Сказки гор и ручьёв
Шрифт:
Как-то раз Фиорика сидела в своей каморке и шелковой пряжей гусеницы, которую натаскали ей муравьи, вышивала себе платье, на которое в виде отделки нашила пёстрые крылышки различных лесных мотыльков. Только ее тонкие и искусные пальчики и были способны успешно справиться с такою тонкою работою!
В это время около муравейника послышался вдруг какой-то страшный шум, похожий на гул многих голосов. Мигом всполошилось маленькое государство и не прошло минуты как муравьи, встревоженные, уже вбежали к своей королеве.
– Наш дом разрушают! – доложили они ей. – В нём роются злые люди. Две, а не то даже и три галереи совсем уже разрушены; такая же участь грозить и всем остальным. Скажи, что нам делать?
– И вся-то беда только в этом? – очень спокойно спросила их Фиорика. – Успокойтесь, друзья мои! Я сейчас положу этому конец; что же касается разрушенных галерей, то их дня через два мы выстроим
И сказав это, она быстро побежала по целому лабиринту ходов, так что через минуту совершенно неожиданно появилась на своей террасе, откуда увидала очень красивого юношу, который, спешившись, стоял с некоторыми из своих спутников около высокого муравейника и очень усердно разрушал его с помощью копья и меча. Однако же при ее появлении все они почему-то поспешили прекратить свое дело разрушения; после чего прекрасный юноша, как бы ослеплённый чем-то, ладонью прикрыл себе глаза и принялся любоваться чудным лучезарным видением в белом блестящем одеянии. Длинные золотистые волосы роскошною волною покрывали Фиорику до самых пять; на щеках алел нежный румянец; как звёзды сверкали и искрились ее голубые глаза. Заметив устремленный на нее пристальный взгляд юноши, она на минуту было потупилась; но затем смело подняла веки и звонким властным голосом спросила:
– Кто вы такие, осмелившиеся дерзкою рукою прикоснуться к моему государству?
– Прости, прелестное видение! – воскликнул очарованный юноша, – и поверь моему слову рыцаря и королевича, что отныне я верный и ревностнейший твой защитник! Мог ли я когда думать, чтобы государством этим правила такая восхитительная чародейка!
– Благодарю! – отвечала Фиорика. – Но ничьих услуг и ничьей защиты, кроме услуг и зашиты верных моих подданных, мне не надо, и желаю я только того, чтобы никогда ничья человеческая нога не вступала в пределы моих владении.
Проговорив эти слова, Фиорика скрылась, словно проглотил ее муравьиный холм, и те, что остались стоять перед муравейником, не видали, с какою восторженною любовью целые рои муравьёв целовали ей ноги и с каким энтузиазмом проводили они её до самой опочивальни, войдя в которую, молодая девушка принялась опять за свою работу так же спокойно, как-будто ничего особенного не произошло.
А между тем молодой королевич, погружённый в глубокую задумчивость, всё ещё стоял перед высоким муравейником, и долго ещё спутники его никак не могли уговорить его сесть на коня и уехать. Прекрасный юноша всё надеялся, что прелестная королева опять появится на террасе, и он ещё раз увидит ее! Однако надежде его на этот раз не суждено было сбыться, и только одни муравьи, суетясь и бегая целыми роями то взад, то вперёд, как угорелые сновали перед ним, спеша исправить те повреждения, что причинил он им в порыве юношеского самомнения и молодеческой заносчивости. В своей досаде он с удовольствием раздавил бы их всех, ибо вопросов его они, по-видимому, не понимали, – а может статься, даже и слушать их не желали, – и очень спокойно продолжали себе в сознании своей безопасности храбро шнырять мимо самых его ног. Однако же, наконец, он сел, тяжело вздохнув, на коня и в раздумье, как бы ему овладеть очаровательнейшей молодой девушкой, какую он когда-либо видел, прорыскал до глубокой ночи по лесу к величайшему неудовольствию сопровождавшей его свиты, которая, вспоминая тем временем о вкусном, ожидавшем ее дома ужине, a вместе с этим и о чарке с вином, очень усердно проклинала и посылала ко всем чертям как самый муравьиный холм, так и его красавицу-королеву.
И в этот вечер Фиорика, как и всегда, улеглась на отдых гораздо позднее, чем большинство ее подданных. Имея обыкновение лично наблюдать за личинками и следить за тем, чтобы постельки их были достаточно мягки, она и на этот раз обошла со светлячком на пальчике одну за другою все ячейки и заботливо осмотрела будущий рой. Затем, вернувшись к себе в опочивальню, она отпустила всех светляков, которые в продолжение нескольких часов подряд светили ей при ее обходе, и только одного из них оставила при себе на то время, пока будет раздеваться.
