Сказка Шварцвальда
Шрифт:
Конрад помрачнел, его губы сжались от злобы. Он коротко взглянул на взбешенную Регину, которая не сводила горящих от гнева глаз со стоящего напротив нее Хассо.
Не обращая никакого внимания на мать, тот продолжил
— Он скрыл самую важную часть правды… Ту, что ребенок, который будет рожден его потаскухой был зачат в результате…
— Я, как мать, приказываю тебе замолчать!!! — Регина вскочила со своего места, сверкая глазами. — Остановись, или я прокляну тебя!
— Я уничтожу тебя, мерзавец! — голос Михаэля задрожал от ярости. — Еще одно слово и ты простишься со своей никчемной жизнью!
Губы Хассо скривила ехидная улыбка. Он торжествовал. Наступил
Кристина, вжавшись от страха в скамью, заметила быстрый умоляющий взгляд, который Регина бросила в сторону Конрада.
Бледный как мел священник в ту же секунду резко поднялся из-за стола. Его тяжелое кресло со скрежетом отъехало в сторону.
— Суд удаляется на совещание! Показание свидетеля по причине его особой важности для католической церкви мы считаем нужным выслушать на личном дознании, исключая его обсуждение прилюдно.
Хассо обмер, его изъеденное оспой лицо побагровело, кулаки судорожно сжались от бессильной злобы. Бросив на мать испепеляющий ненавистью взгляд, он вышел следом за Конрадом, который не вызывающим сомнения жестом указал ему на дверь.
Когда члены суда один за другим покинули зал, через толпу зевак, наперебой обсуждающих друг с другом услышанные разоблачения и предвкушающим еще более интересное развитие событий, протиснулся небольшого роста тщедушный пожилой человек в черной сутане. Он подошел к секретарю и наклонившись некоторое время что-то шептал на ухо.
Недоверчивые глаза клирика и кислое выражение лица говорили о том, что он не сильно рад появлению незнакомца. Но, тем не менее, немного подумав, он согласно кивнул и указал мужчине рукой на переднюю скамью, где располагались мест для свидетелей.
Кристина, наблюдая эту немую сцену, не могла прийти в себя от удивления.
Отец Иоахим из Марцелля, только что попросивший слово, сел напротив и тепло ей улыбнулся.
— Мой господин, почему Вы не позволили мне уничтожить его?? — голос Хассо дрожал от негодования. — Известие о том, что ребенок зачат в результате кровосмешения, дало бы мне бесценный козырь. Я смогу путем подкупа свидетелей доказать, что Михаэль так же участвовал в дьявольском сборище. Его поместье и земли отойдут церкви и мне…
— Они и так отойдут, сын мой! — Конрад еле сдерживался, стараясь говорить как можно тише. У стен всегда были уши. Епископ нутром чуял опасность. Нюх хищного зверя никогда не подводил его и нередко спасал жизнь.
Сейчас реальная опасность исходила от его верного слуги, раба, позволившего себе неслыханную наглость — поднять голову и вмешаться в планы хозяина.
В одну секунду, скользнув словно призрак, Конрад оказался рядом с Хассо и мертвой хваткой вцепился в его горло, мечтая вырвать кадык. Испуганный холоп захрипел и безуспешно постарался вырваться. Стальные пальцы сжимались все сильнее, перекрывая доступ воздуха. Сапфировые глаза подернулись ледяной пленкой и внутри зрачка заклубилась тьма. Голос Конрада зашипел
— Если ты еще раз позволишь ослушаться, чернь, я вот этими самыми руками вырву твое волчье сердце, и скормлю его псам!… Ты слышал?
Прозрачные глаза с поволокой остекленели. Хассо, задыхаясь, успел качнуть головой, спасая жизнь.
Епископ в тот же миг отпустил его и, отвернувшись к окну — молвил
— Пошел прочь!
Неистово кашляя, красный, словно вареный рак Хассо согнулся пополам. Придя в себя, он осмелился прошептать.
— Господин, он опасен. Он видел нас в замке. А та, чье жизнь он сейчас спасает- была тебе моим подарком.
Епископ оскалился.
— Глупец!
Хассо, скрипнув от еле сдерживаемой злобы зубами, вышел из кабинета епископа.
Некоторое время Конрад стоял перед окном, наблюдая за собравшимся на площади народом. Перед его глазами волновалось море человеческих голов, а любопытные зеваки, услышавшие о скандальном процессе все прибывали, стекаясь по переулкам, ведущим к зданию муниципалитета. Конрад всеми легкими глубоко вдохнул скопившуюся в воздухе искрящуюся живительную энергию возбужденных, взволнованных, обезумевших от предвкушения крови глупых овец, власть над которыми была безгранична. Да только он уже долгие годы не насыщается этой властью. Она не способна согреть его сердце, превратившееся в осколок вечного льда. С каким наслаждением он нынче ловит живительные волны искренней любви, источаемые куклами — марионетками, которые вынуждены играть навязанные им роли, не подозревая, что он, и есть их Великий Кукольник, хозяин, дергающий за нитки и принуждающий совершать заранее угодные ему шаги. Несчастный искалеченный художник, исполненный ревности и врожденного благородства влюбленный дворянин и невинное запутавшееся в своих чувствах дитя, прошедшее по лезвию греха и навеки несущее печать искушения…
Перерыв в слушании заканчивался. Время клонилось к трем часам пополудни.
Тихий, настойчивый стук в дверь прервал грустные мысли епископа.
Судейский секретарь посчитал необходимым доложить, что разрешил свидетельствовать на стороне защиты настоятелю церкви Святого Августина в Марцелле, отцу Иоахиму.
Черные брови Конрада насмешливо взлетели — Однако! Что нам может рассказать почтенный святой отец??
О его грусти не осталось ни следа. Взбодрившись, словно перед новым увлекательным приключением, он посвежел, подернувшиеся усталой поволокой глаза вновь заискрились влажными сапфирами, а рот налился ядовитой слюной.
Его хищное нутро возбужденно затрепетало в предвкушении новой жертвы.
Новый этап заседания начался. Зал, набитый до отказа праздными зеваками притих, как только маленький священник был вызван к судейскому столу для дачи показаний.
Неловко споткнувшись перед кафедрой, он смущенно извинился и, не обращая внимания на раздавшиеся смешки зрителей, повернулся к сидящим за столом троим судьям, и приветствовал каждого в отдельности.
В тот момент, когда его спокойные серые глаза пересеклись с сияющим синим взором Его Святейшества, невольная дрожь пробежала по спине отца Иоахима. Ясная как день мысль родилась в голове, и заставила содрогнуться от своей истинности и простоты.
Он уже никогда не вернется в Марцелль. Человек, сидящий напротив и внимательно разглядывающий его, прочитывающий мысли и предугадывающий намерения, не допустит этого. Молчаливый визуальный контакт длился от силы несколько мгновений, и когда глаза епископа разорвали его первым, отец Иоахим обреченно поник головой. Если бы он мог читать мысли своего визави, то с удивлением заметил бы неожиданный испуг, перемешанный с восхищением и уважением. Но епископ, опытный мистификатор, умело скрыл за вежливой улыбкой крайнюю степень волнения. Любезным жестом он предоставил слово новому свидетелю и откинувшись в кресле, сохраняя невозмутимое выражение лица, прикрыл глаза, весь обратившись в слух.