Сказка - ложь...
Шрифт:
Расплела я косы светлые девичьи, узорными лентами перевитые. Сняла сарафан шелком расшитый да сорочку белотканую. Искупалась в озере лесном, зачарованном, том, что красу девицам возвращает, воинам раны лечит. А как зарделась заря красная, надела я сорочку белую, кружевами отороченную, да платье красное, цветами расшитое. Расчесала волосы свои льняные, волной по спине отпустила. Надела венок из руты на голову, да шею лебединую обернула жемчугом в три ряда. Покров сверху красный, бусинами яркими да перлами расшитый – чтобы не увидал никто лица невесты, не сглазил.
Кажется, закончилась жизнь моя девичья…
Встал
Ох, широкое Капище под храм Лады[7]-матушки, Покровительницы Семьи и Брака, да Сворога[8]-батюшки, Сковывателя Свадеб. А какие красивые яркие цветы расцвели ранней осенью, на свадьбу сынков царских. Набился народ на Капище[9] так плотно, как бисер на кокошнике. Все хотят поглядеть, как царевичи жениться будут. Особливо, как Иван-царевич лягушку в жены возьмет.
Хороши женихи в рубахах, шелком расшитых, в сапогах красных, поясах ярких да штанах узорных. И др у жки[10] их хороши – и красивы, и веселы. Хороши невесты в сарафанах пышных, сборчатых, да в покровах красных, золотом расшитых. Хороши девушки-поневестицы[11], подружки невест. Вот только с караваями незадача получилась.
Царь-батюшка наказ дал, чтоб те караваи, что невесты сами пекли, свадебными стали. А поневестицы хлеб боярышни поднять не смогли. Вот и пришлось самого сильного кузнеца в подружку невестину переодевать. Долго отплевывался дюжий мужик, а куда попрешь супротив указа царского? Так и пришел на праздник. С бородой да в кокошнике. Тьфу ты, прости Род[12]… А с купеческим караваем всё легче решилось. У одной из девушек насморк сильный был – ей-то и доверили ношу ценную.
Только Иван-царевич один пришел. Ни др у жек при нём, ни девушек-поневестиц. Хотя это было понятно, вот только отсутствие невесты… Неужто жениться раздумал?
Царь Берендей сидит на почетном месте в одеянии парчовом. По правую руку стоят волхвы, по левую – жрецы богов-покровителей. Вокруг гости толпятся: купцы, бояре, послы заграничные. Да и принцесс приезжих позвать не забыли, чтоб смогли они оценить, какое богатство проворонили…
Венчали первую пару – Василия-царевича да дочку боярскую. Жених честно пытался бежать, но был пойман, и безжалостно пристукнут мощным невестиным кулачком. Связан рушником и с кляпом из куска каравая (и как боярышня его отломила?) отведен под венец. Глядя на приключения брата, царевич Андрей бледнел, но уже и не пытался вырваться из цепких ручек купчихи, молча и со смирением ожидая своей доли. В результате чего у обоих братьев не осталось ни сил, ни желания смеяться над младшим, чему тот втайне был очень рад.
А как закончили венчать брата среднего, раздался стук да гром великий. Гостей попугал, царевен заграничных в обморок всем скопом свёл. У царя – икота началась! А Иван стоит, и знай себе, посмеивается.
– Не пугайся, народ честной, это моя лягушонка в коробчонке едет!
Венчание братьев порадовало царского сына. Главным образом потому, что двое старших царских сынков были заняты своими заботами и не нашли время, чтобы позлорадствовать над младшеньким. Не то, чтобы было так уж обидно, но всё же…
Еще Ване было очень интересно, что же придумала его нареченная, и почему до сих пор не явилась на Капище. Уж не решила ли лягушка бросить царского сына возле венца, не испугалась ли чего? К тому времени, как послышался стук да гром, Иван весь извелся от ожидания. А уж когда гости от страха завопили, да заморские царевны стали падать…
Говоря по чести, Иван-царевич и сам испугался. Но виду не показал – предупреждала же Василиса, а значит, не осрамиться бы. Ваня выдохнул, стряхнул с парчового камзола, расшитого золотой нитью, невидимые глазу соринки, и пошел встречать свою невесту. А уж за ним, боясь отстать и пропустить всё самое интересное, потянулись и все остальные.
В чистом поле перед Капищем остановилась процессия великая. Мужчина статный, в белое одет, на коне черном с золотой гривой впереди скачет, улыбка его сияет как солнце. За ним женщина в черном, с волосами как темная ночь, красивая как королева, на жеребце белом с пегой гривой. Потом невеста его, за красным покровом личико спрятала, на лошади белой как молоко. А вокруг как птички малые девушки-поневестицы вьются. Замыкают процессию два молодца статных на конях вороных, черных как ночь. Мало того, что похожи молодцы как две капли воды, так еще и одеты одинаково, в камзолы черные, серебром расшитые.
Приблизились гости, спешились, подошли к Ивану-царевичу.
– Ну, здрав буде, зятёк! – улыбнулся статный мужчина. Руку пожал, приобнял.
Женщина черноволосая в обе щеки расцеловала, сыном назвала. Близнецы по спине с обеих сторон хлопнули, чуть в пыль не свалили. Посетовали, что поздно узнали про свадьбу, на молодешник[13] Иванов не попали, не покуролесили.
Невесту девушки под руки ведут, цветастый подол пол метёт. Идет она шажками мелкими, будто лебедь плывет белая. Не сводит Иван-царевич глаз с невесты своей, любуется.
А новые родственники тем временем подошли к Царю-батюшке, подарки богатые принесли. Целый сундук пудовый[14] с каменьями драгоценными; ковер шелковый, еще краше, чем сама невеста ткала; саблю из стали звонкой с ножнами, богато изукрашенными – чтоб враги боялись. Берендей глаза выпучил, подарки пригрёб да отослал с нарочным во дворец – в сокровищницу прятать.
Стою я, ни жива, ни мертва, посреди поля, рядом с Капищем. Вокруг девушки-птички вьются, матушкой на время в человечков превращенные: то подол поправят, то одернут покров.
Родичи мои на самом рассвете появились, с первыми лучиками красна солнышка. Пожурила меня матушка, что хотела я без благословения родительского замуж идти, батюшка пыхтел что-то обидчивое, кощеичи по обыкновению изъяснялись хулительно, за что и схлопотали по шеям.
В общем, обрядили меня пуще прежнего. Бус на шею добавили, серьги с камнями самоцветными навесили. Башмачки, золотом расшитые, на ноги обули. К платью прицепили ещё две нижние юбки, благодаря чему я стала похожа на купчиху на сносях. Долго отбивалась. Сняли. Уф! Я аж умаялась…