#Сказки чужого дома
Шрифт:
Ки включила радио, и в салоне заиграла негромкая, но бодрая музыка. Девушка бросила:
– Доги. – И, подумав, прибавила: – Там все пропитано их запахом и светом, хотя ты, парень, и не заметишь. Трусливые задницы – эти остроухие.
Автомобиль легко вклинился с развязки на ровную многополосную дорогу. Ки не спешила и не задавала вопросов; и за то, и за другое Ласкез был премного благодарен.
Таура прилипла к стеклу: она созерцала огромные, никак не ниже двух дюжин этажей, дома с подсвеченными окнами. Кажется, девушка даже тихонько мурлыкала от восторга. Ласкез ощутил
– Да-да, подруга, у нас тут необычно, – не оборачиваясь, заявила ки. – По делу приехали?
Вопросы все же начались. Ласкез поморщился, полез во внутренний карман и вынул разговорную тетрадь. Болтать не хотелось, он сделал вид, что увлеченно читает, хотя на самом деле не собирался пропускать ни слова из ответа шпринг.
– Мы… хотим навестить друга. Вот.
– Славно. У меня тоже много дружков среди серых. Они – самая вменяемая шушера этого чокнутого местечка.
– Шушера? – осторожно переспросила Таура.
– Чокнутого местечка? – прибавил Ласкез.
Машина встала в потоке других. Ки рассмеялась, а потом вынула из бардачка трубку и травяной мешочек. Поглядывая в зеркало заднего вида, принялась набивать.
– Да-да. У нас здесь кошки. Куча кошек. И они много о себе думают, а это заразно.
– Мы вовсе не такие, – с легкой обидой произнесла Таура, подумала и добавила: – Ну… не все.
Машины тронулись. Ки закурила. Она не уточняла, имеют ли пассажиры что-то против дыма, и Ласкез невольно подумал, что «это» – много о себе думать – и правда заразно.
– …А серые видят столько дряни и испражнений нашего красивого города, что невольно сохраняют ясные головы. Даже чокнувшись.
– Чокнуться и одновременно остаться с ясной головой… – начал Ласкез.
– …вполне возможно, приятель. – Колечко дыма, постепенно расширяясь и тая, поплыло к нему. – Думаю, ты поймешь. В последнее время творятся совсем странные дела. У нас здесь гости…
– Гости?
Уже переспрашивая, Ласкез наткнулся взглядом на надпись в разговорной тетради, сделанную карандашом, но не стертую – это был секрет.
«Может, тебе стоило бы меня бояться. У меня есть прошлое» – надпись была сделана рукой Ронима.
А дальше шла неуверенная приписка Ласкеза:
«Я не боюсь. Прошлое есть у всех».
Ки выпустила еще немного дыма, кивнула, и ее глаза сузились:
– Ну да. Гости. Недавно заявились красные крысы на своих драндулетах.
Ласкез не отвечал. Его взгляд был прикован к тетради. Он взял ластик и принялся стирать написанное.
– Знаете, мы чуть ли не единственный большой город, где их не так много. В Такатане у них гнездо. И в Галат-Доре. На Веспе они кишмя кишат. У нас получше, может, их дубленые шкуры не выдерживают ветра. И тут нате вам! Мало того, что заявились скопом… так говорят, еще и привезли кого-то. Заключенного, какую-то шишку. Сама не видела, но говорят, запрудили всю Осевую улицу, и эти их флажки…
Она говорила и говорила, невнятно и глухо из-за зажатой в острых зубах трубки. Ласкез чувствовал, как Таура, вдруг схватившая его за левую руку, стискивает дрожащие пальцы. И уши, и губы у нее дрожали. Глаза блестели. Ки тоже все это заметила, но поняла иначе:
– Не любишь дым, подруга? Так бы и сказала.
Она с виноватым видом принялась гасить трубку, даже открыла окно. Но Ласкез прекрасно понимал: дело вовсе не в том, что салон машины уже превратился в туманную пещеру, пахнущую жжеными сладкими травами. Просто Таура, вероятно, подумала, что знает, кого привезли в этот город.
И она могла быть права.
Ласкез не стал высвобождаться. Наоборот, покрепче сжал пальцы шпринг в ответ. Остаток дороги они ехали практически молча.
Ярд 45-д напоминал хорошо подсвеченную, чистую, удобную клетку. Одну из полудюжины одинаковых клеток, стоящих на общем неогороженном пространстве и соединенных по некоторым этажам горизонтальными галереями и спиральными лифтами. Окна оказались большими, и в них все было видно.
Задрав головы, Таура и Ласкез наблюдали за мужчинами и женщинами – одетые в знакомую форму, они возились с документами, ходили туда-сюда, говорили друг с другом. Казалось, вовсе не замечали, что за ними следят. Или просто привыкли?
Этажей в «клетке» Ронима было двадцать пять. Помещений – скорее всего, десятки, а обитателей – сотни. Как найти одного-единственного? Но чтобы не паниковать еще больше, Ласкез просто пошел ко входу. Таура держалась вплотную, ее уши и вибриссы подрагивали.
– Доги воют… – пробормотала она. – Как их много…
Ласкез улавливал лишь монотонный гул и не мог, да и не хотел сосредоточиться на этом звуке. Поднявшись по ступеням, он взялся за ручку двери – стеклянной, как почти все вокруг, ледяной и гладкой. Затем открыл ее и впустил шпринг первой. Потом вошел сам, уже готовясь к приветствию вроде: «Гражданские? Убирайтесь!»
Но сидящий за стеклянным столом дежурный – пушистый дымчатый шпринг в серой форме – только рассеянно моргнул и, поздоровавшись, уточнил:
– К кому вы, ле?
Помещение было полупустым: ничего, кроме этого стола и нескольких диванов у дальней стены. Еще дальше – за спиной дежурного – темнел перегороженный турникетом проход к лифтам и лестнице. Шпринг поправил очки и улыбнулся:
– Может, какие новобранцы?
У Ласкеза колотилось сердце. И заколотилось еще сильнее, едва он услышал вопрос – даже ладони вспотели. Выдохнув, он как можно увереннее ответил:
– Мы… к старшему детективу Грнгроссу.
Произнеся это, Ласкез стал лихорадочно придумывать ответ на вопрос «Кем он вам приходится?» Слово «друг» казалось громким – теперь, когда Ласкез вырос. «Родственник» было бы дурацкой ложью. Честнее всего было сказать…
– Нам очень нужно его увидеть.
«Он единственный, в кого я еще верю».
Но шпринг вообще ничего не спросил. Он просто придвинул плоский старый телефон, поднял трубку и, быстро перелистнув лежащую перед ним тетрадь до конца, набрал номер.