате долгих подсчетов пьяное рыло заявило, что в мешке не хватает восьми шишек, которые тут же были доложены покупателем в обозначенный мешок с добром.С к а з о ч н и к: Знаете, торг кабана с шакалом,
Я свою сестренку Лиду
Никому не дам в обиду.
Мы живем с ней очень дружно,
Сильно я ее люблю.
Ну а если будет нужно —
Я и сам ее побью…
В конце концов, сделка была совершена, результатом чего можно было считать удовлетворенность всех ее участников: шакал понимал, что переплатил, но все-таки выиграл заключенное с котом пари, а кабан… кабан, скорее всего, был не в том состоянии, чтобы что-то понимать.
Старому шакалу никак не терпелось отыскать котяру и объявить лохматому о своей победе, но – не тут-то было… Три дня поисков не принесли желаемого результата. И вот, на четвёртые сутки один из соглядатаев смотрящего за лесом доложил главному интригану, что кот замечен там-то и там-то. Шакал, недолго думая, собрал несколько понятых, дабы прилюдно, то есть – призверно, объявить о победе в заключенном пари и не дать полосатому обвести себя вокруг когтя.
Прибыв на означенную лесную поляну, свидетели и понятые увидели печальную картину: изрядно помятое, грязное, липкое, мокрое и плохо пахнущее существо, очень приблизительно напоминавшее кота, отплясывало какую-то лезгинку на пеньке, в окружении большого количества белок, кикимор и прочей живности, любящей оттянуться за чужой счет. Соловьи, ублажавшие публику и крепко промочившие горло, издавали непереводимые и непонятные звуки, с огромной натяжкой напоминавшие птичьи трели. Ко всему этому лесному беспределу не хватало только фейерверков. Но они, собственно, уже и не были нужны, ибо гулявшая публика воспринимала объективную реальность исключительно сквозь призму выпитой, съеденной и вынюханной дури.
Старый шакал, повидавший на своем веку всякого-разного, впал в некий ступор и никак не мог начать разговор. Размах гуляния скорее напоминал отмечание какого-то всенародного праздника, нежели банальный оттопыр. И все-таки, взяв себя в лапы, смотрящий обратился к коту:
– Здрав будь, морда лесная…
– И тебя туда же, – продолжая танцевать, ответствовал гулеван.
– У меня к тебе пренеприятная новость. Не хочешь выслушать?
– Неа, не хочу… Не видишь – хорошо мне, приходи дней через несколько… Может, закончу к тому времени, а может, и нет…
– А чего празднуем-то? – с напряжением и беспокойством поинтересовался шакал, но, не найдя взглядом в толпе кабана, несколько поуспокоился.
– Чего празднуем? – переспросил кот. – Ну, чего-то, наверное, празднуем. Надо у кабана спросить, это он шишек немерянное количество приволок, а откуда – узнать не представилось возможным, второй день он, бедолага, в отключке…
– А где он? – еще не теряя надежды, спросил комбинатор.
– Кто? Кабан? – переспросил кот, не прекращая вытанцовывать. – Вон, в кустах под сосной дрыхнет.
И действительно: на краю опушки, окруженной большим кустарником, странно скрючившись, посреди примерно десятка тел помятых кикимор, возлежал сам виновник торжества. Старого шакала аж передернуло: так лихо расставленная сеть, похоже, была прорвана… И кем – недалеким, глупым и, вероятно, неадекватным существом…
Спустя какое-то время кабан начал издавать нечленораздельные звуки, свидетельствующее о возвращении хрюкающего рыла из царства Морфея. Разбросав приваливших его кикимор, гуляка уселся, приняв смешную и неестественную позу, так как подняться на ноги пока не мог. Икнув и почесав копытом загривок, кабан изрек:
– Где мы, а, котяра?
– Мы, можно сказать, в зверином раю, – танцуя, пробормотал кот, – и все – благодаря тебе, дорогая ты моя свинья.
– Только я, по-моему, не свинья, – подумав, произнес хрюкающий. – Точно, я не свинья, а кабан.
– А в чем разница? – хохотнул полосатый.
– Ну, наверное, есть какая-то, ежели по-разному называется…
– Поверь мне, друг любезный, – расфилософствовался кот, – в таком состоянии, как мы с тобой, зверье любого вида становится похожим исключительно на свиней, будь ты хоть крокодилом, или жирафом. Более того: и вы, кабаны, и свиньи, одинаково хрюкаете, так что не переживай – разницы особо не заметно.
– Ясно, – ответствовал кабан, не понимая смысла услышанного…
– Слышь, утомленный, тут шакалья морда интересуется, чего мы отмечаем. Можешь пояснить?
– Могу.
– Ну так поясни.
– Не помню.
– Дак ты вспомни и поясни…
Кабан напрягся, наморщил лоб, попытался вздыбить щетину, но ни первое, ни второе, ни третье ожидаемого результата не принесло. Он глупо оглянул присутствующих и с надеждой взглянул на кота:
– Котик, чего было-то, а? Я ничегошеньки не помню…
– Ты на днях приволок откуда-то цельный мешок кедровых шишек.
