Сказка о спящей красавице
Шрифт:
Каждое племя жило в своём посёлке, благоустройство которого зависело от образа жизни данного племени. Кентавры, к примеру, вообще ничего не строили, кроме навесов от дождя. Эти удивительные существа то и дело встречались нам во время прогулки и приветливо нам махали. Анда махала в ответ и мне говорила делать то же самое, поскольку кентавры обидчивы и лучше с ними не ссориться. Ещё она сказала, что многие фавны, нимфы и кое-какие другие эльмы либо перебрались сюда из Маатлана, либо бывают тут теперь чаще, чем там. Этот мир им понравился. Домов они тоже не строят. Почти всё время проводят в лесу, где легко находят пищу и ночлег. А ещё они повадились гостить в Цитадели, как здесь называют не только замок правительницы Пандионы, но и весь разрастающийся возле него жилой комплекс. Кое-кто из прислуги брюзжит, что в последнее
– К ним надо привыкнуть, – усмехнулась Анда. – Я уже давно принимаю их такими, какие они есть. Зла от этих созданий гораздо меньше, чем от людей.
– А эти жуткие существа… Вряд ли жители Пандионы обрадуются, если сюда пожелают перебраться, к примеру, те наяды…
– Нет, большинство гибридов привязано к Маатлану. Здесь только кентавры бывают и сфинксы.
– Я рада, что Намия нашлась. Она тоже тут бывает?
– Нет. Она до сих пор не забыла тот ужас, который испытала, когда поняла, что не может вернуться в свой мир. Теперь рада, что вернулась. Она даже согласилась наконец поселиться у меня, правда, спит чаще в саду, чем в доме. Часто пропадает в лесу, но надолго не уходит. Не знаю, сколько продлится это счастье.
– Терри, я знаю о Диане, – добавила она, немного помолчав. – Ты вернёшь её. Этот мир… Его недаром сделали убежищем, где многие нашли спасение. Здесь многие нашли то, чего не имели или потеряли в своих мирах. Намия нашлась, и Диана вернётся. Все вместе мы что-нибудь придумаем.
– Анда, а как… Как та эдма? Она изменилась?
– Она исчезла. Во всяком случае, я её больше найти не могу.
Дорога вывела нас к заброшенному городу-крепости, напомнившему мне Хату-Септ. Только тут стены не были такими высокими и мощными. Широко распахнутые ворота словно приглашали на площадь, которая постепенно превращалась в сад – настолько она уже вся заросла кустарником, травой и какими-то цветущими лианами. Даже огромная статуя в центре площади едва виднелась из-за оплетавшей её зелени. Статуя человека с головой льва.
– Говорят, когда-то тут было одно из селений мехсов, – сказала Анда. – Никто не знает, куда они ушли. Я этих существ никогда не видела.
– По-моему, хороший город. Не разрушенный. Странно, что никто не захотел его занять.
– Может, боятся, что объявятся прежние хозяева. Мехсов считают весьма воинственным племенем. Здешние короли, к примеру, обосновались в замке великанов, но то великанье племя давно вымерло. Поговаривают, что после великанов там жили какие-то люди, которые потом куда-то ушли… Точно не знаю. Это странный мир. По-своему странный. Я тут третий раз, и у меня всегда такое чувство, что по этой земле прошло множество разных племён, которые растворились в вечности. И те, что тут живут сейчас, тоже уйдут неизвестно куда.
Словно подтверждая её слова, из-за ближайших кустов выглянул каменный идол – существо с длинной головой и короткими ногами. Проводил нас слепым взглядом круглых каменных глаз. Какое племя оставило тут это изваяние? Какому богу они молились?
– В Маатлане всё подвижно, изменчиво, но мой мир стабилен в своей изменчивости, а здесь… Здесь нет ощущения устоявшейся жизни. Перевалочный пункт, где странник отдыхает, а потом идёт дальше.
– Альды живут тут уже давно. Примерно пятьсот лет.
– И всё же не считают этот мир своим. Живут мечтой о возвращении на Хангар-Тану.
Пару раз мы проезжали мимо полей, на которых работали люди, и это напоминало кадры из старинных фильмов.
– Впрочем… Антема как-то сказала, что беженцы из миров, где живут в основном сельским хозяйством, чувствуют себе здесь, как в раю. Ей кажется, что они просто хотят тут остаться и жить, а не бороться за свои планеты, захваченные урмианами. Не все созданы для борьбы. Так что, кто знает… Может, эти земледельцы осядут тут, пустят корни, и этот мир перестанет быть перевалочным пунктом.
