Сказка Шварцвальда
Шрифт:
— Ты подыскал себе замену, хладнотелый? Нашел того, кто поменяется с тобой местами, добровольно остудит сердце? — голос Регины смеялся.
Конрад снисходительно прикрыл глаза. Он еще не выбыл из игры.
— Невелика заслуга остудить поросшее шерстью сердце… — продолжала издеваться ведьма
— Посмотрим… — улыбнулся Конрад и не дожидаясь продолжения, закрыл за собой тяжелую дверь. — Зачем мне бесполезное волчье сердце, когда два других добровольно лягут на блюдо, горячих, живых, любящих. Бесценных. — прошептал он удаляясь по коридору.
Итак, она вновь смогла перехитрить его. Изящно обвела вокруг пальца. Предвосхитила грядущее. Умело просчитав его ходы, она сотворила невозможное — амулет, перешедший ему от последнего шумерского жреца,
Епископ, сидящий в своем кабинете перевел глаза на кроваво красный закат над рейнской долиной. Небо, нависшее над городом тяжелыми снежными тучами, подернутое багровым зловещим заревом словно кровеносные сосуды пронизывали грозовые всполохи. С реки приближалась непогода. Конраду нестерпимо захотелось закрыть глаза и забыться сном. Дернув за шелковый шнур в углу кабинета, он вызвал секретаря. Приказав заложить карету для возвращения в поместье через полчаса, он покинул свой кабинет, направляясь по тайному узкому коридору в отдельное крыло тюремного корпуса. Спустя пять минут, он тихонько постучался в дверь маленькой камеры и тихо произнес.
— Могу ли я пройти, фроляйн? Пришло время вспомнить о Вашем маленьком долге.
Нависший над свободным городом кровавый закат выгнал из дома Михаэля. Его проторенный путь лежал к таверне Под Красным Медведем, на окраину города к Южным воротам. Именно там заканчивались все его вечера, в темном уютном углу, под гирляндой оленьих и косульих рогов, что уже было весьма символично. Половина галлона тяжелого темного пива спасали разум от невыносимых мук, терзающих несчастного влюбленного на протяжении бесконечного времени. С того момента как он высадил Кристину у церковных ворот в Марцелле, жизнь его неожиданно закончилась. Он периодически дышал, когда увидел ее, сначала в суде, потом, когда смог уговорить перебраться к нему в Дом торговой гильдии. Но дыхание прервалось навсегда, с того момента как Кристина была помещена под стражу по обвинению в колдовстве.
Разум Михаэля отказывался принимать истину, что возможно через несколько дней его любимая и невинное народившееся дитя сгорят на костре во имя Бога. Какого? Чьего? Того, чью справедливость и благость проповедовал Иоахим на воскресных службах и заставил Михаэля поверить в его милость и всепрощение, или черного подземного божества, заразившего весь мир вокруг смертоносным ядом ненависти друг к другу? Полностью лишившего людей разума, подчинивших их служению своим кровавым целям?
Загадочным образом сменившим свою личину на невинную маску святости и назвавший себя чужим именем? Во имя которого нынче губят ни в чем невинных людей…Христос плачет на небесах, видя что творят его обезумевшие сыны. Сумерки духа вызвали сон разума, породивший немыслимых чудовищ… Глупцы боролись с Дьяволом, не понимая, что они сами и есть его многоликое воплощение.
Михаэль неоднократно просил аудиенции у епископа в надежде умолять его о прощении своей любимой и кормилицы. Но, несмотря на упорство, молодой смазливый прислужник Конрада оставался непреклонен. Вежливо отказывая в визите, монашек, доверительно касался плеча дрожащими тонкими пальцами и не лишал его надежды на возможную благосклонность святого отца.
Но время шло, боль сжигающая его сердце и душу, становилась все невыносимее.