– Кто приволок? Я приволок?
– Ну да, ты. А в чем проблема?
– Дак у меня как раз последние несколько дней из памяти-то и стерты – такая вот незадача…
– Единственное, что я понял из твоего мычания, – продолжил кот, – так это то, что ты кого-то кому-то продал…
– И все? – с надеждой в голосе вопрошал кабан.
– И все, – подтвердил котяра.
Кабан дважды стукнул себя конечностью по голове:
– Че-то рубит меня, котик… Воспоминаний – ноль.
Тут не выдержал шакал:
– Это он мне тебя продал с потрохами, окончательно и бесповоротно. Так что теперь, кот, ты – мой! Помнишь уговор?
К кабану начало потихоньку возвращаться сознание, облако непонимания стало растворяться – и он как воочию вспомнил картину торга за кота:
– Все, вспомнил! Точно! Я тебя продал за тыщу пятьдесят восемь кедровых шишек…
– Не за тыщу пятьдесят восемь, а за тыщу пятьдесят, – поправил его шакал.
– Я это… Кроме тыщи и пятидесяти еще его на восемь нагрел. – Уж больно рожа шакалья хотел тебя прикупить – не торгуясь добавил.
Кабан с котом весело заржали.
Шакал, чуть не плача, выпалил, обращаясь к коту:
– У нас с тобой уговор, а по этому уговору ты…
Кот не дал шакалу договорить:
– А по этому уговору ты мне должен тыщу шишек, ежели кабан меня не продаст…
– Так он тебя продал! Вот и документик имеется, – произнес шакал, демонстрируя доказательство специально прихваченным свидетелям.
Кот в такт непрекращающегося танца подплыл к шакалу и, обращаясь к присутствующим, хитро начал разговор:
– Давайте разберемся в понятиях… Что значит «продал»? А?
– Что значит? – повторил шакал, а за ним все присутствующие на поляне звери.
– А «продал» – значит получил за кого-то, кого продал, что-то, за что продал, а конкретно – шишки. И не какие-нибудь, а кедровые…
– Ну да, так и было, – подтвердил шакал.
– Так и было, – согласились, не понимая, куда клонит усатый, звери.
– Вот. А если кто-то получил за продажу кого-то то, за что продал этого кого-то, а конкретно – шишки, и не простые, еловые, а отборные кедровые, а затем честно прокутил их вместе с тем, кто, собственно, и был продан, то выходит, что проданный субъект, то есть я, воспользовался благами, полученными от такой продажи, получив, так сказать, выгоду…
Все присутствующие, включая старого шакала, разинули пасти… Между тем кот продолжал сплетать свою хитрую словесную паутину:
– А это значит, что друзяка-кабан не просто гордо пронес высокое звание моего друга, не поддался на искушение старого мерзкого интригана, не закрысил ни одной шишки, даже из тех, на которые нагрел носатого комбинатора, но и, как результат, помог мне выиграть заключенное со смотрящим пари! Не так ли, звери лесные?– А? – хрюкнул кабан, зло взглянув на присутствующих зверей стеклянными глазами.
– Так! Так! – быстро закивали звери, движимые желанием поскорее покинуть это скверное место и удалиться на безопасное расстояние от агрессивно настроенного и неадекватного кабана.
– А коли уважаемая публика подтверждает, что пари мною честно выиграно, то, получается, за старым шакалом образовался должок размером в тысячу шишек, которые мы с кабаном хотели бы забрать при случае, когда нам будет удобно. Вот.
Старый шакал проиграл сражение и был разбит, как говорится, в пух и прах. Отрицать явные вещи в присутствии свидетелей, им же привлеченных, было глупо и небезопасно, поскольку из-за состояния, в котором пребывал кабан, его настроение менялось в мгновенье ока, и ничего хорошего это не сулило. Поэтому-то шакал кивнул, подтверждая тем самым наличие долга, и удалился, сильно осерчав на веселую парочку, а особенно – на кабана.
С к а з о ч н и к: Думаю, зверям следует забыть о коте с кабаном как минимум на месяц, ибо прогулять две тысячи шишек даже за такое время надо еще умудриться… Ну да оставим сладкую парочку и пофантазируем на предмет общения мало чего соображающих зверьков с ничего не понимающими бойцами, с честью вышедшими из переделки с легавыми псами.
VIII
Отлежавшись пару дней на солнышке и зализав полученные в битве раны, наши зверьки расположились на одной из полян стольного леса вместе со своими новыми друзьями. Поляна та кишмя кишела быками и кабанами. Нельзя сказать, что населяли ее только представители этих двух видов. Конечно, там, где тусила бравая публика, всегда было место для толстохвостых белок, алчных кикимор и наивных свиней. И если первые две категории развлекали местную публику исключительно ради выгоды, то последние по малости лет и наивности ума, ставили за цель создание с бравыми вояками ячеек лесного общества. Надо отдать должное их целеустремленности и романтизму: не будь этих кротких существ, солдафоны давно бы или перепились, или перебили друг дружку, что, в конце концов, имело один и тот же результат: либо срамная яма, либо разодранная на полях сражений плоть, либо холмик земли да скупая слеза товарища, пророненная то ли из жалости, то ли оттого, что в глаз что-то попало. Свиньи же привносили смысл в жалкое военно-полевое существование сорвиголов.
