Сказки Бурого Медведя
Шрифт:
— И к нам её тащат почём зря.
— Не-ет, ты, тётка, просто не знаешь, сколько там мудрости всякой. А старая наша вера отжила своё, и нечего за неё цепляться. Там пустота. Вот при новой вере как раз и стали появляться такие, как дочь твоя!
Прищурилась Калина хитро, да и отвечает:
— А ты как думаешь, откуда в ней свет внутренний взялся? От сломанного древа, что ли? Такие люди у нас завсегда были и будут. Дуб Родовой ей те знания давал. После того она и лечить стала так, что вся заморская наука даже объяснить не может. Ты с ней поговори, как отдохнёт. Она тебе таких мудростей поведает, что пастыри твои только рты поразевают.
А Яробой и рад, что приглашают, уж дюже люба ему
— Да уж не пропущу. Я до мудростей охоч. Много с них пользы бывает.
Усмехнулась Калина, молодость раскусив:
— Вот только в женихи к ней не меться. Не будет с того толка. Разные вы.
— Ну, это уж как сломанное древо повернёт. Сейчас разные, а потом глядишь, и одинаковыми станем. Вот, возьми на лечение, да пойду я, — положил он на стол кусок серебра.
— Не возьму. Сами справимся. Забери.
— Так, то не моё, не клал я ничего, а чужого мне не надо. Мож дочка твоя наколдовала во сне? — Повернулся Яробой да согнулся чуть не пополам, чтобы притолоку не сшибить, из горницы выходя.
На следующий день отец Мигобий написал указ схватить девку Ясну, колдунью известную, да в темницу для дознания о смерти отца Патона доставить. Воевода сей указ прочёл, Яробоя отрядил приглядеть, коли что. Хватит им и одного кметя. Стража храмовая с этим сама справится. Невелика наука девку в темницу привесть. Идёт Яробой за стражей, а дорога-то всё знакомая. Прямо ко вчерашнему крылечку и привела. Ввалилась стража храмовая в дом да на Ясну накинулась. Вмиг руки верёвками связали, кляп в рот затолкали и у двери поставили. А десятник ихний к Охлупу подошёл, за перевязки взялся, сорвать хотел, но Калина не дала, схватила ухват да вдоль хребта перетянула:
— Вы что это удумали? Врываются! Девку вяжут, мужа убить хотят! А ну, вон отсюда все! Я весь город на ноги поставлю за такое самоуправство!
— Никакое это не самоуправство! — заорал в ответ десятник. — Отец Мигобий приказал, мы и доставляем. А связать да рот заткнуть, это чтобы она не наколдовала чего. Раны же мужа твоего велено посмотреть. Коли нормальные они, так тут оставить, а коли зажили от колдовства, так тоже в храм доставить…
— А ну заткнись, — прогудел сзади голос, и здоровенная фигура Яробоя появилась рядом с Калиной. — Ты, тётка, не кричи. И ты не ори, десятник. Нешто вы такие ухари да с девкой не справитесь? А ну развяжи, вишь верёвки как в тело впились. Больно ей, и следы останутся. И кляп вытащи. Крика что ли испугался?
— А ты, кметь, тута не приказывай! Я тута старшой! Ы-т-т… — не докончил десятник свою речь, потому что здоровенной ручищей его к стене да за горло прижало.
— Ты будешь над своими пьяньчугами командовать, а тут я главный. Меня воевода послал порядок блюсти, чтобы по правде всё было. Сказано девку доставить, так и доставь. А отец её тут ни при чём. И пусть твои оглоеды вернут на место всё, что потырить успели! Иначе сам вас к воеводе отволоку. Не веришь?
Отшатнулись стражники. Куда им, бывшим пропойцам, да с молодым кметем тягаться. Повесили они головы, вынули из-под тулупов кто что стянул да по местам расставили. Ясну развязали, кляп вынули, но по сторонам от неё встали.
— Вот так. А теперь шубу ей надеть дайте да во дворе меня ждите. И чтобы волос с её головы не упал!
Надела Ясна шубку, на Яробоя не глянув во двор вышла. Стража за ней.
