Сказка Сердца / Часть 1: Город Осколков
Шрифт:
– А если сразу в Культ? – грохотнул басом Снорри.
– У них нет сердечных печей. Поэтому бесполезно, кхм, пытать. А им же надо развязать её деревянный язык. Только в Центральной тюрьме остались сердечные печи.
– Какое варварство. Сердечные печи, – булькнул осьминог.
– А ты что хотел? – удивился мужчина в робе.
– Я бы хотел сжечь в этих самых печах весь этот проклятый Город, – прорычал здоровяк.
– И чем тогда ты будешь отличаться от них? – хмыкнул осьминог.
– К чёрту твою философию, Рауд, как
Их спор прервал неожиданный дребезжащий голос:
– Буль-буль-буль-буль-буль! Помогите! Харк? Обезьяна нам известна… Она бы была уже у Барона! Чёртова бездушная кукла!
Все обернулись на голос. Кукла сидела на табуретке, подняв голову и оглядывая собравшихся.
– Помогите! Харк! Обезьяна нам известна! Уже у Барона! Бездушная Кукла! – повторила она и встала с табуретки, подошла к мужчине в робе, подняла на него голову и вновь повторила: – Помогите! Обезьяна! Кукла!
Снорри в два прыжка очутился рядом с куклой, резким движением развернул её к себе; присел, оказавшись с ней лицом к лицу, и почти закричал:
– Где Лила?
Кукла приоткрыла сами собой захлопнувшиеся нарисованные глаза, медленно рукой вытерла с забрала слюну и тихо повторила своим дребезжащим голоском: – Буль… буль… буль… Помогите… Харк… Обезьяна нам известна… Она бы была уже у Барона… Чёртова бездушная кукла! Близится зима.
Снорри опустил голову.
– Что она имеет в виду? Буль… буль… – спросил мужчина в робе.
– Близится зима, – пробулькал осьминог.
– Не знал, что «дуболомы» могут говорить, – удивился молодой человек.
– Да ты, похоже, вообще ничего не знаешь, – огрызнулся Снорри.
– Эй! Полегче.
Снорри, довольный, что ему наконец удалось вывести собеседника из себя, повернулся к осьминогу и подмигнул. Осьминог долгим взглядом посмотрел на Снорри и выпустил презрительный пузырь, поднявшийся и лопнувший прямо перед лицом здоровяка.
– Это же слова из колыбельной Последнего Поэта, – произнёс мужчина в робе Культа после долгого раздумья. – «Буль-буль-буль – прячется тюрьма, буль-буль-буль – близится зима, буль-буль-буль – все свои мечты, буль-буль-буль – с ней уносишь ты».
– Ничего себе колыбельная, – усмехнулся осьминог, – такой колыбельной впору пугать.
– Мне нравилась, – нахмурился мужчина.
– Значит, Центральная, – кивнул Снорри и обернулся к кукле, – точно «буль-буль-буль»?
Кукла посмотрела на него изумлённым взглядом, стала показывать руками большие волны и зашипела своим звенящим голоском.
Снорри резко встал, взял куклу под мышку и выпрыгнул в одну из арок. Осьминог пролевитировал в ту же сторону.
– Обезьяна! Кукла! – раздалось глухое дребезжание.
Мужчина в робе подошёл к краю и посмотрел на площадку балкона под собой, куда здоровяк уже вытаскивал аэроцикл.
– Не благодарите меня за подсказку, ну, и за то, что откликнулся на зов.
– Не благодарим, – буркнул Снорри, садясь в кресло и привязывая ремнями куклу на пассажирское сидение.
– На твоём месте я после этой встречи не ждал бы ничего хорошего и сюда бы больше не приходил, – пробулькал осьминог и помахал Элу.
Тот поклонился осьминогу и исчез в арке ровно в тот момент, как аэроцикл взмыл прочь от башни и начал подниматься вверх – к едва окрашенным рассветом крышам.
Ветер захлестал по лицу куклы, и тот, у кого ещё не было имени, с удивлением смотрел на текущую реку из проросших друг в друге эпох Города. Металлические сваи мостов железной дороги вылезали из каменной кладки с черепичными крышами. Над ними нависали имперские каменные плиты, державшие средний ярус. Его брюхо было изрыто трубами и котлами паровых машин и сверкало кое-где разваливающимися генераторами электрических подстанций.
Оживлённый вытянул руку, чтобы схватить шпиль с полумесяцем, но ничего не вышло: шпиль так и остался на медленно двигающейся мимо крыше. Тогда тот, у кого ещё не было имени, попытался схватить шпиль, стремительно двигавшийся в поле его зрения. Но и это не получилось. В этот момент из-за крыш на горизонте показался яркий диск. И кукла протянула к нему руку, тщетно хватая воздух.
– Что с ним? Он что, подаёт сигналы? Может, этот придурок был прав и у нас под боком «око»? – заворчал Снорри, посматривая на куклу в зеркало заднего вида.
Рауд, зацепившийся на плече мужчины, повернул к кукле морду:
– Мне кажется, этот несчастный хочет поймать солнце.
Но оживлённый уже не смотрел на солнце, а разглядывал свою руку, показавшуюся ему красивой и изысканной, горящую оранжевым светом, таким неожиданно знакомым.
– Кукла! – радостно провозгласила она, подняв обе руки в воздух и разглядывая их.
– Кукла, кукла, Барон, обезьяна нам известна, – передразнил Снорри. – Скажи, на каком этаже держат Лилу.
– Кукла! Обезьяна! – закричала кукла, радостно размахивая руками.
– Сказочный идиот, – вздохнул Снорри.
– Помогите! Буль-буль! Зима! – вопила кукла.
– Рауд, сделай что-нибудь, во имя всех лун, иначе я сломаю её, – взмолился здоровяк.
– А что я могу сделать? – пробулькал в ответ осьминог, переползая с плеча Снорри на заднее сидение, и спросил у куклы: – Как тебя зовут?
– Буль, – удивлённо ответила кукла, обратив на него внимание. – Обезьяна! Буль-буль!
– Да-да, я знаю, – Рауд устало посмотрел на неё. – Где в «буль-буль»?
– Бездушная кукла, – утвердительно ответила кукла и сложила руки крестом на груди.
Колыхаясь синим студнем на ветру, Рауд бросил на куклу ещё один взгляд и пополз обратно на спину Снорри. Здоровяк хмуро взглянул на осьминога и направил аэроцикл вниз, закладывая вираж к приближавшейся тёмной глади искусственного озера – высокая стена, окружавшая его, уже горела алыми лучами рассвета.