Как правило, все происходило по одному и тому же сценарию: романтический период – обхаживание милого хрюкающего существа с попыткой спариться (в этот период вояки на какое-то время забывали о меде и других стимуляторах, ведь хватало гормонов, дубасящих по беспредельным бошкам); затем период объективной реальности, данной клыкастым в ощущениях – это когда романтика с гормонами переставали «вставлять», а созданная ячейка лесного общества начинала доставать вполне реальными проблемами (приглядеть за поросятами, наколбасить шишек и еще что-то, чего обычно свиньи требовали от своих кабанов); и, естественно, третий этап – уход от объективной реальности, когда доведенное до состояния, близкого к неадекватному, клыкастое существо вдруг вспоминало о существовании друзей, меда и кикимор. Результат описанной трагикомедии не особо отличался в каждом отдельно взятом случае: свиньи начинали во всем винить кабанов, кабаны – свиней, а поросята только молча смотрели по сторонам, не понимая смысла происходящего. В конце концов, все ненавидели друг друга, но при этом были на все сто уверены, что если бы не эта свинья ему попалась, а вот та, другая, то все было бы иначе. Свиньи думали так же по отношению к кабанам.
Безусловно, случались в здешнем лесу и исключения из описанных правил, но случались они весьма редко, а посему-то и были сюжетами иных сказок, рассказываемых на ночь родителями своим малым чадам. К сожалению, взрослые особи кабанье-свинной породы с высоты прожитых лет в такие истории не верили.
С к а з о ч н и к: Вот так глянешь иногда на себя со стороны – ну кабан кабаном, даже обидно как-то…
Думаю, следует побыстрее вернуться к лейтмотиву нашего повествования, а то сказочник начнет на личности переходить, и не только на сказочные, а на вполне реальные. Но тогда это будет уже не сказка, а быль, со всеми вытекающими последствиями.
Шакаленок, подружившийся с местным предводителем кабанов, не отходил от него ни на шаг. Что-то тянуло его, выросшего в достатке и неге, к этому прямолинейному, но по-своему мудрому бродяге. Он не юлил, не врал, не боялся, одним словом – был полной противоположностью его деду, а того шакаленок не на шутку побаивался. Зверенышу нравилось слушать не шибко изысканные высказывания своего нового кумира о лесном политикуме, шакальстве, медведях, лешем, кикиморах и вообще – все, что тот мог изречь, как присутствуя здесь, так и находясь в другом измерении (после меда). Вот так, однажды вечером хлебнув от тоски медку, кабан растянулся под кустом шиповника, нежась в заходящих лучах летнего солнца. Шакаленок устроился тут же. Мимо возлежащих, сотрясая воздух раскатами беспричинного смеха, прошествовали две свиньи, достигшие романтического возраста, когда вторичные половы признаки заставляли кабанов пялиться на них с идиотским выражением морд. Свинки, разменявшие подростковый возраст, активно набирали дополнительные килограммы, отчего их плоские тела начинали приобретать округлые формы, так нравившиеся кабанам. Это был именно тот отрезок жизни свиней, когда в угоду природным инстинктам они неосознанно охотились на представителей противоположного пола. Сами же представители противоположного пола именно в этот период начинали обращать свои похотливые взгляды на соблазнительные формы свиней. В общем, длилось все это недолго – зверье, гонимое инстинктами, спаривалось по-быстрому, обзаводилось потомством и с удивлением начинало замечать недостатки своих визави. Опоросившись, свиньи активно набирали вес, превращаясь в бесформенные шары сала с ужасными складками на боках, и кабаны, естественно, все чаще поглядывали в сторону более молодых свинок. Кабаны, лезшие из кожи вон в период романтических отношений, после спаривания охладевали к своим избранницам, и, как результат, переставали уделять им должное внимание, отчего последние впадали кто в ступор, кто в приступы необъяснимой агрессии, а кто и просто в блуд. Кабан-предводитель, проводив долгим похотливым взглядом прошествовавших мимо свиней, присвистнул:
– Эх, где мои шестнадцать лет?
– Кто – где? – не понял шакаленок.
Кабан, казалось, не услышал вопрошания младшего товарища, а просто задал другой вопрос, глядя на свиней:
– Хороши, плутовки! Тебе как?
Шакаленок пожал плечами и ответил с безразличием, присущим его возрасту:
– Да свиньи как свиньи – ничего необычного.
– Не-е-ет, брат, тут ты не прав… Это не свиньи, а два молочных поросенка – сечешь разницу?
– Не-а, – простодушно ответствовал шакаленок, – а в чем разница?
Кабан уже было открыл пасть, но потом как-то оценивающе посмотрел на шакаленка и обозначил:
– Мал еще, подрастешь – поймешь, а не поймешь – придешь, объясню.
– Обязательно приду, – выпалил шакаленок.