— Не думал я, что таким гостем сюда приду, да вот вишь как вышло. Прости, мать. Всё сделаю, чтобы по правде было. — Повернулся Яробой да вышел во двор.
А во дворе уж соседи сбежались, кто с чем, Охлупов дом защищать да Ясну вызволять. Стража струхнула, смирно стояла, а как Яробой вышел, так осмелели, стали в ответ отругиваться. Яробой прикрикнул
— Знаете вы, люди, за сей девицей вину какую?
— Нет за ней вины! Отпусти!
— Ну а коли нет вины, так и чего же вы безпокоитесь? Нешто думаете, не по правде что учинится?
Смутились люди, в стороны разошлись. Вывели стражники Ясну на улицу, окружили караулом и в обратный путь тронулись. Яробой всё на неё поглядывал, а она шла, глаза опустив, ни на кого не глядя, ни слова не молвя. Так и привели её на храмовое подворье да в башенную темницу под замок заперли.
В темнице той сыро было да холодно. Лишь одно маленькое окошко под потолком, в которое и руку не просунуть, свет давало. А выходило оно в закуток храмового подворья, что между башней и стеной амбарной приходился, дабы крики и стоны заключённых никому не мешали.
Обошла Ясна темницу свою, поскучала немного, помёрзла да за дело взялась. Нечего тут со скуки помирать да мысли накручивать. Пока время свободное появилось, многое в себе в порядок привести надо, многое обдумать да многое освоить. От того и польза будет, и холод-голод не страшен, и скука не доконает.
Когда отцу Мигобию доложили о том, что ведьма доставлена, он с трудом оторвался от записей отца Патона, которые тот перед смертью сделать успел. Хоть и отрывочные они были, хоть и не всегда разборчивые, но дельных мыслей там было множество, и нужно побыстрее их в порядок привести да книгу писать. Книгу, которая перевернёт весь просвещённый мир, его, отца Мигобия, прославив! Тем более, что тут можно всё и опробовать, благо ведьм здесь столько, что на все изыскания хватит! Тогда не просто доводы в книге будут, а и практически опробованные пытки, и комментарии к ним. Вот и эта ведьма пусть посидит ещё, помается, помёрзнет, подумает, что ждёт её! Пусть страх ей овладеет, пусть отчаяние охватит! Тогда покладистей станет, думать не сможет. Тогда и признаний от неё добиться можно каких угодно. Успокоил себя отец Мигобий да опять за книгу принялся.
Мальку было строго-настрого приказано: «На подворье храмовое ни ногой». Он и сам не больно хотел, помня истязания, которым его там подвергли. Да вот мысли о том, что и сестрице такое предстоит, покоя не давали. Решил он Ясну найти да хоть поговорить с ней, может помочь чем сможет? На подворье он ориентировался как в своей горнице, чай у него на глазах всё строилось, а потому и места, где темницы расположены, знал прекрасно. Прокрался он ночью через ограду, в одном месте посмотрел — никого. В другом тоже. И лишь когда в третье место, что у башни возле амбара, сунулся, сразу почуял душу родную. Там она! Поспешил он к окошку махонькому, что у самого снега, но ноги вдруг от земли оторвались, и он засучил ими в воздухе да руками замахал, за шкирку подхваченный. А у самого уха голос возник:
— Та-ак, и кто это у нас тут, такой прыткий?
«Эх, дурья башка! Вот попался-то! — подумал Малёк. — Теперь кричи не кричи, а мало не покажется…»
Холод Ясне давно был не страшен. Могла она согреть себя даже в лютую метель, будучи в одной исподней рубахе. Темноты тоже не боялась, к тому же за запертыми дверьми — чего страшиться-то? Зналась она с разными силами, и светлыми, и тёмными, и все могла их на пользу направить. Тут ведь как? Раз есть оно в Мире нашем, значит нужно для чего-то. А раз нужно, так и помочь может. Как в хорошем хозяйстве всё на пользу идёт, так и тут — любая сила для чего-то да пригодится. Многое успела она за вечер обдумать. Многое, на что раньше времени не хватало, опробовать. Многое на будущее наметить. Столько планов в голове возникло, что и не уходила бы отсюда ещё года два.