Сказки Черного рынка

Хешвайн Анна

– Зачем мне все это знать, матушка? – спрашивала Асалуг, когда из девочки она превратилась в девушку, а из молчаливой послушницы в дотошную строптивицу.

– Чтобы однажды воздать по заслугам тому, кто отнял у меня мою любовь, – отвечала мать, исступленно сминая передник. – Однажды монарх затеял войну, а на войну эту сам не пошел, призвав к бойне всех мужчин нашей деревни. Был среди призванных и тот, кого я любила. Мой любимый не вернулся, а монарх же продолжает сидеть на своем троне. Ты заставишь его пожалеть об этом.

– Твой

любимый – мой отец? – у Асалуг загорелись глаза.

Асалуг никогда не слышала о своем отце, мать упорно отмалчивалась, какие бы вопросы о нем ни задавала девочка. Она вскоре перестала донимать мать, потому как видела, каких страданий ей стоит только помыслить об исчезнувшем мужчине.

– Ты все сделала, что я говорила? – вопросом на вопрос отвечала мать.

Асалуг положила перед ней разбухшую от исписанных страниц книгу.

– Говорили ли с тобой животные? – уточнила мать. – Видела ли ты незримое, можешь ли призвать дождь и засуху? Сумеешь ли спеть, заворожив всех своим голосом? Сумеешь ли соткать такое полотно, в котором затеряется целое княжество?

Этим утром овцы сообщили Асалуг, что в их шерсти запутались мухи. Духи ветров предсказали Асалуг назревающий дождь, который ну никак не хотелось, а потому она попросила ветер отогнать тучи, а солнце засиять ярче. Утром Асалуг потягалась в пенье с птицами и впервые победила их, оказавшись звонче и мелодичнее. Ковер же, что висел на стене, отображал с удивительной точностью все созвездия, что Асалуг увидела на ночном небе.

– Молодец, дочь, – кивала мать, оглядывая свою дочку. – Ты выросла настоящей красавицей, ума тебе не занимать. Последнее, чему тебе стоит научиться, это вовремя закрывать рот и понимать, когда открывать его можно.

– С чего бы это? – воспротивилась Асалуг. – Я столько всего могу, что и другим не снилось! С чего мне закрывать рот, если я знаю, что это другим следует при виде меня опускать глаза?

Мать замахнулась, ослепляя дочь звонкой пощечиной.

– Делай, что я говорю! – прошипела она. – Не перечь мне, я знаю, как лучше! А теперь марш в свою комнату. Сшей себе самое красивое платье, и завтра утром ты отправишься к монарху и сделаешь то, для чего я тебя растила.

При всем своем выкованном характере, при всех своих чудесных умениях, Асалуг не могла противиться матери. Однако, для себя она решила, что раз матери надо, чтобы она отомстила за отправленного на бойню любимого, так оно и будет. Ведь и сама Асалуг любила этого мужчину, хоть и не знала его. Как может быть, чтобы дочь не любила отца?

Всю ночь напролет Асалуг шила, истыкав в потемках пальцы иглой. До того ее это разозлило, что она в миг стала видеть в темноте как днем. Мать уже крепко спала за шторой, разделявшей дом на две комнаты. Асалуг вышивала подол, когда на оконную раму села птица.

– Как у тебя получается! Это очень красивое платье, – оценила птица.

Асалуг благодарно улыбнулась.

– Завтра я иду к монарху, – прошептала она. –

Я готовилась к этому всю жизнь.

– И шьешь платье под стать в последнюю ночь? Не лучше ли выспаться?

Асалуг дернула нитку, затягивая узелок.

– И зачем же тебе к монарху? – птица прыгала по окну, шелестя оперением.

– Ради моей матушки и моего папеньки. Монарх отобрал у матушки возлюбленного, а у меня отца. Я должна отомстить ему, для этого матушка меня и растила.

– А сама ты чего хочешь?

Асалуг вновь уколола палец, несмотря на ясное зрение. Она созерцала выступившую каплю крови, совсем не чувствуя боли. Вся боль у нее вышла в возрасте десяти-одиннадцати лет, когда по наказу матери она училась договариваться с огнем.

Под задумчивым взглядом капля дрогнула, собралась в упругий шарик и поднялась над пальцем на несколько сантиметров. Асалуг сжала шар пальцами и растерла его, размазывая красную каплю на подушечках.

– Я бы хотела познавать дальше. Мне понравилось учиться.

К первым лучам солнца Асалуг надела свое платье, вышедшее будто не из-под руки пастушки, а руки настоящей мастерицы, повелительницы шелков и бархатов. Под одобрительный взгляд матери, Асалуг распустила свои длинные светлые волосы, приплела в них ленты и бусы.

– Что мне делать, матушка? – Асалуг оглянулась на мать, надеясь, что та хоть раз проявит теплоту и заботу.

Мать подошла к ней, положила руки на плечи. Глаза ее поблескивали, на щеках появился румянец, губы расплывались в улыбке.

– Заставь его страдать, дочь. За отнятую у меня любовь, за оставленный груз на моих плечах, – мать сунула в руки книгу в берестяном переплете.

– Как мне попасть к монарху? – Асалуг убрала свою книгу.

– Как? – улыбка исчезла с лица. – Ты не научилась ходить сквозь пространство? Бесполезная дрянь!

Оплеуха обожгла щеку, бусы мотнулись вслед за головой, больно хлестанув по носу.

– Я умею! – воскликнула Асалуг в отчаянии. – Я все умею, матушка. И я все сделаю. Ради тебя и моего отца.

– Не говори мне о своем отце, – прошипела мать, чем повергла девушку в изумление. – Уходи, дочь. Я сделала все, что должна была.

Асалуг не умела подчинять пространство. Даже если бы умела, она не знала, в каком направлении ей двигаться. Ушла в лес, дабы не мелькать перед взором расстроенной матушки, и опустилась на пенек, обхватив полыхающее лицо руками.

– Что тебя расстроило? – под ногой юркнуло что-то мягкое и пушистое.

– Куница, – улыбнулась Асалуг. – Мне нужно к монарху, но я не знаю, как мне его найти.

– Попроси землю, она приведет тебя.

– Ох, не сладила я с ней. Мать-земля не любит, когда ее тревожат.

– А ты обратись не прямо к ней, а к ее пасынку. Инкубу-домовому, – куница крутилась на месте, заворачиваясь в игривые петли.

– Инкуб-домовой, – повторила Асалуг одними губами. – Инкуб-домовой, дорогу открой мне к монарху!