– Ой, хорошо-то как, хорошо-о-о, – потягиваясь произнес кабан.
– Здорово, – уточнил толстоносый.
– Обалденно, – усугубил кабан.
– Суперски, – продолжил шакаленок.
– Очень сильно суперски, – ляпнул кабан, понимая, что его словарный запас эпитетов подходит к концу.
– Очень сильно-пресильно супер-пупер-суперски, – весело изрек щенок.
Кабан замолчал, задумавшись. Шакаленок ерзал рядом и, в конце концов, первым не выдержал игры в молчанку:
– Твоя очередь, дядя кабан, давай, не молчи, говори.
– Ништяк, – многозначительно произнесло кабанье рыло.
– А как это – «ништяк»?
– Не знаю, – сказал кабан, почесав за ухом, – так у людей говорят.
– А что обозначает это слово?
– Не знаю.
– А люди знают?
– И они не знают…
– А почему тогда говорят?
– Этого они тоже не знают.
– Чет вы меня совсем запутали, дядя кабан: люди употребляют в разговоре слово «ништяк», не понимая его значения? Так не бывает.
– Поверь моей седой щетине – еще как бывает!
Шакаленок топтался вокруг кабана, пытаясь разобраться в сути вопроса:
– Объясните, дядя кабан, объясните…
– Ладно, слушай, любознательный ты мой. Понимаешь ли, люди – очень нелогичные существа…
– А почему нелогичные?
– Ну, ты сам посуди: эти создания, имея четыре лапы, ходят исключительно на двух!..
– Да?! – удивился щенок. Затем, подумав и что-то вспомнив, утвердительно кивнул: – Ну да!.. А почему?
– Почему, почему?.. Потому. Я же говорю – нелогичные.
– А что еще нелогичного делают люди?
– Ну, хотя бы – говорят нелогично… Вот слово «ништяк» – эдакая придумка прямоходящих. Казалось бы, их словарный запас позволяет называть одни и те же вещи целой кучей синонимов, а они, не выучив то, что придумали предки, начинают выдумывать всякую несуразицу, сами не понимая смысла сказанного. Вот скажи мне: будучи шакалом, ты ведь не пытаешься мяукать или квакать?
– Не пытаюсь. Но, может, у них есть на то веские причины?
– Веские причины почесаться появляются, когда вшей цепляешь, – как-то пафосно-философски изрек кабан. – А у людей шерсти нет, соответственно – и веских причин для чесания…
Шакаленок не понял логики рассуждения кабана, но тот не дал молодому товарищу сформулировать напрашивающийся вопрос.
– Вот в нашем зверином мире, когда хочется выпендриться, ну, там – перед старшими или перед суками, что мы делаем?
– Что? – с интересом спросил шакаленок.
– Мы идем и выпендриваемся, ну, там – деремся, кусаемся или гоняем друг за другом с высунутым языком, в общем – делаем, кто на что горазд да в чем сноровку имеет.
– А люди?
– А люди… Люди давным-давно разленились, одичали и выпендриваются, по большей части, не тем, что умеют, а тем, что имеют. Вот, к примеру, купил себе какой-то питекантроп железную повозку, которая рычит и воняет – и выпендривается перед такими же, как сам, но которые повозок не имеют, или перед своими суками, типа, моя железяка покруче будет, чем у других питекантропов на этой территории! А потом как зарычит этой железкой!.. Отчего вонять начинает все сильнее, а суки ихние аж визжат от восторга: «Ах, какой самец! Молодец! И умный! И сильный! И вообще – красавец-мужчинка!», а он-то без железяки даже рычать не умеет… Так, чахлая душонка.
– Дядя кабан, а что, человеческие суки – вообще дуры набитые, раз кобелей по железкам выбирают, а не по здоровью и способностям?
– Ну почему – дуры? Совсем даже не дуры. Их кобели потом их же на этих железяках выкатывают, а если повезет, то и всю оставшуюся жизнь провизией да добром разным обеспечивают, надо только понравиться этому индюку.
– А причем здесь индюк? – не понял шакаленок.
– А индюк здесь действительно ни при чем, это они иногда особей своей стаи так называют, хотя почему – я тоже не знаю…
– Подождите, дядя кабан, насколько я знаю, суки ищут кобелей, а кобели – сук для того чтобы спариться…
– Ну, да, – ответствовал, потягиваясь, кабан.
– А когда звери или люди спариваются, то у них появляется помет.
– У зверей – да. А у людей – не обязательно.
– А для чего тогда спариваются?
– Я не знаю… Говорю же – нелогичные…
– Ну, хорошо, а как же они тогда размножаются?
– По большей части – случайно…
– Да, нелогично, – произнес, задумавшись, шакаленок. – Но если сука выбрала себе для спаривания чахлого кобеля, то ведь и помет будет больным и слабым.
– А им пофигу.
– По чему? – не понял шакаленок.
– Пофигу, – повторил кабан.
– А как это? – поинтересовался щенок.
– А я не знаю, говорят так. Для меня это слово – такая же загадка, как и «ништяк».