До сих пор Фиорика всегда очень скоро засыпала здоровым и крепким сном. Но в эту ночь она почему-то долго еще уснуть не могла и беспокойно металась на постели. По временам, она вскакивала, но затем опять ложилась, нетерпеливо откинув назад длинные пряди своих густых волос, и было ей так нестерпимо и душно, и жарко! Ни разу еще с самых тех пор, как поселилась она в этом муравейнике, не замечала она, чтобы в государстве ее было так мало воздуха, и со удовольствием выбежала бы она в эту минуту куда-нибудь в поле, или в лес. Но побоялась, как бы муравьи, проведав о такой ночной прогулке ее, не заразились дурным её примером. Ведь уже сколько раз приходилось ей по настоянию самих же муравьёв произносить тот или иной строгий приговор против тех из них, что бывали уличаемы в неповиновении тем или другим правилам дисциплины, и осуждать виновных в запрещенных ночных прогулках вне черты государства на изгнание из общины, а в некоторых случаях даже и на смерть, причём она всегда была вынуждена присутствовать при их казни и видеть, как безжалостно их убивали их же собственные сограждане.
Однако на следующее утро Фиорика, не взирая на беспокойно проведенную ею ночь, была первая опять на ногах и немало удивила и обрадовала своих подданных, тем, что сама и совершенно заново выстроила одну из разрушенных галерей, причем, однако же – хотя и совершенно невольно, а быть может даже и сама того не замечая – несколько раз заглядывала в лес, и не только заглядывала, но по временам, принималась даже и прислушиваться.
Но едва успела она вернуться к себе в комнату, как к ней, сильно встревоженные, вбежали некоторые муравьи.
– Вчерашний злой человек опять сюда явился и опять разъезжает вокруг нашей горы! – доложили они ей.
– Ну, что же! Пусть себе катается! – внешне совершенно спокойно промолвила им в ответ Фиорика. – Никакого зла он нам не сделает.
А между тем сердце молодой девушки билось так сильно и тревожно, что только с трудом смогла она проговорить эти слова.
С этого дня Фиорикой овладело какое-то никогда еще неиспытанное ею беспокойно-тоскливое чувство. Чаще прежнего стала она бродить по муравейнику; всё находила, что личинкам недовольно солнца и воздуха, и сама принималась выносить их под открытое небо, чтобы тотчас же опять внести обратно в муравейник. Наконец даже и в распоряжениях ее с некоторых пор стало нередко замечаться какое-то небывалое противоречие. Бедные муравьи недоумевали, что сталось с их королевою, и пуще прежнего, старались всячески угодить ей. Так, в надежде обрадовать ее, они, между прочим, соорудили без ее ведома новую и весьма грандиозную постройку с высокими сводами. Но Фиорика к их величайшему огорчению еле удостоила взглядом это новое произведение их архитектурного искусства. А между тем около муравейника в любой час дня слышался конский топот; хотя Фиорика в продолжение нескольких дней вовсе не выходила на террасу.
В это время на неё напала такая страшная тоска по ближним, какой она никогда еще не знавала, и при этом ей невольно лезли в голову различные воспоминания о родном селе; припомнились и веселая пора, и мирные вечера за прялкой в родном домике. Чаще прежнего стала она думать о покойной своей матери и вспомнила о ее могиле, которую с тех пор, как поселилась она в этом муравейнике, так ни разу и не навестила.
Дня через два или три она объявила своим подданным о своём намерении побывать на могиле своей матери, причём муравьи тревожно спросили ее, уж не перестало ли ей нравиться у них, и не оттого-ли вспомнила она о своей родине?
– О, нет! Успокойтесь! – ответила Фиорика. – Ведь только на несколько часов уйду я от вас и до наступления ночи буду опять здесь среди вас.
Получив от своей королевы приказание, не провожать ее, муравьи только в очень небольшом числе последовали за ней и то издали и так, чтобы она не могла их заметить.
Когда Фиорика вошла в родное село, всё здесь показалось ей ужасно изменившимся, из чего она заключила, что прошло немало времени с тех пор, как она ушла отсюда. Она начала рассчитывать, сколько приблизительно времени должны были употребить муравьи, чтобы выстроить ту большую гору, в которой она теперь жила, и пришла к заключению, что на это ушло, вероятно, несколько лет. Отыскать могилу своей матери она никак не могла, до того густо заросла эта могила травою, и бедная Фиорика долго бродила по кладбищу, горько плача от сознания, что даже и здесь стала она чужою. Уже начинало вечереть, а между тем Фиорика всё ещё продолжала искать дорогую ей могилу, как вдруг вблизи от неё раздался голос королевича. Она, было, хотела убежать, но юноша схватил её за руку и, не выпуская, начал говорить ей о своей пламенной любви к ней и говорил так нежно, ласково и убедительно, что молодая девушка, склонив головку и затаив дыхание, невольно заслушалась. Ей было так невыразимо отрадно снова слышать человеческий голос, внимать словам любви и уверениям в преданности и дружбе! И только тогда, как уже совсем стемнело, проснулось в ней сознание, что она не сирота покинутая, а не помнящая своих обязанностей правительница, и тут же вспомнила она запрещение муравьев, вступать в какие бы то ни было разговоры с людьми, и, вспомнив это, поспешила убежать от королевича. Он же, продолжая напевать ей ласковые речи, последовал за ней почти до самого муравейника. Тут она упросила его оставить ее и удалиться, на что юноша согласился, однако же, не прежде, как взяв с неё слово на следующий день вечером прийти опять на кладбище.