Сказка только начинается
Шрифт:
— Осторожней, милая! — предупредил он глубоким мягким голосом.
Лучше бы он не называл ее «милой»! Марианна не сомневалась, что это ласковое слово он обращает ко всем женщинам, которых хочет залучить в постель. Просто деталь отработанной техники соблазнения.
— Спасибо, со мной все в порядке, — холодно ответила она, отстраняясь, но лихорадочный блеск глаз и румянец на щеках опровергали ее слова. — Тебе вовсе не нужно…
— Почему бы мне не обнимать тебя за талию? — небрежно спросил Хадсон и вновь обвил ее стан рукой. — И при
— Да нет, но я…
— Мне кажется, тебе это тоже нравится, — мягко продолжал Хадсон. — Разве нет, Анни? Тебе ведь нравится тепло моей руки? Нравится прижиматься к моему боку? Ах, Анни, мы подходим друг другу, словно два стеклышка в мозаике.
— Глупый разговор. — Марианна ощутила внутри спазм, не имевший никакого отношения к кофе.
— Почему? Потому что мы говорим о сексе? — Это слово он произнес небрежно, словно что-то ничего не значащее, и Марианна снова едва не споткнулась. — Почему ты боишься меня, Анни? Только меня или всех мужчин? Что тебя так пугает — сам сексуальный акт или эмоциональная связь с любовником? Ты боишься, что я буду слишком настойчив, груб, что причиню тебе боль?
— Хадсон!
Марианна отскочила от него и испуганно оглянулась — не слышал ли кто? Щеки ее пылали, как маков цвет.
— Ты не ответила на мой вопрос, — настаивал Хадсон.
— И не собираюсь, — отрезала Марианна. Хадсон снова привлек ее к себе, и она почувствовала, что голос ее звучит совсем не так твердо, как следовало бы. — Сама мысль, что я тебя будто бы боюсь, настолько смешна, что ее и обсуждать нечего. Если я не предлагаю себя всем и каждому, — гневно продолжала она, — это не значит, что я боюсь мужчин! У меня есть принципы.
— У меня тоже, — серьезно ответил Хадсон, бросив на нее короткий пытливый взгляд.
— Вот и отлично. Тогда ты понимаешь, что я имею в виду.
— Но, Анни, «иметь принципы» еще не значит жить монахом. Нет, я тебя не понимаю, и это меня раздражает! — Он повернул ее к себе и, прижав к стене, замкнул в кольце мощных рук. — Какая-то головоломка. Знаешь, в детстве, встретившись с головоломкой, я не мог успокоиться, пока не решал ее. Для меня это был вопрос чести.
— Сожалею, что лишила тебя покоя. — Она была зажата между Хадсоном и стеной, и вместо убийственного сарказма у нее вышло Бог весть что, точнее, совсем ничего не вышло. — Если я тебя раздражаю… — с усилием произнесла она, — зачем же ты поехал со мной?
— Да будь я проклят, если знаю! — Он прищурился, глядя ей в лицо. — Хочу наказать тебя? Может быть: я всегда стремился к справедливости. Стремлюсь поставить точку над «i»? Тоже вариант: не люблю неопределенности. А возможно, — он насмешливо улыбнулся, — дело проще: любая компания лучше, чем никакой.
— Прелестный ответ! — Марианна тщетно пыталась рассердиться: близость Хадсона гасила ее гнев в зародыше, и язвительный ответ превратился в жалкий.
— Ты сама спросила. — Он окинул ее взглядом —
Выпрямившись, он резко отвернулся и зашагал прочь, оставив Марианну в глубокой растерянности.
На следующее утро, когда солнце еще только поднималось, они покинули Фес и к полудню были уже в Рабате. Хадсон вел себя как вчера: был вежлив, внимателен, даже дружелюбен, — но за этим приветливым фасадом Марианна чувствовала внутренний холод.
Так прошло еще несколько дней. Хадсон по-прежнему обращался с ней, словно заботливый дядюшка с несмышленой племянницей. На третью ночь, в экзотическом ночном клубе в Касабланке, выпив лишнего, Марианна попыталась с ним пококетничать. По счастью, она почти сразу опомнилась и прекратила свои попытки. Но Хадсон как будто ничего не заметил, и это привело Марианну в отчаяние. Напрасно она говорила себе, что платоническая дружба между ними — лучшее, чего можно пожелать: глупое сердце отказывалось внимать голосу разума и ныло по-прежнему.
На пятый день после полудня они въехали в Марракеш. К этому времени Марианна окончательно уверилась, что Хадсон никогда и не испытывал к ней влечения, а все его объятия и поцелуи были лишь хитрой тактикой адвоката, рассчитанной на то, чтобы вывести ее из равновесия.
Город, утопающий в зелени, с апельсиновыми деревьями по обочинам дороги, встретил их свежим ветерком и ароматом бугенвиллеи. Оливы ласково покачивали ветвями, и высоко в зелени пальм темнели спелые финики.
Отель, расположенный к югу от города, на склоне гор Высокого Атласа, показался Марианне чудесным, неповторимо живописным местом. Но Хадсон, похоже, не замечал романтических пейзажей.
Здесь хорошо было бы проводить медовый месяц. Эта мысль поразила Марианну, когда они проезжали мимо средневековых дворцов по направлению к площади Джемаа-эль-Фна, что в глубине старого Марракеша. Марианна покосилась на Хадсона, но тот вел машину, задумавшись о чем-то своем, и, казалось, не заметил ее волнения.
— Идрис заставил меня пообещать, что я посещу знаменитый марракешский базар, — объяснил Хадсон несколько минут назад. — Он говорит, что приехать в Марракеш и не увидеть Джемаа-эль-Фна — все равно что побывать в Париже и не сходить в собор Парижской Богоматери!
Итак, оставив «рейнджровер» на стоянке, Хадсон и Марианна наняли извозчика, который привез их к самой стене, окружающей рыночную площадь. Стена была выложена из розового кирпича-сырца, от нее, как и от извозчика, веяло средневековьем.
Было без нескольких минут четыре, и у запертых ворот столпились туристы, нетерпеливо ожидающие открытия базара. Расплатившись с арабом-извозчиком, Хадсон взял Марианну за руку.
— Помнишь, я обещал показать тебе настоящее Марокко? — спросил он с необычной теплотой в голосе. — Вот оно: давай насладимся им вместе.