– Да, – вдвоем многозначительно выдохнули звери, – очень нелогичные существа эти люди…
Они просто лежали рядом какое-то время и смотрели в бескрайнее небо, по которому медленно и величественно проплывали пышные облака. Спустя несколько минут кабан, что-то вспомнив, изрек:
– А еще представь, носатый, в их мире все измеряется какими-то бумажками… Ну, не шишками, желудями и орехами, как у нас, а бумажками, которых и съесть-то нельзя. Вот в нашем мире – ежели у тебя есть шишки, дак ты хоть с голоду не помрешь, а у них все не так. Какой-то умник, ну, наподобие твоего деда, только в человечьем обличии, придумал, что все имеет свою стоимость, которую можно измерить в бумажках, и весь их мир в это свято поверил. В общем, одно слово – люди.
– Да-а, – протяжно согласился шакаленок, – действительно, нелогичные.
– А самое страшное то, что люди ради развлечения устраивают охоту на нашего брата.
– А как это – охоту? – не понял шакаленок.
– Ну, у них есть такие палки, которые молнии мечут, и они этими самыми палками в нас пуляют.
– Как – пуляют?
– Ну, так и пуляют: «бабах!», «бабах!» – и ежели попадают, то дух из зверушки вон вышибают, как будто его там и не было.
– А для чего? Им что, есть нечего?
– Да нет, есть им чего есть, это они выпендриваются так друг перед другом.
– А для чего тогда пуляют, если не в еде дело?
– Ну, они там разные поделки из убитых зверушек делают, чучела всякие или клыки на дощечку прибивают…
– А для чего? – никак не мог понять смысла сказанного шакаленок.
– Ну откуда я знаю?.. Такие вот они, люди. Мой дед говорил, что они хуже зверей.
– А почему?
– Сам посуди: вот, например, хищник в нашем мире убивает только когда голоден, и не больше, чем может съесть. А люди могут убивать впрок, или чтобы развлечься. Думаю, а я редко это делаю, что если они перестанут охотиться на нас, то начнут мочить друг друга в сортирах.
– А это как? – опять ничегошеньки не понял щенок.
– Ну, я не знаю, ляпнул у них там один деятель по говорящему ящику, а они и рады кукарекать под его дудку.
– Дядя кабан, а что значит «мочить» и кто такие «сортиры»?
– Слушай, толстоносый, хватит меня допрашивать, я сам давно перестал понимать смысл происходящего, а тут еще ты со своими вопросами. Я тебе так скажу: не дай Бог в руки к этим деспотам попасть – не сожрут, так чучело сделают, а то и просто пристрелят ни за что ни про что. Бойся их, они действительно хуже зверей.
– А как бояться надо? Я не умею.
– Я тебе лучше покажу эту братию издалека, а выводы уже сам сделаешь. Лады?
– Куда?
– Не куда, а что, – поправил друга кабан.
– Что «лады»? – опять не понял шакаленок.
– Слушай, достал ты меня уже со своими вопросами, – хрюкнул кабан. – Ты просто скажи «лады».
– Хорошо, лады.
– Не «хорошо, лады», а просто – «лады».
– Ну, хорошо, просто лады, – как зачарованный, произнес шакаленок.
Кабан еще хотел что-то сказать, но, взглянув на полного энергии и любопытства щенка, подытожил:
– Вот и чудненько. А теперь оставь меня, любопытная зверушка, вздремну чуток, – кабан растянулся на полянке, погружаясь в негу своего кабаньего сна.
И снились ему молочные свинки, весело хрюкающие подле него, и какое-то знаковое сражение с быками, и молодой сотоварищ шакальей наружности, и кучерявые облака, плывущие в вышине, и еще много того, чего обычно не видят в своих снах люди, привыкшие мочить друг друга в сортирах.IX
Шакал, смотрящий за этими территориями и проигравший пари коту, все никак не мог решить, как бы ему обхитрить мяукающее существо да извести его дружка кабана. Идеи, посещавшие голову комбинатора, были одна круче другой, но и кот был непростым оппонентом. В конце концов, шакал решил просто поссорить закадычных друзей…
С к а з о ч н и к: Скажите, ну что еще мог придумать носатый кознеплет?
Для начала было необходимо, чтобы до ушей с кисточками дошли слухи о плохих высказываниях хрюкающего в адрес полосатого. Каких только гадостей не вложил старый интриган в уста подконтрольных ему распускателей сплетен: и что кабан хочет отравить котяру, чтобы единолично распоряжаться шишками, и что клыкастый крысит шишки от лохматого, и что кот нелестно отзывается об интеллекте сотоварища, называя его тупым и недалеким… Слухи кочевали по лесу, доходили до наших гулеванов и возвращались к старому интригану с неизменным результатом: ржут, начинают обращаться друг к другу не иначе как «тупой» и «недалекий» да продолжают веселиться с еще большим задором.
