Сказки (200 сказок)
Шрифт:
– Я прибавлю тебе восемнадцать ослиных лет, – сказал господь.
– Этого мне мало, – возразил человек.
– Тогда ты получишь ещё двенадцать собачьих лет.
– И этого мало.
– Ну, так уж и быть, – сказал господь, – я прибавлю тебе ещё десять лет обезьяньих, но уж больше ты не получишь.
И человек ушёл, но был недоволен.
Итак, живёт человек семьдесят лет. Первые тридцать лет – это его человеческие годы, они быстро проходят; в эту пору человек бывает здоров, весел, работает с увлечением и радуется своему бытию. Потом наступает восемнадцать ослиных лет; тогда на него ложится одно бремя за другим: он должен таскать зерно, которое кормит других, и в награду за верную службу он получает только пинки да побои. Потом наступает двенадцать собачьих лет; и лежит тогда человек в углу, ворчит, и нет у него больше зубов, чтоб разжёвывать пищу. А когда пройдёт и это время, наступает, наконец, десять лет обезьяньих; тогда человек становится чудаковатым и слабоумным, делает глупости и становится посмешищем для детей.
177. Посланцы смерти
В стародавние времена шёл раз один великан по большой дороге, вдруг выскочил ему навстречу какой-то незнакомец и крикнул:
– Стой! Ни шагу дальше!
– Эх, – сказал великан, – ты ведь козявка, я мог бы тебя раздавить пальцем, как смеешь ты мне преграждать дорогу? Кто ты такой, что осмеливаешься говорить так дерзко?
– Я смерть, – отвечал незнакомец, – против меня никто устоять не может, ты должен тоже подчиняться моим приказам.
Но великан отказался и вступил со смертью в борьбу. Была между ними долгая, яростная борьба, наконец великан одержал верх и сбил кулаком смерть, и она рухнула наземь у придорожного камня. Пошёл великан своей дорогою дальше, а смерть осталась лежать побеждённая и стала такая бессильная, что не могла и на ноги подняться.
– Что же получится, однако, – сказала она, – если я останусь лежать здесь без помощи? Никто не будет на свете умирать, и мир наполнится людьми так, что не хватит места даже стоять человеку рядом с человеком.
Проходил в это время по той дороге один молодой парень, он был здоровый и сильный, распевал песню и поглядывал по сторонам. Увидел он еле живого, беспомощного незнакомца, пожалел его, подошёл к нему, поднял его, влил ему в рот из своей фляги вина и стал ждать, пока тот снова придёт в себя.
– А знаешь ли ты, – спросил, подымаясь, незнакомец, – кто я такой, кому ты помог подняться на ноги?
– Нет, – ответил юноша, – я не знаю тебя.
– Я смерть, – сказал тот, – я никого не щажу, и для тебя исключения делать не стану. Но, чтобы ты знал, что я тебе благодарен, обещаю тебе, что не настигну тебя невзначай, а прежде чем к тебе явиться и тебя забрать, пришлю к тебе своих посланцев.
– Ладно, – сказал юноша, – оно всё ж будто бы лучше, если я буду знать, когда ты явишься, – по крайней мере буду тебя остерегаться.
Он отправился дальше, был весел и бодр, и жил себе беспечно. Но молодости и здоровья хватило ему ненадолго; вскоре появились болезни и всякие страданья, они мучили его каждый день и не давали ему спокойно спать даже ночью. «Сейчас я не умру, – молвил он про себя, – ведь смерть пришлёт прежде ко мне посланцев, и мне бы хотелось только одного, чтоб мрачные дни болезни поскорей миновали». И только он почувствовал себя снова здоровым, как начал жить по-прежнему, в своё удовольствие. Но кто-то ударил его однажды по плечу. Он оглянулся, видит – стоит сзади его смерть и говорит:
– Следуй за мной, наступил час проститься тебе с жизнью.
– Как? – ответил человек. – Ты собираешься нарушить своё слово? Разве ты мне не обещала, прежде чем явишься сама, прислать своих посланцев? Я ни одного из них не видел.
– Молчи, – возразила смерть, – разве я не посылала к тебе одного за другим посланцев? Разве не являлась к тебе лихорадка, не нападала на тебя, не трясла, не бросала тебя в постель? Разве не приходило к тебе головокружение? Разве не дёргала тебя всего ломота? Разве не шумело у тебя в ушах? Не терзала тебе щёки зубная боль? Разве не темнело у тебя в глазах? И не напоминал разве тебе обо мне каждый вечер сон, мой родной брат? Разве не лежал ты ночью, будто совсем мёртвый?
И нечего было человеку возразить, он покорился своей судьбе и пошёл вслед за смертью.
178. Мастер Пфрим
Был мастер Пфрим человек маленький, худощавый, но бойкий, и не имел он ни минуты покоя. Его лицо, на котором торчал один только вздёрнутый нос, было рябое и мертвенно бледное, волосы седые и взъерошенные, глаза маленькие, они бегали у него беспрестанно по сторонам. Всё он замечал, всё всегда ругал, всё знал лучше всех и во всём всегда был прав. Если он шёл по улице, то всегда сильно размахивал руками, так что выбил раз у девушки ведро, в котором та несла воду, и оно взлетело высоко на воздух, и при этом он был облит водой.
– Эх ты, голова баранья! – крикнул он ей, отряхиваясь. – Разве ты не видела, что я иду сзади тебя?
Он занимался сапожным ремеслом, и когда он работал, то так сильно выдёргивал дратву, что попадал обычно кулаком в того, кто сидел с ним рядом. Ни один из подмастерьев не оставался у него больше месяца, оттого что он всегда придирался даже к самой лучшей работе и всегда находил, что сделано что-нибудь не так: то швы были недостаточно ровные, то один ботинок был длинней другого, то каблук выше, чем на другом ботинке, то кожа была отделана недостаточно хорошо.
– Постой, – говаривал он ученику, – я уж тебе покажу, как делать кожу мягче, – и при этом он брал ремень и бил ученика по спине. Лентяями он называл всех. А сам работал не так уж и много, – ведь и четверти часа не сидел он спокойно на месте. Когда жена его вставала рано утром и растапливала печь, он вскакивал с постели и бежал босиком на кухню.
– Ты это что, собираешься мне дом поджечь? – кричал он. – Такой огонь развела, что на нём можно целого быка изжарить! Разве дрова нам даром достаются?
Когда работницы стоят, бывало, у корыта, смеются и разговаривают между собой о том да о сём, он вечно начинал их бранить:
– Ишь стоят, точно гусыни, да гогочут и за болтовнёй забывают о своей работе! И зачем взяли новое мыло? Безобразное расточительство да к тому же позорная лень! Руки свои хотите сберечь, а бельё стираете не так, как следует.
Затем он выбегал, опрокидывал при этом ведро с щёлоком, и вся кухня была залита водой. Если строили новый дом, он подбегал к окошку и обычно смотрел на работу.