Сказка зимнего перекрестка
Шрифт:
— Этому учатся всю жизнь, — тихо ответил маленький чернокнижник, — но если нет дара, то и жизнь можно потратить впустую. У юноши очевидный талант к моему ремеслу. У него восхитительное чувство меры, прекрасная память и феноменальная способность различать запахи. Боюсь, — извиняющимся тоном добавил он, — что с его обонянием пребывание в казармах вашего батюшки превращалось в сущую пытку. Однако, — он робко улыбнулся, стесняясь выбитых зубов, — я отнюдь не обольщаюсь надеждой оставить его себе. Он слишком хорош, чтобы мыть за мной склянки.
Агнес будто кнутом ударили. Она стиснула зубы и велела
— У вас проблемы, мадемуазель? — участливым шепотом спросил Локруст. — Злые языки?
Агнес усилием воли отвела глаза от своей «проблемы».
— Языки, — усмехнулась она, — самая маленькая из моих проблем. Сестрички знают, что отец знает и не возражает. Это их обескураживает, а потому брожение умов в девичьей спальне происходит, но мне от того убытку нет. Того гляди, они еще возьмутся мне завидовать.
— Я, кажется, закончил, — сказал Марк, подходя к ним и протягивая плошку. — Здравствуйте, мадемуазель Агнес. Взгляните, мэтр.
Варево распространяло густой мятный запах. Локруст подцепил на чистую деревянную палочку вязкую мазь, аккуратно попробовал на язык и кивнул.
— Я не сделал бы лучше. Благодарю вас. Нельзя готовить лекарство со злобой в сердце, иначе оно обращается в яд. В состав входит кора тиса, — пояснил он для Агнес.
— Разве не мята?
— Мята сама по себе обладает слишком слабым лечебным действием. Однако лекарство должно хорошо пахнуть. Только тогда его будут принимать с удовольствием. Весьма важное условие… учитывая наличие в рецептуре коры тиса.
Было совершенно очевидно, что если Марк где и оживал, так только здесь.
— Я бы хотела пригласить вас… в одно место, — сказала Агнес. — Локруст, ты мне поможешь. Там мне удобнее будет говорить о том, о чем я собираюсь вести с вами речь.
— Как вам будет угодно, мадемуазель, — откликнулся Марк. — Я готов.
На всем пути по коридорам замка им почти никто не встретился, и немудрено: солнце уже давно встало, и челядь исполняла свои обязанности. Агнес решительно шагала впереди, Марк отставал от нее на шаг, согласно разнице в социальном положении, а Локруст скользил по стеночке неслышнее солнечного зайчика, и она затруднилась бы сказать совершенно точно, в какой момент где именно он находился. Не так, чтоб он уж очень был ей нужен. Она взяла его с собой только ради алиби.
Чернокнижник остановился совсем, когда увидел перед собою тяжелые резные двери под низкой притолокой, ведущие в замковую часовню, и Агнес буквально сотрясло от пробравшей его крупной дрожи. Оглянувшись, она увидела, что он закусил губу. Выражение лица у него было самое жалкое.
— Вот так всегда, — застенчиво пожаловался он. — У меня с подобными местами связаны слишком болезненные воспоминания. Это сильнее меня. Хотя кюре, без сомнения,
— Да, — со странной сдавленной интонацией, какой Агнес доселе у него не слыхала, поддержал чернокнижника Марк.
Она удивилась. В глубине души она считала часовню довольно красивой и особенно рассчитывала, что особенности здешней атмосферы помогут ей в разговоре о Боге. Тяжелый низкий свод был здесь расписан картинами ада и рая, вдоль боковых стен стояли две параллельные скамьи, перед алтарем оставалось свободное пространство для плакальщиков и гроба, а на кафедре, прикованная железной цепью, покоилась Библия с картинками. Здесь топили лишь по воскресеньям перед службой да по большим церковным праздникам, а поскольку ни кюре, ни служка не отличались рвением, то и застать их на месте в свободное от богослужения время было затруднительно. Так оно и лучше, решила Агнес. С этими волками Марку лучше встретиться подготовившись. Тем более если он и впрямь альбигоец.
Все свое раннее детство Агнес провела здесь, листая книгу и разглядывая аляповатые рисунки. Она затаенно улыбнулась, вспомнив, как замирало ее сердечко от осознания нешуточного риска. Ее бы выпороли, кабы застали здесь: Библия была объявлена неприкосновенной. Еще ей, не вслух будь сказано, понравились похороны, оставшиеся в памяти множеством ароматных свечей, ангельскими голосами юных певчих и сказочно красивыми, шитыми златом и жемчугом покровами.
Сказать по правде — а себе она старалась говорить правду, — Агнес тащила Марка в часовню не ради спасения его души. Ей мучительно и тайно хотелось разделить с ним самые интимные и волнующие воспоминания детства, стоять вместе с ним в темноте, в маленьком пятачке теплого робкого света, словно завернувшись вдвоем в один теплый плащ, касаться локтями… и все равно, что делать. А хоть бы и картинки в Библии разглядывать.
Решив не обращать внимания на странную чувствительность спутников, Агнес взялась за кольцо и, потянув на себя, сдвинула с места тяжелую дверь. Движением головы велела им входить. Марк с видимым усилием, словно преодолевая сильный встречный ветер, подчинился, а Локруст замешкался у входа с факелом, и пока он там возился, затхлая тьма обтекала их обоих совершенно так, как она это перед тем представляла. Для Агнес она была совсем уютной и домашней, но Марк… С ним что-то происходило, и стоило чернокнижнику наконец всунуться в дверную щель со светом, как Агнес обеспокоенно вгляделась в лицо своей хрупкой «игрушки». Лоб его покрылся капельками пота, дыхание внезапно стало слышимым. На ее памяти Марк никогда не дышал так хрипло.
— Что с вами?
— Не знаю. — Он огляделся, как затравленный зверь. — Здесь душно…
— Только лишь это?
Свет факела выхватывал намалеванные на потолке хари, покрытые пятнами вековой копоти и белыми кристалликами соли. Впечатление на этот раз было совсем иным. Вместо волнующего чувства опасности и ожидания раскрытия заветной тайны она явственно ощущала присутствие недоброго волшебства. Как и всегда в тех случаях, когда происходящее выходило за пределы ее разумения, взгляд ее метнулся к Локрусту. И вид его приоткрытого рта потряс ее, как ничто в жизни. Она стремительно обернулась к Марку.