Спустя две недели празднований, организованных котом и кабаном по поводу неожиданного прихода большого количества шишек, о пирушке не говорили разве что муравьи, занятые строительством своих муравьиных пирамид. Кто только не успел побывать в злачных местах стольного леса в часы посещения их нашими героями! Толпы белок, лис и кикимор кружили вокруг гулеванов. Но выдержать темп, взятый закадычными друзьями, могли далеко не все. Белки разбежались сразу, лисы – несколько погодя, и только кикиморы еще пытались держаться, что называется, изо всех сил. Род деятельности этих сказочных персонажей (хотя только название их было сказочным, а деятельность – вполне реальная и востребованная) дал кикиморам определенную закалку, и потому-то они все еще могли как-то держаться, хотя домогания кабана, умноженные на его темперамент, заставляли капитулировать даже их. К концу месяца гуляний кикиморы были больше похожи на выжатые мочалки, нежели на представительниц древнейшего после журналистики ремесла.
Первым из штопора вышел кот:
– Слышь, кабан, а давай перерывчик сделаем, а то меня уже ничего не вставляет и не радует…
Кабан окинул поляну мутным от дури взглядом, сфокусировался вначале на коте, а затем на присутствующих, икнул и ответствовал:
– А и давай, чет мне тоже все опостылело, даже кикиморы… Всем спасибо, все свободны, на сегодня шоу закончено.
В толпе кутившего зверья прошел ропот, но возражать особо никто не стал: то ли сил не было, то ли действительно угулялись зверушки вусмерть. Кот с кабаном, подперев ослабевшие тела друг друга, медленно направились к реке, чтобы отоспаться да отмыться… До реки гуляки так и не дошли – усталость скосила их на подходе. Вначале свалился кабан, а затем уже на него плюхнулся кот. Эту картину окончания куликовской битвы невозможно описать – ее следовало увидеть.С к а з о ч н и к: Если бы Малевич смог изобразить то, чем еще вчера были кот с кабаном, думаю, о его бредовом квадрате никто бы даже не вспомнил… А Дали вообще мог просто писать с натуры… Эх, надо было на художника учиться, а не книжки писать…
Через двое суток, придя в себя, наши герои стали различать предметы, цвета и запахи. Кот, обоняв какую-то вонь, пнул кабана и взглядом показал в сторону реки, намекая на необходимость принятия водных процедур. Кабан, привыкший слушать более мудрого товарища, фыркнул, икнул и побрел в воду. Понимая, что вода холодная, а привести себя в порядок просто необходимо, кот попытался вылизаться, но первое движение языком по собственной шерсти подтвердило самые худшие предположения полосатого – воняло от него. Вариантов было два: продолжать вылизываться или все-таки пойти окунуться. Даже в таком «больном» состоянии кот выбрал второе, ибо понимал, что его стошнит, лизни он себя еще пару раз. Уже в воде к нему стал возвращаться рассудок.
– Кажись, отпускает, – с умилением мяукнул кот, вышел из воды и плюхнулся всем телом на теплый песок.
Кабан в точности повторил все движения кота. Обе животинки, изрядно вывалявшись в песке, еще раз предали изможденные тела воде. Хорошенько откиснув и выполоскав прилипший к шерсти песок, друзья, взбодренные холодной водицей, вышли на берег, явив себя лесным обитателям выспавшимися, в тонусе, хотя и слегка помятыми. Еще час на макияж – это когда кот вылизывался, а кабан чесал спину о сосенку – и по тропинке, ведущей к центральной поляне, вразвалочку брели не две грязные угуленные скотины, а пара стильных представителей лесного тусовочного бомонда.
– Ох и ладненько оторвались, котик! У меня до сих пор в голове что-то теленькает.
– Да уж, – просто ответствовал полосатый.
– Я, кажись, первый раз за всю свою звериную жизнь перегулял, – задумчиво произнес кабан.
– А раньше? – поддержал разговор кот.
– А раньше как-то все недогуливал: то мед невовремя заканчивался, то кикиморы. А тут тебе: и мед, и кикиморы, и еще чего-то, чего уже и не вспомню. Знаешь, лохматый, даже скучно как-то, когда можешь получить все, чего пожелаешь.
– Чет я тебя не пойму, друг ты мой клыкастый. Ты ведь все время хотел, чтобы шишки не заканчивались… Ведь хотел?
– Ну, хотел.
– Ты ведь мне всю плешь проел своими фантазиями типа: «а хорошо бы было загулять, да так, чтоб кикимор и меду немеряно, да с белками и соловьями, да с иволгами и щеглами».
– Ну да, было дело…
– И?..
– Вот.
– Что «вот»? – не понял ответа кот.
– Ну вот не то все это.
– Что значит – «не то»? – чуть не вскрикнул лохматый и остановился.
– Ну, понимаешь, в общем, ну, как бы это поправильнее сказать…
– Да ты говори, как умеешь, чай не первый год вместе зажигаем – смекну. А не смекну – так спрошу еще раз.
– Вот ты смотри, что получается: раньше ведь как было…
– Как было? – переспросил кот.