Я вообще плохо себе представляла, как королева этого идиллического мирка, собравшая вокруг себя племена и народы, многие из которых находятся почти что в состоянии варварства, собирается воевать с урмианами. Ведь они-то владеют высочайшими технологиями.
– Она и не надеется их в этом обогнать, – сказала Анда, когда я поделилась с ней своими мыслями о предстоящей войне. – Она ставит на другое.
– Насколько я поняла, на магию.
– Скорее, на союз науки и магии, – прикрыв глаза от солнца, Анда проводила взглядом пролетевший над лесом флайер. – Селен собрал неплохую команду. Они уже не первый год трудятся, экспериментируют с эльхангоном и многими другими материями – от грубых до тончайших, стараясь извлечь из всего этого излучение, более сильное, чем тот луч жизни, который используют урмиане. Но об этом ты лучше с ним самим поговори. С Селеном.
– Уже говорила. Если честно, наплевать мне на эту войну. Я в своей жизни немало повоевала, но мир что-то не стал лучше. Победить урмиан! О да, это важно. Урм затонул, а потом всплыл на Хангар-Тану. Разрушь его, утопи – он всё равно вылезет где-нибудь, как гнойный прыщ. Пусть это уже будет не прежний Урм, пусть это будет совсем другой Урм… И даже вовсе не Урм. Это всё равно было, есть и будет! Мне всё надоело, Анда. Я хочу спасти Дию и бежать с ней куда-нибудь подальше – от Урма, от всех этих войн… От всего. Бежать на какую-нибудь далёкую планету. Да хоть на астероид сто метров в диаметре. Чтобы мы были там вдвоём и от нас все отвязались…
– Осторожней! – ахнула Анда, когда машина едва не съехала в неглубокий овраг. Я еле успела свернуть. – Может, лучше я поведу, я уже научилась. Ты сегодня слишком взвинченная.
– Мы бы спокойно выехали из этой ямы, – сказала я, остановив вездеход. – Он только что по вертикали не ездит…
– Тише, – прислушалась Анда. – По-моему, свирель… Давай прогуляемся до той рощи.
Мы выбрались из машины и пошли на звуки свирели. Незатейливая мелодия прекрасно гармонировала с идиллическим пейзажем в стиле Пуссена: маленькие рощицы, пологие холмы, местами покрытые тёмно-зелёным кустарником, на горизонте – горы и руины чего-то, напоминающего античный храм.
Картина, которая открылась перед нами минут через пять, тоже вызывала ассоциации с полотнами мастеров эпохи классицизма или романтизма. В тени низких, раскидистых деревьев с серебристой листвой расположились четверо: Дион, фавн, кентавр и… Я не верила своим глазам. Между Дионом и фавном сидел Итан Кимбел. Я только сейчас подумала о том, что не видела его с того момента, как открылись врата на Пандиону. На пиру, утроенном в честь гостей, его не было – и неудивительно, учитывая, в каком состоянии мы вывели его из Саградиума. Возможно, сегодня он первый раз выбрался из дворца. Следовало отдать должное здешним лекарям – следов побоев на лице писателя почти не осталось, разве что совсем бледный синяк на скуле и маленькая, почти зажившая ссадина над бровью. Не знаю, прибегал ли Кимбел к омолаживающим процедурам, но выглядел он не на свои сорок пять, а примерно на тридцать. Возраст выдавали лишь глаза, смотрящие на мир с выражением хронической усталости, и небольшие залысины, которые ещё больше удлиняли его узкое лицо – бледное, с неправильными, слишком тонкими чертами и не то капризным, не то трагическим изломом бровей. Длинные светлые волосы подчёркивали его утончённость. Худой и стройный, одетый в подпоясанную синюю тунику, серые леггинсы и короткие полусапожки, Итан Кимбел походил на менестреля, явившегося сюда из далёкого Средневековья. В мире, где полно врат перехода, такое кажется чем-то вполне естественным. Остальные персонажи этой картины словно бы пришли из ещё более давних времён. Из античной Греции. Дион, совершенно обнаженный, с сияющими на солнце светлыми кудрями, сидя слева от «менестреля», самозабвенно играл на свирели. Справа от Итана расположился юный фавн, тоже обнажённый и золотой с ног до головы, потому что солнечные лучи позолотили не только его шевелюру, но и каждый волосок на его гибком, мускулистом теле. Фавн слушал музыку так внимательно, как будто старался запомнить мелодию… Нет, пожалуй, так, как учитель слушает игру ученика. Чёрный кентавр лежал чуть поодаль, в тени дерева. Та часть его тела, что была человеческой, потемнела от загара почти до шоколадного цвета. В длинных чёрных волосах сверкали серебряные пряди.