Сказки диспетчерских смен
Шрифт:
– А его и измеряют по-разному. Кто – эпохами, кто – часами.
– И…что?
– Ну… у кого и эпоха укладывается в один миг – слышала песню? А у кого и минута тянется вечностью. Я тебе это уже говорила. А что бы ты выбрала?
– Я? – растерялась Света. – Не знаю. По-моему, и так и так не совсем правильно. Мигнул – и новая эпоха. А старую куда? Не может быть, чтобы там всё было плохо, так просто не бывает.
– А тягучая занудливость растянутых минут в ней предпочтительней?
– Да нет же! – Света закусила губу. – И растянутые минуты – это ведь жизнь. У кого-то короткая и
Какое-то время кондуктор задумчиво смотрела на Свету, и той вдруг сделалось довольно неуютно. Она поёжилась и робко сказала:
– И вообще, я не философ.
– Все мы «не философы», – вздохнула женщина, – только вот хлебом нас не корми, дай порассуждать о мироздании. Тебе, кстати, стоять придётся, все места заняты.
– Да, а куда вы едете? – спохватилась Света, окидывая взглядом салон. – И почему без остановок?
– Почему – без остановок? С остановками. А едем – ну… куда сердце захочет, хоть в Антарктиду, но только в осени.
– И как вы узнаёте, кто куда хочет? – сказала Света. – Я ещё понимаю, когда…
Женщина внезапно рассмеялась, будто зазвенели маленькие льдинки.
– Ты решила, что мы заранее выяснили предпочтения каждого пассажира и проецируем на окна слайды?
– А разве нет? – Света вдруг почувствовала себя донельзя глупой, покраснела.
Не отвечая, кондуктор наполовину развернулась на своём сиденье, нажав на защёлки вверху, опустила маленькое окно, впуская смолисто-хвойный запах. Чуть привстала и ненадолго высунулась наружу. Потом снова подняла стекло и показала небольшую коричневую шишку с полосками смолы на боках. Провела большим пальцем сверху вниз, сдирая в ладонь чешуйки, и достала несколько кедровых орешков, которые протянула Свете.
Света машинально сунула один в рот, расщелкнула: ни с чем не сравнимый вкус так и подстёгивал заняться шишкой поосновательней. Она аккуратно вынула скорлупки и, не решившись бросить на пол, спрятала в карман.
– Как такое возможно? – За окнами уже плыл широкий бульвар с огромными каштанами в пышной золотой листве.
Трамвай плавно остановился.
– Минутку. – Кондуктор повернула плоскую рукоять на стенке рядом со своим местом. С шипением открылись створки. Свете было видно, как в середине салона с сиденья поднялась пара и вышла в передние двери. Затем двери закрылись – вагон дёрнулся и застыл, – чтобы тут же открыться вновь, и новая пара сошла с подножки. Так продолжалось несколько минут, пока в салоне не остались лишь Света с кондуктором.
И так не очень яркий свет матовых плафонов померк ещё больше, погрузив салон в уютный сумрак.
– Иди-ка сюда.
Женщина встала, прошла в середину и присела у окна, приглашающе похлопав по сиденью рядом с собой. Света подошла, села. Ей было интересно.
– Ты имей в виду, – сказала кондуктор, – за окнами – не погода, за окнами – настрой твоей души. Оттого, кто-то окунается в разноцветье на осенних ярмарках, где ручьи золотой пшеницы сливаются в неспешные потоки, текущие к мельничным жерновам. А кто-то в чертогах ледяной королевы поднимает в честь хозяйки бокал тёмного хрусталя с коктейлем из стужи и вьюг.
– Что? – не поняла Света. – Куда я подхожу?
– Нам, – сказала кондуктор. – Диспетчерской Осени.
Она внимательно смотрела на Свету.
– Э… – Света не знала, что сказать. – Только осени?
– Только осени. Ты же к нам села. А вполне могла попасть в кабинку колеса обозрения Диспетчерской Летнего Разноцветья.
– Это как? – удивилась Света. – Я в трамвай садилась, какое же это колесо, да ещё обозрения? Как можно перепутать?
Женщина вздохнула. Терпеливо. И внятно сказала Свете, тщательно выговаривая слова:
– Всё это – настрой души. И если настроение озорное, проказливое, трамвай осени вполне может смениться плавными оборотами колеса, выносящими на обозрение летнее разноцветье. Или весёлые кораблики-льдинки помчатся наперегонки в капельном перезвоне, и в дробящихся этих брызгах весны вдруг проглянут замёрзшие картины теплеющего солнца.
– Или чарующий морозный звон застывшего под снегом соснового бора, – не удержалась Света.
– Я и говорю – наш человек, – кивнула кондуктор. – Очень многие, кстати, рвутся в Диспетчерскую Зимних Вьюг.
– А к вам меньше?
– Нет, конечно. Это я так…
– А почему вы говорите – Диспетчерские? Значит, есть ещё и Управление? Ну, общее?
– Ещё чего не хватало! – оскорбилась кондуктор. – Нет никакого управления, нечего нами управлять! Да и как вообще можно управлять душой или её порывом?
– Говорят – можно, – сказала Света из чистого упрямства. – А как вообще такое возможно? Сказка какая-то!
– А ты и вправду хочешь знать?
Света подумала.
– Н…нет, – сказала она неуверенно. – Не очень.
– Вот и ладушки.
Женщина встала, прошла к своему сиденью и открыла двери.
В салон вошла пара немолодых уже мужчин и встала на задней площадке.
– Проходите-проходите, – поторопила их кондуктор, проведя чекопечатающей машинкой у каждого над запястьем и выдав билет, – выход в переднюю дверь.
Трамвай дёрнулся, трогаясь и быстро набирая ход.
Ночная тишь за окном рядом со Светой вдруг сменилась отвесным горным склоном с ржавыми обрывками сухой травы. Сильный ветер снаружи подхватывал их, разлохмачивал и швырял высоко в распростёртую ширь к проступавшим, как в панорамной картине, чётко очерченным снежным пикам. Казалось, вагон мчится по гребню невидимой колоссальной волны, взметнувшейся в небо от подножья горного кряжа.
У Светы перехватило дух от восторга. Почудилось или нет: рядом промелькнули кабинки, как на колесе обозрения, в которых сидели смеющиеся люди. Но тут они снова въехали в сумеречную голубизну покрытого снегом озябшего озера и неторопливо двинулись по скованной морозом ледяной глади, дробя колёсам в искристые брызги звенящий лёд.
Те летели снизу вверх и, смешиваясь кристаллическими полотнищами, разворачивались взметнувшимися крыльями звёздной ночи с узором из вспыхивающих галактик.
– Как, по-твоему, – кондуктор, оказывается, вернулась и стояла рядом со Светой, – где им выходить?