– Ты, это, ты меня лучше не сбивай, лохматый, я ведь и без твоей помощи собьюсь, – хрюкнул кабан и продолжил: – Достались чьи-то остатки меда – красота, охмурил какую-нибудь кикимору – чистый жир! Но, как правило, и в меду, и в кикиморах всегда нехватка наблюдалась: оттопыривались, что называется, на голом энтузиазме, без желудей и шишек. И чтобы, к примеру, охмурить кикимору без шишек, приходилось изрядно попотеть да поизгаляться. Это ведь была коррида, котик, не иначе. Ты и кикимора – это сражение похоти с алчностью, битва интеллектов, если хочешь…
Кот, выслушав последние фразы клыкастого товарища с разинутой пастью, тряхнул башкой, облизался, подошел вплотную к другу и пристально посмотрел ему в глаза.
– Ты чего? – не понял кабан.
– Я чего? – передразнил его кот. – Это не я чего, это ты – того, – выкрикнул лохматый и постучал себя лапой по башке. – Сам-то понял, что сказал? Сколько тебя знаю, подобных филологических перлов ты отродясь не произносил. С чего тебя понесло-то, интеллектуальный ты мой? Признавайся, скотина, где уже умудрился медку мекнуть?
– Не пил я, кикиморой буду! Наверное, еще не отпустило.
– Ладно, проехали.
– Ты что, не веришь мне? – произнес кабан, пристально глядя в глаза приятелю.
– Да верю я, верю! – ответил кот, задумался и продолжил: – Из всего зверья лесного я, кажись, только тебе и верю. Даже родню свою не шибко-то долюбливаю, а главному шакалу и желудя рваного не доверил бы. Эх, все-таки здорово мы его нагрели! Я только представлю, как эта скотина клыками от злости скрежещет, мне сразу комфортнее становится – ну, прям, бальзам на лохматое изможденное тело!..
Зверье заржало, а вернее – замяукало и захрюкало от удовольствия. Немного успокоившись, кабан обратился к товарищу:
– Послушай, полосатый, давно собирался тебя спросить, да все некогда было…
– Хочешь спросить – спрашивай. Смогу – отвечу, не смогу – все равно отвечу.
– Я серьезно.
– Ну, ежели серьезно, то валяй.
– Вот смотри: вся ваша шакалья свора старому шакалу в пасть заглядывает, льстит, пресмыкается и побаивается одновременно, а ты его не только не празднуешь, но и при возможности нагреваешь.
– Поступаю я так только пока эта скотина надеется заполучить меня к себе в ученики, а впоследствии и в преемники.
– А когда разуверится, тогда что?
– Тогда – плохо дело.
– Ты что, котяра, боишься этого старого толстого проходимца?
– Ну, во-первых, я действительно его остерегаюсь. И тебе советую.
– Тыц-дрыц, приехали. С чего мне, кабану, бояться жалкого шакалишку? Да я его одним клыком!..
– Безусловно, ты сильнее, да только сражаться с тобой будет не он.
– А кто же? – недоуменно поинтересовался кабан.
– Ну, например, такие же кабаны, как ты, или волки с быками… Пойми, его не зря зверье между собой кознеплетом называет, ибо по части плетения козней он уступает разве что мне. Вот только в моем случае козни плетутся исключительно ради выгоды, а он преследует несколько иную цель.
– Какую? – не понял кабан.
– Власть. Когда эта животина сможет подчинить себе все управление внутри леса – пиши пропало: вот уж тогда он покажет всем свою истинную морду.
– Он что, настолько могущественен?
– Больше, чем ты можешь себе представить.
– И ты его тоже боишься?
– Я же тебе сказал: остерегаюсь.
– Но ведь он боится нас! Неужели ты сам не видел?
– Это только так кажется. Его подлость круче всего, что в нем есть. Поверь, если бы он поставил крест на мне, то тебя бы уже разорвали на части. Пойми, он – большой мастер мутить ситуацию чужими лапами. Много лет назад, когда мы только с тобой подружились, он сделал попытку нас разругать – и когда ничего не произошло, подговорил волков тебя порвать. Помнишь тот случай, когда этот глубокий шрам нарисовался на твоей шее?
– Ну… Да, – вспомнил кабан, – волки тогда какую-то ерунду мне предъявили, ну и сразу давай набрасываться с разных сторон. В общем, если бы не стадо кабанов, бежавших мимо, то, думаю, лежать бы мне в сырой земле. Вот повезло все-таки с кабанами…
– Тебе не с кабанами, а со мной повезло, это ведь я их туда послал.
– Как – ты?
– А вот так, я!
Кабан что-то несколько раз прокрутил у себя в голове и родил следующий вопрос:
– А как тебе удалось убедить кабанов мне помогать? Я ведь с ними тогда здорово разругался по причине нашей дружбы, за что, собственно, и был изгнан из стада.
– Послушай, хрюкающий мой сотоварищ, меня ведь именно поэтому и хочет заполучить в ученики старый интриган. Я умею выкрутить любую ситуацию в свою пользу, неужели ты еще этого не понял?
– Но как, котяра? Что надо сказать целой куче кабанов, чтобы они пошли выручать находящегося в контрах сородича?
– А кто сказал, что надо обязательно просить их помочь именно тебе?
– А как же по-другому? – изумился кабан.