Она часто подкидывала воспоминания о сладких губах любимой, о ее тонком, маленьком тельце, послушно изгибающемся в объятиях. Руки Михаэля до сих пор помнят упругость ее налившихся соком материнства грудей. Она отвечала на его ласку, бережно храня в душе образ другого, нареченного. Но у Михаэля не было зла, муки ревности он воспринимал как заслуженное наказание за нарушенное обещание, данное
Ее самоотверженность в борьбе за спасение недалекого художника вызывала в Михаэле невыносимое страдание и восхищение одновременно. Интересно, будь сам Михаэль заключен под стражу — вызвалась ли она его защищать?? Его сердце в этот момент болезненно сжалось, потому что он услышал ответ, пришедший извне — Не сомневайся, она бы встала на твою сторону, потому что вы одной крови…ты и она… Волна стыда за недостойные мысли заставила молодого человека покраснеть.
Регина, женщина, выкормившая его и заменившая мать, еще один источник его ежедневных страданий. Темные предчувствия не оставляли его с того момента, как он узнал о пришедшей в их родные края Черной Смерти. Он понимал, что болезнь, разыгравшаяся среди зимы, когда все грызуны, виновники ее распространения спят в норах, могла быть лишь занесена извне с единственной целью, отомстить его кормилице. Погибшие в страшных мучениях жители Фогельбаха, успев ее проклясть, вернутся за душой Регины. Надежд на спасение почти не оставалось.
Михаэль постепенно сходил с ума от безысходности, от иссушающего душу бессилия. Если даже ему удастся путем денежного посула вызволить несчастных, то куда возвращаться? Хижина Регины сожжена дотла, Фогельфах обезлюдел и скоро вымрет окончательно.
У Михаэля более не было дома, куда бы он захотел вернуться. Проклятый Шварцштайнфалль, где любвеобильная матушка, преследовавшая последнее время его по пятам с грязным намерением под видом невинной родительской ласки прикоснуться к телу, скользнуть теплым шершавым языком по щеке, вызывая волну омерзения….Родовой замок, где Магдалена теперь приютила своего бывшего любовника, их с Кристиной отца, стал для Михаэля проклятым местом. Оплотом дьявольского торжества и вседозволенности. Он вернется туда лишь с одной целью — выставить Вильгельма, отказавшегося от дочери во имя эфемерного благочестия, во имя своей лживой веры, за порог. Он погонит его прочь, как приблудившегося пса, испоганившего им обоим жизнь. Если вернется…
А пока ему надо победить чудовище, поселившееся в теле, пожирающие изнутри, превращающее в комок боли и страха перед каждым завтрашним днем.
Чтобы умилостивить проклятого монстра молодой барон, стоило солнцу перевалить за полуденную отметку, отправлялся по привычному извилистому переулку, в обход центральной площади к желанной уютной таверне, где его ждало быстрое лекарство от всевозможных скорбей.
Так и сейчас путь его пролегал к Медведю.
Закат властвовал над городом, окрасив стены домов из красного песчаника в угрожающие кровавые тона. Стараясь не выходить на главную площадь, на которой находилось здание суда, а под ним тюремные казематы, где лишь толща земли и толстая каменная кладка отделяли бы его от любимых сердец, Михаэль шел по темным окольным переулкам, с омерзением перешагивая через потоки помоев, текущие по водоотводным каналам в толще брусчатки. На город постепенно опускались тяжелые отвратительно пахнувшие сумерки, а вместе с ними, словно по велению гнусного подземного монстра на поверхность выползала всяческая мерзость, старающаяся держаться в тени при дневном свете.
Дорогу Михаэлю преградила толпа грязных вонючих бродяг, вожделенно хрюкающих, словно возбужденные течкой боровы. Зажав в арке приблудную шлюху, они один за другим насиловали измученную женщину. Первая мысль вмешаться и помочь бедняге, моментально покинула Михаэля, стоило ему увидеть беззубый рот, растянутый в подобие улыбки, и довольные постанывания блудницы.
Тьфу — плюнул с отвращением в ее сторону молодой человек и вынужденно свернув из проулка, попав таки на ратушную площадь.
Она почти опустела, лишь несколько зевак продолжали исступленно наблюдать за мучениями колесованного сегодня вора. Его тело, распятое на огромном круге, было поднято высоко вверх на растерзание крылатым каркающим палачам, сужающим круги и бросающимся за очередным куском мяса, вырываемого из еще трепещущего живого тела. Несчастный пока сохранял признаки жизни, каждое падение птицы на его печень вызывало глухие стоны и мольбы о пощаде.