Сказки гор и ручьёв
Шрифт:
– Как знать?! Может статься я и в самом деле злая старая колдунья, – проговорила незнакомка. – Недаром же пришёл к такому заключению мой дедушка после того, как заметил, что с тех пор, как поселилась я у него, что случилось, правда, не более как с неделю, его боли в желудке совсем перестали беспокоить его.
– Нам очень хотелось бы тут же на месте арестовать тебя как злую колдунью и пленницу увести с собою в наш замок за то, что осмелилась ты охотиться в лесах и горах, принадлежащих к нашим владениям, – сказал Мирэа.
– А в замке у нас есть и злюка – мать! – прибавил Андрей.
– В самом деле? – воскликнула молодая
Сказав это, она подозвала к себе сопровождавшего ее конюха, дала ему какое-то поручение к деду и, приказав ему под вечер приехать за нею с лошадью, легкою поступью последовала за близнецами по крутой горной тропинке к замку.
Тем временем Роксана – так звали мать молодых людей – выглянув из окна и увидав вдали сыновей, возвращавшихся с охоты втроём, подумала: – «Какого это молодого пастуха ведут они с собою?» – Позади-же охотников несли на носилках убитого медведя.
Когда же охотники подошли к замку поближе, Роксана вскричала не без тревоги:
– Да ведь это женщина! Где это они ее нашли?
Через несколько минут после этого во дворе раздались молодые твердые шаги и голоса, которые вскоре перешли сперва в сени, а потом и в просторную залу.
– Мама – закричал, входя, Мирэа: – посмотри, какого привели мы к тебе пленника, шалуна-охотника, испортившего нам нашу охоту. Скажи, какое за это наложить на него наказание?
Охваченная каким-то смутным страхом взглянула Роксана на незнакомку, сознавая в душе, что для неё всего было бы приятнее как можно скорее удалить ее из замка. Но в миловидной наружности молодой девушки было столько чарующей датской простоты и кротости, что Роксана не могла не улыбнуться ей, a затем приветливо протянула ей руку, которую незнакомка почтительно поднесла к своим губам.
– Полагая, что худшим для неё наказанием будет то, если заставим ее часок-другой посидеть за прялкой вместе со мной, старухой.
– Вовсе нет! Я мастерица по части пряжи и пряду не хуже любой волшебницы. Уверяю вас, что пальцы мои оттого, что недурно владеют они копьём, нисколько не утратили ни своей гибкости, ни проворства, ни легкости. Что же касается разницы в летах, то я привыкла находиться исключительно только в обществе моего деда, который день-деньской всё только и сидит в своём кресле и каждый раз, как начинаю я ему что-нибудь рассказывать, поминутно засыпает.
Говоря это, молодая девушка сняла с себя свой длинный плащ, и хотела было положить его куда-нибудь в сторонку, но Андрей любезно предупредил ее в этом. Хозяйка замка сама сняла с неё меховую шапочку и причесала ей голову, откинув с разгорячённого лба влажные кудри, отчего молодая девушка казалась еще красивее, так что Роксана, также как и сыновья ее, невольно залюбовались ею.
– Как же тебя зовут, милое дитя? – спросила она ее.
– Урландой зовут меня; не правда ли какое некрасивое имя? Меня было хотели назвать Роландой; но я при этом так ревела – говорят – и кричала, что назвали меня не Роландой, а Урландой.
Незнакомка рассказала это таким комично-грустным тоном, что слушавшие ее не могли сдержать улыбки.
– Дед же мой живёт по ту сторону горы, и сегодня я зашла очень далеко от дома, – прибавила она.
– В таком случае ты, наверное, с аппетитом пообедаешь с нами, не так ли? – спросила Роксана и, взяв гостью за руку, провела ее в столовую. Комната эта была вся увешана дорогими восточными коврами; на столе же на белой скатерти блестело серебро.
За обедом оба брата пили вино в весьма умеренном количестве и притом не иначе, как обильно разбавив его водою; обе же женщины довольствовались исключительно одною водою. Разговор за столом – незатейливый, простодушный и нисколько не натянутый – был очень веселый. Рассказывались разные охотничьи похождения, из которых одно было невероятнее другого, в чём Роланда не только не отставала от братьев, но еще и умудрялась перещеголять их своими и того более невероятными рассказами и всё это таким серьёзным тоном, как будто готова была принять присягу в правдивости того, что рассказывала.
Братьев она поминутно смешивала, называя их то Мирэа Андреем, то Андрея Мирэем, что самой ей казалось очень забавным. Когда же Андрей отрекомендовал ей себя как тот, который спас ей жизнь, – причем Мирэа ревниво поспешил заметить, что от последних объятий медведя спас ее он, – она, смеясь, заметила им:
– Это отлично, что спасением своей жизни я обязана вам обоим, так как иначе мне постоянно приходилось бы быть в недоумении, не зная, наверное, который же собственно из вас спас меня.
После обеда она попросила, чтобы ей дали прялку и веретено, так как она хотела доказать, что-то, что говорила она на счёт удивительного своего искусства прясть, было вовсе не охотничьим рассказом. Эти последние слова были сказаны ею не без лукавой улыбки по адресу обоих братьев.
И действительно, изготовленная ею пряжа походила скорее на паутину, до того была она тонка и ровна, чему немало подивилась Роксана.
– Я и вышивать умею прекрасно, – сказала молодая девушка; – этому меня научила моя мать, которая сама умела прелестно вышивать и все надеялась с помощью различных рукоделий укротить мой резвый, неусидчивый нрав. Однако же я постоянно старалась справиться с заданной мне работою гораздо скорее, чем могла рассчитывать моя мать, и прежде, чем успевала она оглянуться, я уже опять торчала либо на конном заводе, либо где-нибудь в лесу на охоте.
Тут рассказчица чуть-чуть вздохнула.
– Теперь наш конный завод продан. Впрочем, здесь и ездить верхом среди этих несчастных гор нет никакой возможности: нет здесь ни простора, ни раздолья!.. А, да вот и моя лошадь пришла за мною! – воскликнула она и вскочила. – Теперь мне надо ехать, так как иначе я вернусь домой не раньше ночи, a дедушке моему, с его густыми нависшими бровями, около которых скопилось столько мелких морщин, в любое время не трудно, если он только захочет, принять вид очень свирепый.
Сказав это, она подбежала к Роксане, поцеловала ей руку, потом поклонилась братьям, махнув им своей меховой шапочкой, которую затем ухарски надвинула на свои длинные кудри, забежала в зал, схватила свой плащ и как вихрь выбежала во двор, где, подбежав к лошади, вскочила по-мужски в седло.
Оба брата, приказав оседлать своих коней, отправились провожать молодую гостью до рубежа своих владений, и все трое, уезжая, весело смялись, раскланиваясь с Роксаною, которая, хотя и с улыбкой, как-то грустно смотрела на них из окна. Чувство какого-то смутного страха все еще лежало у неё на сердце, хотя она и сама не могла-бы объяснить себе, почему это было так, и с величайшею радостью немедленно же вернула бы к себе назад своих милых сыновей.