Кот снисходительно посмотрел на щетинистого и изрек:
– Вот сколько не учу тебя, дурака, а воз и ныне там… Не смотри на ситуацию в упор, постарайся подняться выше и посмотреть на происходящие события со стороны…
– Как это? – с неподдельным интересом переспросил кабан.
– Ладно, очередной бесплатный урок, и только для тебя. Одна знакомая ворона накаркала, что с самого утра носатый интриган накручивал волков против кого-то. Я было пропустил эту информацию мимо ушей, но другая сплетница, пролетая мимо, обронила, что подговоренные волки кого-то караулят на соседней с нашим оттопыром полянке. В общем, все связалось в понятную картинку – порви тебя волки, я оставался бы один-одинешенек – приходи и бери голыми руками.
– Ну, это понятно… Как ты убедил кабанов мне помочь?
– А кто сказал, что я просил их тебе помогать…
– А как же? – кабан впадал в ступор от закипания мозгов.
– Заступаться за тебя никто бы не стал, это и слону понятно, но, тем не менее, подговоренные мною кабаны помогли нам, сами того не ведая.
– Как это? Как? – из ушей хрюкающего создания разве что дым не валил. – Объяснишь ты наконец, мяукающая дрянь, или так и будешь издеваться надо мной?! Я ведь и долбануть могу… Сильно… – потом, подумав немного, добавил: – По-дружески.
– Объясню, объясню, – со снисходительной улыбкой произнес кот, отскочив от замахнувшегося друга. – Я сказал кабанам, что волки с быками решили порвать всех кабанов, чтобы едоков в лесу поменьше стало, для чего разделились группами по четыре-пять особей и рыскают по лесу в поисках жертв.
– Бред какой-то, – разочарованно сказал кабан, – я бы не поверил в эту чушь. Мало ли чего прибалдевшая от меда кошатина может выдумать.
– Правильно говоришь, все-таки я на тебя положительно влияю. В твоих рассуждениях уже присутствует логика. Кабаны мне и не поверили.
– Тогда как? – раскрыл пасть от глубочайшего интеллектуального нокаута кабан.
– Не успел я покинуть место лежки кабанов, как вдруг произошло нечто «непредвиденное»: над головами кабаньего стада пролетело по очереди несколько сорок, стрекоча во все горло о беспрецедентном геноциде кабанов со стороны быков с волками, и что уже пол-леса залито кровью невинных зверушек. По стаду прошел ропот, кабаны стали вслух обсуждать полученную из разных источников информацию, у идеи геноцида тут же появилось пару авторитетных идеологов, а когда умело подброшенный бред стал превалировать над здравым смыслом, я что есть мочи заорал из кустов: «Наших бьют» – и указал направление движения уже хорошо раззадоренному стаду. Выскочив же на поляну, кабаны не стали разбираться, кого, собственно, бьют – им было достаточно того, что четыре волка нападают на окровавленного соплеменника. В результате кабаны спасли тебя, а я в очередной раз утер нос старому интригану. Правда, когда обман вскрылся, нас с сороками еще недели две пытались изловить и быки, и волки, и кабаны. Сорокам-то хорошо, уселись себе на дереве повыше, и дальше трещат, а я реально две недели по камышам да болотам петлял…
Друзья засмеялись, кот по-дружески ударил лапой кабана, кабан долбанул кота, и веселая парочка, обнявшись, двинулись дальше, мурлыча и нахрюкивая какую-то любимую песню.
С к а з о ч н и к: А как все-таки здорово – вот так, обнявшись с закадычным другом, брести по дороге куда глаза глядят да орать какую-нибудь песню. И, кстати, совсем не обязательно попадать в ноты. Главное – чтобы громко, весело и от души… Эх, надо было все-таки на певца учиться…X
Тем временем звереныши, потерявшиеся после событий второго дня последнего месяца лета, нашли друг друга на лежке кабанов. Клыкастый предводитель распорядился – и чужеземной животине был оказан сказочный прием, хотя ничего сказочного в нем, честно говоря, не было: так, обогрели да накормили зверушек. А сказочным я его назвал исключительно потому, что происходило-то все в сказке.
Зверьки долго наперебой рассказывали друг другу об увиденном и пережитом. Старый кабан слушал этот щенячий писк с присущим его возрасту снисхождением. В какой-то момент грозный воин ощутил теплоту и расположение к этим маленьким представителям лесной фауны, еще не испорченным прозой звериной жизни, кознями хитроделанных да алчностью окружающего их сообщества. Он вдруг вспомнил себя в таком возрасте, рассказы старых кабанов, как хулиганил с товарищами, как доставалось от старших и как было фиолетово – сколько какая скотина шишек имеет. Шакаленок, увидев проснувшегося кабана, начал метаться между друзьями и старым воином. В конце концов зверьки переместились к лежке кабаньего предводителя и обступили его плотным кольцом. Его новый друг взахлеб рассказывал своим друзьям о подвигах старого кабана, о том, как он единолично утер мокрые носы трем легавым псам, о том, как заступался за него в срамной яме, ну и о том, каким удивительным образом сидельцам удалось избежать наказания и встречи с мерзкой козлиной мордой.